Дальше заявлялось, что вся музыка Джона и его «послание мира… произрастали из того, о чем Джон мечтал в своей крохотной спальне в „Мендипсе“». Она описывала молодого Джона как «тихого, впечатлительного интроверта, вечного мечтателя, который претворил свои невероятные мечты в жизнь – для себя и для всего мира».

В конце письма Йоко признавалась, что, входя в эту спальню, до сих пор ощущает «мурашки по коже», и высказывала надежду, что и гостю Национального фонда «это поможет осуществить свою мечту».

Ежегодно все больше поп-звезд переходят из бунтарей в культурное наследие. В Блумсбери я живу в доме, носящем табличку с надписью:

По всему Лондону развешаны подобные таблички, посвященные среди многих прочих Джими Хендриксу, Томми Стилу[52], Dire Straits, Pink Floyd, The Small Faces, Дону Ардену, Spandau Ballet и Bee Gees.

Оказывается, Боб Дилан – большой любитель посещать места, связанные с рок-звездами. В 2009 году он побывал в «Мендипс» и, по слухам, говорил потом: «Кухня – прямо как у моей мамы». Дэвид Кинни, автор книги «Диланологи», отмечает, что Дилан также посетил дом, где вырос Нил Янг[53] в Виннипеге, а также студию звукозаписи «Сан рекордз» в Мемфисе и там даже встал на колени, чтобы поцеловать место, на котором Элвис впервые исполнил «That’s All Right»[54]. Когда Дилан покидал студию, вслед за ним выбежал кто-то и признался в большой любви, на что Дилан ответил: «Что ж, сынок, у нас у всех свои герои».

Да и в родном городе Дилана Гиббинге, штат Миннесота, можно сходить на экскурсию в старую синагогу, которую посещала семья Диланов, в его старую школу, в его старый дом и в гостиницу, где проходила его бар-мицва[55]. Меню тематического бара «У Цимми», посвященного Дилану, включает гамбургер «Проливной дождь», пиццу «Медленный поезд» и сирлойн «Простой поворот судьбы»[56].

Джона и Пола связывало нечто более глубокое, чем просто музыка. Оба еще подростками остались без матерей: мать Пола умерла, когда ему было четырнадцать, мать Джона – когда ему было семнадцать.

Когда Пол встретил Джона, его мать уже умерла, а мать Джона, Джулия, еще была жива. «Его мама жила совсем недалеко от меня. Моя-то мама умерла, и это одно дело, но, когда ты подросток и твоя мама жива, а вы с ней живете порознь, это очень печально. Просто ужасно. Помню, Джону это совсем не нравилось».

Пол вспоминал, что жизнь Джона без Джулии имела «оттенок грусти». «Она была рыжеволосой красавицей. Любила смех и музыку; научила Джона аккордам на банджо, а в те дни всякая женщина, игравшая на банджо, считалась особенной, артистической личностью… Мы с Джоном оба были влюблены в его маму. Ее смерть выбила его из колеи».

Это их объединило. Парни как бы сговорились вывернуть свое горе наизнанку, превратить его в оружие. «Если кто-нибудь спрашивал: „А мама твоя придет?“ – мы грустным голосом отвечали: „Она умерла“. Нарочно смущали людей, заставляли их тушеваться. А сами понимающе переглядывались».

Связывало их и еще кое-что особенное. В 1977-м Пол рассказал своему другу и биографу Барри Майлзу: «Как-то ночью она, в одном нижнем белье, прошла мимо нашей спальни. Больше такого не случалось, но тогда я сексуально возбудился. В смысле, дальше этого не пошло, но я этим очень гордился и думал: „Как здорово!“ Не у каждого мама способна возбудить».

