– Тогда чего траву жуешь? – прошептала она лишь потому, что этот вопрос был заготовлен.

– Да так, задумался, – Григорий вздохнул. – Я к государыне ходил. Она обещала про приказ не рассказывать и сроку нам месяц дала.

– Долго как, – вздохнула Настя, понимая, что ей тяжело будет месяц скрывать свою тайну.

Итак вон, два раза уже чуть силой не воспользовалась, да и у самого Белова чутье звериное.

– Долго? – удивился гвардеец, – Отчего ж долго?

– Плохо мне здесь, Гриша. Я словно в темнице золотой, отец мой в остроге… – огромные серые глаза посмотрели с мольбой. – Давай мы обвенчаемся, и уеду я с отцом.

– А я?

– А ты быстро утешишься, – Настя с удивлением заметила, что лицо преображенца будто окаменело.

– Вот значит, как, – процедил он. – Смотрю, ты уже все решила! И за себя, и за меня!

– А чего тянуть? – девушка пожала плечами. – Ты сам говорил, что не избежать нам свадьбы…

Белов в ответ лишь скрипнул зубами.

– Знаешь, что, – произнес он, почему-то сжимая кулаки. – Коль я так тебе не мил, что ж ты со мной здесь сидишь?

– Ты же сам… – Настя растерянно захлопала глазами. – Гриша, ты что, обиделся?

– Нет! – рявкнул он, почти срываясь на рык.

Девушка вздрогнула и хотела спросить еще что-то, но Белов вдруг замер, по-звериному пристально всматриваясь в сумеречный парк. Верхняя губа подрагивала, словно гвардеец пытался оскалиться.

– Ты чего? – спросила девушка, касаясь руки преображенца.

Он стремительно обернулся, звериные глаза так яростно сверкнули, что Настя вскрикнула. Белов заморгал и тряхнул головой. Потом виновато покосился на девушку.

– Испугалась? – слегка хрипло спросил он.

– Н-н-нет, – Настя прикусила губу, понимая, что голос дрожит, потом вновь посмотрела на Григория и все-таки покаянно призналась. – Испугалась. Глаза у тебя…

– Волчьи! – хмыкнул он. – Так ты их и раньше видела!

– Они не такие были, – возразила Настя. – Ты ими сейчас так сверкал… аж мурашки по коже!

Белов довольно ухмыльнулся. Было видно, что слова девушки ему приятны.

– Ты не бойся, я тебя не трону, – пояснил он. – Мы при преображении разум не теряем.

– А ты преобразиться хотел? Обернуться то есть? – ахнула девушка. – Но… зачем?

– Да так. Не бери в голову, – отмахнулся Григорий. – Показалось.

– Ты же почуял что-то? – настаивала Настя.

– И откуда ты такая догадливая? – Белов с наигранной досадой взглянул на девушку. – Только вот не там, где надо!

– А где надо?

– Да хоть с Севой с тем же! Вот почто ты с ним в парк пошла?

– Да не ходила я! – возмутилась Настя. – Он сам меня потащил! Я вырваться пыталась! Вот те крест!

– Не горячись, видел я все, почему и вмешался, – Григорий с интересом посмотрел на девушку. – Слушай, а ты и вправду бы Севе в ухо дала?

– Не знаю, – та пожала плечами. – Если бы не отстал, пришлось бы.

– Смотри-ка, это ж и мне тебя опасаться придется! – усмехнулся Григорий и протянул руку, – Пойдем!

– Куда?

– Ясно дело, до казарм меня проводишь! Если кто нападет – в ухо двинешь! – рассмеялся гвардеец и, заметив, что Настя обиженно засопела, поспешно добавил. – До дому тебя провожу. Ночь все-таки, мало ли кто на пути встретится.

Понимая, что отказываться глупо, девушка оперлась на предложенную руку. Белов направился к выходу, стараясь идти так, чтобы Насте не приходилось бежать.

Избегая шумной толпы, все еще веселившейся у каскада, Григорий направился к спуску, предназначенному для лошадей.

Внезапно Настя остановилась. Спину прожег злой взгляд. Девушка обернулась, но аллея была пуста.

– Настя, ты что? – поторопил Белов.

– Да показалось, – пробормотала она и чувствуя, что голова вновь начинает болеть, добавила чуть громче. – Похолодало-то как. Пойдем быстрее!

Преображенец нахмурился, но не стал возражать.

