Поставив короб на землю, гном шутливо поклонился, чем вызвал новый всплеск одобрительных возгласов.

Триддик Драггемур оказался куда более искусным заплечных дел мастером, нежели Дигмар-палач. На роль своей жертвы дверг выбрал эльфа с легкими ранами на бедре и груди. Пыточный арсенал Триддика мог поразить любого своим изощренным разнообразием. Для начала карлик клещами вырвал лесному обитателю язык. После сделал пытаемому своеобразную корону, вбив в голову дюжину гвоздей. Полонянин угрюмо молчал, сжимая окровавленные губы. Триддика безмолвие альва ничуть не смущало. Дверг, работая тонко и изящно, словно ювелир, вырезал пленному глаз, оставив тот висеть на тонкой мышечной нити.

Затем гном стал вгонять под кожу истязаемого граненое шило. Делая очередной укол, карлик начинал вращать клинок в теле жертвы, что по замыслу профоса должно было причинять неописуемые страдания. Тем не менее, эльф лишь кривился и изредка фыркал. Мольбы, стонов и даже проклятий добиться от него никак не удавалось.

Проделав в теле лесного жителя множество разрезов, дверг извлек из ящика масляную лампадку и зажег ее, воспользовавшись кремнем и кресалом. После чего не торопясь нагрел на огне стальную колбу и принялся заливать в раны эльфа кипящее масло. Остроухий заскрежетал зубами, но сумел сохранить безмолвие.

Триддик растолок в небольшой ступе какие-то камушки, высыпал получившийся порошок на грудь пленника и развел на теле обитателя лесов костерок, заигравший языками зеленоватого пламени. Малиновый дым, поднимавшийся от разожженного двергом необычного огня, явно пагубно влиял на разум. Зрачок единственного оставшегося у эльфа глаза расширился, взгляд помутнел и потерял всякую осмысленность. Внезапно пленный порубежник оглушительно расхохотался, сие случилось настолько неожиданно, что толпа зрителей вздрогнула, а чуть позже подхватила заразительный смех, присовокупив к нему восторженные крики и хлопанье в ладоши.

Триддик, улыбаясь, окинул взглядом сидящих окрест и, ровно ярмарочный скоморох, отвесил низкий поклон.

Эльф продолжал безумно хохотать, разбрызгивая вокруг текшую из обрубка языка кровь, а дверг извлек из короба миниатюрные тиски. С ледяным хладнокровием истинного палача Триддик прошелся оным орудием по всем конечностям пленника, раздавив тому запястья и лодыжки. Когда очередная кость, не выдерживая напряжения, с треском лопалась, полоняник прекращал смеяться и морщился, однако спустя миг опять заливался истерическим хохотом.

Не обращая внимания на бьющегося в припадке безумия пленника, Триддик продолжал усердно работать. Дверг освежевал большую часть тела лесного пограничника, лишенную кожи плоть палач старательно поливал кипящим маслом и посыпал какими-то порошками, отчего эльф корчил брезгливые гримасы, но не прекращал хохотать. Еще какое-то время Триддик с увлеченным тщанием пилил и сверлил кости пленного кринсэ, а напоследок оскопил жертву.

Несколько раз пройдясь пыточной снастью по торсу и конечностям пытаемого, дверг снова вернулся к голове. Триддик просверлил возле макушки эльфа достаточно большое отверстие и начал вытягивать длинными тонкими клещами содержимое черепной коробки. Но и оное предприятие не дало должного результата: смех лесного строптивца не сменился криками боли.

Тогда Триддик достал стеклянный пузырек с алой фосфоресцирующей жидкостью и с помощью трубки влил содержимое склянки внутрь головы альва. И, наконец, пленник взвыл. Яростно и истошно, будто умирающий дракон. Лесной житель забился в неистовых корчах так, что даже невозмутимый Триддик отодвинулся подальше.

Зрители поддержали ошалелые вопли эльфа ликующим гвалтом, любовавшийся казнью альтинг затрепетал от наслаждения.

Чудовищные мучения эльфа продолжались с четверть часа, а потом лесной житель испустил дух. Трясущаяся в агонии голова бессильно упала на грудь, изломанные члены перестали конвульсивно дергаться. Истерзанное до неузнаваемости тело расслабилось и обмякло, в конце концов, навеки обретя безмятежность и покой.

