Приходит утро, а гулянка все не кончается. Впоследствии Берил вспоминала, что загул длился трое суток. Где-то посреди первой ночи Джон и его товарищи по группе пошли вразнос и запели в голос. Берил объявила их ужасными горлопанами. «Они играли почти две ночи. Я сказала, что это отвратительный шум. Забрала детей». Она увела детей к друзьям по соседству и осталась там с ними. Наутро вернулась в дом номер 22, чтобы переодеться, а дверь в ее спальню заперта. Один из гуляк сказал, что там ее муж с подругой. «Вечером мы разошлись, развелись по-хорошему. Больше я битлов не видела». Однако на «Битлз» Берил зла не держала. Даже наоборот. Сорок восемь лет спустя Берил Бейнбридж, признанная писательница и дама-командор ордена Британской империи, вспоминала те дни с большой теплотой и назвала «Eleanor Rigby»[71] одним из своих «Дисков для необитаемого острова»[72][73].
12
Уже известный журналист, редактор и быстро набирающий популярность ведущий телепередач Малькольм Маггеридж 7 июня 1961 года прилетел из Лондона в Гамбург. За два месяца до этого он расписался в своей ненависти к средствам массовой информации, с которым вскоре будет ассоциироваться его имя:
Видел себя по телевизору и, как всегда, расстроился […] решил, что ноги моей больше на ТВ не будет. Есть в телевидении как таковом что-то низкое, дешевое и ужасное: это призма, пропускающая сквозь себя слова, искажающая их энергию, подающая их неверно. Оно – совсем не то, чем его считают: экран проецирует не истину и искренность, а лишь ложь и лукавство.
Наведавшись в редакцию журнала «Штерн», Маггеридж отправился гулять по городу. Верный себе, он с удовлетворением объявил его «необыкновенно безрадостным: немцы с каменными лицами ходят туда-сюда, зазывалы в форменных мундирах обещают полную наготу, трех негритянок и прочие аттракционы, включая женщин-борцов. В теплый вечер вторника клиентов у них негусто».
Из любопытства он заглянул в клуб «Топ Тен» на Рипербан, «молодежный рок-н-ролльный притон». Выступала некая группа: «дети без возраста, неразличимые по полу, в облегающих брюках, топали ногами, и только запах пота выдавал в них живые существа». Оказалось, это англичане из Ливерпуля: «Патлатые, со странными женоподобными лицами, они истязали инструменты и визгливо орали в микрофоны».
Сойдя со сцены, музыканты узнали Маггериджа – ранее видели его по телевизору – и разговорились с ним. Один спросил: правда ли, Маггеридж коммунист? Тот ответил: нет, просто состою в оппозиции. «Он кивнул с пониманием, – писал Маггеридж в своем дневнике, – потому что и сам в некотором смысле был оппозиционером. „Деньги на этом делаете?“ – продолжал расспросы юноша. Я признал, что да, так и есть. Парень и сам делал деньги. Надеялся привезти в Ливерпуль 200 фунтов».
Разошлись они по-хорошему. «Во время беседы, в чем-то даже трогательной, – отметил в дневнике Маггеридж, – их лица напомнили мне ренессансные скульптуры святых или дев-великомучениц».
© Popperfoto/Getty Images
13
Открытки из Гамбурга
i
16 августа 1960 г.
Джорджу всего семнадцать, он садится в кремово-зеленый фургон «остин» их гастрольного менеджера, пузатого валлийца по имени Аллан Уильямс. В руках у Джорджа жестянка с булочками, которые напекла ему мама. Провожая сына, миссис Харрисон отводит Уильямса в сторонку. «Вы уж за ним присмотрите», – просит она.