Григорий проводил невесту до порога фрейлинского дома, наказал закрыть дверь и убедился, что засов громыхнул, после чего поспешил обратно в парк.

Караульные у ворот при виде Белова вытянулись в струнку. Он не обратил на них внимания, почти бегом спускаясь по той самой аллее, по которой они с Настей недавно поднимались. Мимо проехал конный дозор.

– Гришка! Белов! – окликнул его один из всадников. – Куда так спешишь?

– Сашка, – гвардеец притормозил и посмотрел на друга. – Извини, не признал! Ты что ль сегодня в карауле?

– Я с Алымовым поменялся, – тот придержал гарцующего коня. – А ты что здесь бродишь? Опять амуры?

Белов вздохнул. Сашка Левшин был одним из немногих, с кем Григорий действительно водил дружбу.

Невысокий, темноволосый, Левшин, выходец из Малоруссии, сбежал из дому и поступил в кавалерийский полк, где и служил весьма успешно. С Григорием они познакомились в Красном кабачке, сначала предаваясь обильным возлияниям, потом отражая нападение кого-то из семеновцев. Драку разняли, все участники сего непотребства попали на гауптвахту, откуда Белов и Левшин вышли уже друзьями не разлей вода.

– Почти, – врать другу не хотелось.

– Тогда что? – почувствовав, что друг не договаривает, Левшин моментально насторожился.

Белов поколебался, а потом признался.

– Не знаю, Саш. В той части парка было что-то. Может, привиделось. Как рыбиной ледяной вдоль хребта провели.

– Поехали, посмотрим? – Левшин сделал дозору знак развернуть коней.

Григорий покачал головой:

– Нет. Я сам схожу.

– Гриш… – приятель заколебался.

– Сашка, я ж преображаться буду. Всех коней вам распугаю! – фыркнул Белов. – Здесь останьтесь. Если что – позову.

Левшин хотел возразить, но встретился глазами с пристальным волчьим взглядом и кивнул. Григорий усмехнулся и направился к ограде парка, за которой располагался Зверинец – охотничьи угодья императрицы.

Свернув с аллеи, гвардеец юркнул в кусты, уже в прыжке он чувствовал, как вытягивается его тело, превращаясь в звериное.

Этим мгновенным преображением все они были обязаны Якову Брюсу. Именно он, кудесник из Сухаревой башни, в давние времена придумал обряд, позволяющий избежать долгого и болезненного превращения человека в зверя.

Миг, и молодой волк вынырнул из кустов. В нос ударил сонм запахов. Теперь было прекрасно слышно, как у Самсона продолжается веселье. Белов различил голос Елисаветы Петровны и вильнул хвостом – преданность волков императрице была безгранична.

Государыня рассмеялась, и гвардеец подавил в себе щенячий восторг кинуться к ней. Напротив, он неспешно потрусил туда, где они сидели с Настей. Голоса теперь звучали совсем тихо и почти не отвлекали. Зверь повел носом, ища следы.

От скамейки все еще пахло свежестью, точно родник в лесу. К этому примешивался запах мяты и еще чего-то, заставившего волка задрожать всем телом. Захотелось бросить все, перемахнуть через забор и приблизится к заветному крыльцу фрейлинского домика. И там…

Глухое ворчание вырвалось из глотки. Зверь отряхнулся, прогоняя греховные мысли, и закружил по поляне, рыская в поисках другого запаха, так насторожившего Белова.

Запах обнаружился лишь на самом краю поляны. Еле уловимый, он заставил вздыбить шерсть на загривке. Из пасти вырвался глухой рык.

Волк уткнулся носом в траву и уверено потрусил к заливу. Следы привели на самый берег.

Белов покосился на свинцово-серые воды, невысокие волны, плещущиеся о камни, вздохнул. Лезть в воду свершено не хотелось, но забор, ограждавший парк от Зверинца уходил в воду. Он был составлен из тонких заточенных пик, отбивавших охоту пытаться перепрыгнуть его или же перелезть.

Преображенец заколебался. Можно было вдоль забора вернуться к воротам, открыть их и пройти посуху, как вдруг он услышал несколько вскриков. Резкий солоноватый запах теплой крови ударил в ноздри, будоража зверя.

Григорий, не задумываясь более ни минуты, кинулся в холодную воду залива. Из-за дождей воды прибыло и лапы едва достигали дна. В несколько прыжков Григорий обогнул ограду и, даже не отряхнувшись, устремился вперед.