Свита конунга загомонила, восхваляя мастерство Триддика Драггемура. Дверг, довольно склабясь, куртуазно поклонился публике и, неторопливо собрав инструмент, занял место среди зрителей.

Подбежавшие слуги спешно отвязали мертвеца и унесли некогда бывшие гордым лесным воином изуродованные останки, дабы порадовать волков свежей сытью.

Пока люди и гномы упивались кровавым представлением, незаметно наступил вечер. Прозорливые челядины не дали зрелищу прерваться, вовремя зажегши факелы. В то время как Дигмар-палач и Триддик Драггемур являли окружающим чудеса и тонкости своего искусства, стольники и чашники беспрерывно потчевали своих господ, разнося меж сидящими яства и напитки. Посему уже к середине выступления дверга варвары окрест Дрогга порядочно набрались меда и вряд ли могли твердо стоять на ногах. Конечно, при таком раскладе, ловкому орку не составило бы труда сбежать даже со связанными за спиной руками, но сидящая подле колдунья и ледяные объятия нави-Норисэ вдребезги разбивали любые надежды на благополучный исход подобного начинания.

— Восславим непревзойденные умения Триддика Драггемура! — голос герольда потонул в разразившемся гуле.

Когда поднявшийся ор пошел на спад, глашатай возобновил свою речь:

— А теперича поприветствуйте Фьоргмунда Чудодея — могущественного ворожея и знахаря, ведающего тайнами рун и гальдов!

В ответ на слова герольда вельва презрительно усмехнулась — видно, способности означенного магика ее не впечатляли.

В толпе поднялся высокий годи с всклокоченной бородой до пояса и совершенно безумным взглядом. Облеченный в грубую кожаную хламиду Фьоргмунд опирался на длинный посох с навершием в виде головы орла.

На расправу Чудодею достался самый целый из пленников — у распростертого эльфа присутствовала лишь небольшая ссадина на голове, от которой по щеке пролегала темно-красная полоса.

Приблизившись к распластанному лесному воину, годи с силой воткнул древко посоха в землю, при этом орлиные глаза набалдашника паче чаяния вспыхнули лиловым пламенем. Свита конунга охнула от изумления, а через секунду откликнулась довольным гамом — знамо дело, не таким бурным как по завершении трудов Триддика Драггемура.

Одним резким движением Фьоргмунд сорвал с эльфа рубаху — тут явно не обошлось без незначительного применения магии. Негромко напевая, колдун взялся водить указательным пальцем по груди пленника, вследствие чего на коже пытаемого образовывались кровяные линии, исподволь складывавшиеся в замысловатый рисунок.

Годи работал долго. Руническая вязь покрыла почти весь торс альва, но с жертвой ничего не происходило. По альтингу пополз возмущенный ропот, нетерпеливые дверги недовольно засопели, кое-кто даже стал призывать гнать шарлатана взашей.

Впрочем, Фьоргмунд, не отвлекаясь, продолжал выписывать пальцем узоры. Наиболее нетерпеливые из числа зрителей раз за разом приподнимались, норовя обрушить на навивавшего скуку колдуна волну праведного гнева, и лишь своевременные одергивания влиятельных ярлов, а то и самого конунга, вынуждали смутьянов остепениться.

Минуло более двух часов. На смену вечеру пришла ночь. Напряжение среди варваров нарастало. Дроггу чудилось, что в ближайшее время уже ни сам Фандар, ни его ярлы не сумеют удержать раздосадованную толпу от расправы над нерадивым жрецом. Но именно тогда, когда ожидание сделалось невыносимым даже для самых стойких из числа зрителей, и накопившееся негодование уже готово было излиться наружу, Фьоргмунд прервал пение и оторвал ладонь от тела эльфа. На груди и животе пленника темнели бесчисленные знаки и руны, слагавшие сложный гальдарстав.

Чудодей изрек недлинную фразу и магическая фигура засияла карминовым светом. Глаза пленного эльфа округлились — остроухий лесной житель не на шутку испугался. Связанный защитник Ииэс-Миила прорычал проклятье и плюнул в лицо колдуну. В ответ Фьоргмунд расхохотался сухим каркающим смехом. Часть зрителей загоготала, поддерживая то ли годи, то ли пленника.