Джон как-то днем заглянул к матери в спальню. Джулия, в черном свитере ангорской шерсти, поверх облегающей блузки в темно-зеленую и желтую крапинку, крепко спала. Джон запомнил это в точности. Он лег рядом с Джулией на кровать и случайно коснулся ее груди. Этот момент он потом проигрывал в памяти до конца жизни: «Я думал: стоит ли останавливаться? Момент был странный, потому что в то время я, как тогда говорили, ухлестывал за девчонкой классом пониже, которая жила через дорогу. Я по-прежнему думаю, что не надо было останавливаться. Она наверняка позволила бы».

Приятелям Джона Джулия запомнилась как жизнерадостная и кокетливая. Во время первой встречи с ней Пит Шоттон «услышал звонкий девичий хохот, и в дверь вбежала, пританцовывая, привлекательная женщина с головой, обмотанной старыми шерстяными панталонами». Джон представил его. «О, это Пит, да? Джон мне столько про тебя рассказывал». Пит протянул ей руку, но Джулия не пожала ее. «Она с хихиканьем погладила меня по ляжкам, приговаривая: „О-о, какие у тебя ладные, стройные бедра!“».

Спустя двадцать четыре года, в 1979-м, сидя у себя в квартире в «Дакоте», Джон записывал кассету. В начале он объявил: «Запись первая в текущей истории жизни Джона Уинстона Оно Леннона». Перебрав несколько разнообразных тем – дом его деда и бабки на Ньюкасл-роуд, недавний «христианский» альбом Боба Дилана «Long Train Coming» («жалкий… просто стыд»), как ему понравились волынки на эдинбургском параде военных оркестров, проходившем в его детстве, – он вернулся, в который раз, к воспоминанию о том, как лежал рядом с матерью на кровати и касался ее груди.

Песня «Julia» в «Белом альбоме»[57] звучит даже не как элегия, но как любовная песня, полная страсти к тому, кем не овладеешь:

Сорокаоднолетний Бобби Дайкинс, скользкий хахаль Джулии – «официантишка с нервным кашлем и редеющими намаргариненными волосами», как описывал его Джон, – лишился водительских прав и работы. Посреди ночи он пьяным ехал по Менлав-авеню; полицейский заметил вихляющую машину и попытался ее остановить. Дайкинс не подчинился, свернул влево там, где нужно было повернуть вправо, и въехал на островок безопасности. Когда его попросили выйти из машины, он упал на землю и без помощи подняться уже не смог. Полицейский объявил ему, что он арестован, и взял его ответ на заметку: «Болван сраный, ты меня не арестуешь, я же из прессы!»

Дайкинса ночь продержали в камере, утром отвели в суд и выпустили под залог. Спустя две недели, 1 июля 1958 года, его на год лишили прав и оштрафовали на 25 фунтов – его жалованье примерно за три недели, – плюс судебные издержки.

Дайкинс решил, что надо урезать семейный бюджет, и осуществил это за счет семнадцатилетнего Джона. Сказал, что больше его прожорливый аппетит им не по карману и Джону, который часто ночевал у тетки, придется теперь переселиться к сестре Джулии, Мими, насовсем. Во вторник, 15 июля, Джулия зашла на Менлав-авеню к Мими сообщить о таком повороте событий.

Уладив все дела с Мими, Джулия в 9:45 вечера отправилась домой. Бывало, что она срезала дорогу через поле для гольфа, но в тот раз решила поехать на автобусе номер 4, до которого оставалась пара минут. Остановка располагалась на противоположной стороне дороги, в сотне ярдов от дома сестры.

Когда Джулия уходила, заглянул друг Джона, Найджел Уолли, но Мими сказала, что Джона нет дома.

– Ой, Найджел, как ты вовремя! Проводи меня до остановки, – сказала Джулия.

Найджел довел ее до Вейл-роуд, где они распрощались, и он ушел. Когда Джулия переходила Менлав-авеню, он услышал «визг шин, потом удар, обернулся и увидел подброшенное в воздух тело». Он бросился к ней. «Кровавого месива не было, но наверняка были страшные внутренние повреждения. По-моему, она погибла на месте. До сих пор помню, как ветер трепал ее рыжие пряди и они падали на лицо».