— Вы не должны волноваться, технология засекречена и доступна только нескольким правоохранительным структурам, а все данные стираются сразу же после получения, кроме тех, что противоречат закону, — поясняет детектив, заметив ужас на лицах. — Кроме того, люди не допускаются к сортировке мыслей.
— А, ну тогда мне сразу стало легче! — язвит Джон.
— Можно мне его вынуть? — спрашивает Брайан, конечно, это чисто риторический вопрос, так как он прекрасно понимает, что без чипа в этом мире нельзя. К счастью, ни о чем противозаконном он пока не думал и вроде даже не собирается — это и спасает от того, чтобы не начать орать как истеричная барышня.
— Как именно вы видите мысли? Картинка? Звук? — спрашивает Фредди. Ему не столько страшно, сколько интересно, хотя если всплывет его заинтересованность в Роджере, это поставит под удар всё.
— Это картинки, но иногда есть звук, все зависит от работы мозга конкретного человека, — говорит Редок. Он на самом деле поражен, что в корпорации ребятам не сказали о такой важной составляющей их личной жизни. Несмотря на то, что он родился в этом времени, он прекрасно понимает, как иногда хочется просто знать, что твои мысли — это только твои мысли. Поэтому он сочувствует парням как может.
Он отправляет им на чипы свои контакты с просьбой обращаться если что и делает себе пометку в электронном блокноте: хорошенько поговорить с начальством корпорации.
Редок уходит, заполучив от Роджера подпись и тайно отправив его закорючку себе в личную почту, чтоб потом прикрепить на фотографию — попросить барабанщика об автографе в открытую ему как-то неловко. Он надеется, что они еще встретятся при более благополучных обстоятельствах.
Едва двери закрываются за детективом, Тейлор ожидает насмешек и подколов со стороны Брайана и Джона. Ведь он так открыто приревновал Фредди, что не заметить это может только слепой. Однако те даже и не думают об этом, впрочем, как и Фредди. Их больше волнуют чудесные способности полиции, и вопросы, которые сыпятся на Вайнону, не имеют к Тейлору никакого отношения.
Они обсуждают новость минут двадцать или тридцать, пока хоть немного не успокаиваются. В конце концов Брайан заявляет, что не собирается трепать себе нервы из-за тех придурков, которые захотят читать весь тот бред, который у него в голове, и плюет на это дело. Джон согласно кивает, хотя ему все еще страшно. Фредди говорит, что кто-то напишет новую камасутру, если залезет к нему в голову, после чего все ржут — и обстановка немного разряжается. Лишь когда они выходят из комнаты, Роджер замечает на себе подозрительно долгий взгляд Фредди, тот как будто что-то хочет сказать, но так и не говорит, и барабанщик вздыхает с облегчением.
Вайнона провожает их в просторную комнату в конце коридора. Когда двери разъезжаются и они входят внутрь, первое, что бросается в глаза, это отсутствие окон и углов. Комната совершенно круглая, словно они попали в скорлупу какого-то гигантского яйца. Пола как будто нет, но, тем не менее, они стоят на чем-то твердом и прозрачном, и внизу под их ногами, метрах в двух, прекрасно просматривается вогнутый пол, такой же, как и потолок.
— Не пугайтесь, ребята, вы стоите на силовом поле, оно надежное, — говорит Вайнона.
Свет в комнате льется прямо от стен, они будто подсвечены изнутри нежно-бежевым. Фредди сразу подмечает, что тут вполне неплохая акустика: ощущение, что ты в коконе. Единственное, что его смущает — это пол, но, в конце концов, к таким фокусам можно привыкнуть и даже получать удовольствие, решает он, когда с ухмылкой наблюдает, как паникуют остальные, глядя себе под ноги. Для него-то подобный пол уже не новость, к тому же, кого напугаешь двумя метрами, если ты ходил практически по воздуху на высоте птичьего полета?
— А на чём, собственно, мы должны играть? — спрашивает Брайан, едва удостоверившись в крепости воздуха под ногами.