Никто из битлов еще не бывал за границей. Джим Маккартни весь в дурных предчувствиях, но понимает, что на пути Пола встать не может. Парни только что подписали контракт, по которому еженедельно получают 210 немецких марок, или 17 фунтов и 10 шиллингов, а средняя зарплата по Британии – 14 фунтов в неделю. «Ему предложили столько же денег, сколько я сам получаю в неделю. Разве можно запретить ему ехать?»
ii
В фургон набилась разношерстная команда. Джордж сидит позади с остальными битлами. За рулем – Аллан Уильямс, рядом с ним – его жена-китаянка Берил и ее брат Барри. Тут же и бизнес-партнер Уильямса, «лорд Вудбайн», получивший такое прозвище из-за пристрастия к сигаретам «Вудбайн», и Джордж Стернер, заместитель Бруно Кошмидера, владельца немецкого клуба, с которым ребята и подписали контракт.
iii
Это начало долгого путешествия. Пять часов пришлось ждать в Ньюхейвене, а потом еще четыре – в порту Хук-ван-Холланд, пока Уильямс доказывал, что битлам не нужны никакие разрешения и визы, ведь они еще студенты. В Амстердаме сделали короткую передышку. Джон улучил момент и стянул в магазине два украшения, гитарные струны, пару носовых платков и губную гармошку. Уильямс, как менеджер группы, велит ему вернуть добро в магазин, но Джон отказывается.
iv
Проезжая по Германии, они распевают песни «Rock Around the Clock»[74], «Maggie May» – но, едва оказавшись на улице Рипербан, умолкают, пораженные, ослепленные вездесущим неоновым светом и обилием открытых дверей, в которые видно, как раздеваются женщины. Но вскоре в ребятах снова закипает врожденный энтузиазм, и они кричат во все горло: «Ливерпульцы в городе!»
v
Рипербан пересекает Гроссе-Фрайхайт. Зажигаются огни стрип-клубов, на улицу высыпают проститутки. Продолжая крутить баранку, Аллан Уильямс говорит, что эти улицы кишат «отребьем и распутниками: тут тебе и наркоманы, и сутенеры, и зазывалы стрип-клубов и притонов, и гангстеры, и музыканты, и трансвеститы, и обычные гомосексуалисты, и старые развратники, и молодые развратники, и женщины в поисках женщин».
vi
И все же для группы, чьи достижения на родине граничат с ничтожными, это просто мечта. Осенью они не прошли отбор на региональное телешоу «Поиск звезд»[75]; первые три месяца этого года вообще нигде не выступали; в мае провалили прослушивание на разогревающую группу в турне Билли Фьюри[76]. Так что сейчас дела налаживаются. Жители Гамбурга устали от безжизненных потуг местных групп: Уильямс говорит, что у немцев рок-н-ролл звучит как марш смерти. Зато британские группы, игравшие в Гамбурге, – Dave Lee and the Staggerlees из Кента, The Shades Five из Киддерминстера, The Billions из Вустершира – ни о чем не жалели. Немцы их любили всех: и хороших, и плохих, и никаких.
vii
Битлов встречает Бруно Кошмидер, ничем не примечательный менеджер ничем не примечательного заведения, тесного и душного клуба «Индра», где за стойкой бара всего два клиента. Кошмидер провожает группу в комнаты, где им предстоит жить. Звезд с неба парни не хватали, но и то, что их встретило, пустило прахом даже самые скромные надежды: на всех пятерых – две темные, сырые, тесные комнаты за обшарпанным кинотеатром Кошмидера «Бемби-Кино». Лампочек нет: обходиться предстоит спичками. Стены бетонные. Первая комната – пять на шесть футов. Из мебели – армейская двухъярусная койка да протертый диван.
viii
– Какого хрена?! – восклицает Джон, куда более привычный к уютной обстановке в доме тети Мими.
– Да чтоб меня! – хором произносят остальные.
– Это временно, – заверяет их Кошмидер. Он врет.
Первую комнату предстоит делить Джону, Стю и Джорджу. Джон и Стю оккупируют койку. Джордж, как самый младший, довольствуется диваном.