— Ваши инструменты находятся прямо перед вами, Брайан, — отзывается Вайона, и только сейчас до всех доходит, что непонятного вида приспособления, стоящие, вернее, зависшие прямо посередине комнаты и так же плавающие в воздухе, как и они сами, вовсе не предметы интерьера.
Лицо Брайана мгновенно приобретает красноватый оттенок. В мире есть очень мало вещей, способных настолько разозлить миролюбивого Мэя, и плохие гитары — одна из таких. Брайан мог часами говорить об этом инструменте, он своими руками собрал свою первую гитару и совершенствовал её в течение долгих лет, а теперь, увидев перед собой нечто абсолютно плоское, без единой струны приспособление, он, кажется, готов придушить того, кто сотворил эту пародию на музыкальный инструмент.
— Я не буду на этом играть, — бросает Роджер и нервно пихает ногой то, что, должно быть, называется тут барабанами. Они совсем маленькие. Длинные ровные ножки с плоскими сенсорными тарелками на них.
— И это вы называете гитарой? Да это какая-то доска для сёрфинга. Ни один уважающий себя музыкант не станет играть на этом откровенном дерьме! Мне нужен мой Red Special, немедленно! — требует Брайан.
— Боюсь, что твою гитару из прошлого не перенесли, — говорит Вайнона, — но я могу поискать в базе данных, и, возможно, у меня получится напечатать похожие копии для вас всех.
— Я буду тебе обязан, если ты сделаешь это! — тут же восклицает Мэй. Перспектива играть на «доске для серфинга» его пугает неимоверно.
— Мы все будем, — добавляет Дикон, держа в руках свой инструмент так, словно боится его. — Это даже с натяжкой не назовешь бас-гитарой.
Фредди подходит к парящему в воздухе голографическому синтезатору и на пробу играет пару аккордов. На самом деле это не так-то легко, когда пальцы не чувствуют опоры, когда не можешь стукнуть по клавишам от души или долбануть кулаком в порыве страсти. Невесомые кнопки как вода — утекают между пальцев, и Фредди теряется, не получая желаемого звука. Здесь нет тонов и полуоттенков, у него не получается передать свое настроение в долгозвучии нот, и для него это настолько непривычно, что он совершенно не готов работать на таком агрегате. Так что, если корпорация хочет нормальную музыку, пусть постарается.
— Прости, дорогуша, но это совсем не фортепиано, — говорит Фредди. — Я не буду на этом играть.
«Мы не пойдём ни на какие компромиссы, милый!» — Брайан часто вспоминает эту фразу Фредди, когда его пытались уговорить в чём-то уступить.
— Я кое-что нашла, — отвечает Вайнона. — Вам должно понравиться.
Никто не успевает и слова сказать, как новомодные инструменты растворяются в воздухе, словно их и не было, а на их месте появляются другие, привычные глазу и такие родные.
Брайан нетерпеливо бросается вперёд, хватая в руки свой драгоценный Red Special. Он бережно проводит пальцами по корпусу из красного дуба, ощущая его гладкость, вертит вокруг, придирчиво рассматривая, проводит по грифу, ровно до колков. Он отсчитывает взглядом двадцать четыре лада, вспоминая, как хотел сделать свою гитару особенной, не останавливаясь на стандартных двадцати двух. И у него это получилось, многие пытались узнать секрет необычного звучания гитары, но никому так и не удалось. Брайан сам лично конструировал каждую деталь, не один раз модифицировал звукосниматели, пока не добился нужного звучания. Он играл всю жизнь до последнего дня, но держать в руках копию своей малышки все равно до того волнительно, что он едва может совладать с собой, когда проводит по струнам, извлекая звук.
Он чувствует, как идеально она ложится в руки, уменьшенная мензура делает контакт со струнами более тесным, и другие гитары никогда не будут такими удобными для исполнения, как эта. Конечно, Брайан узнаёт работу «Burns Guitars», он не уверен, существуют ли они до сих пор, или его гитара что-то вроде антиквариата тут, в любом случае он счастлив, так как это лучшие изготовители Red Special.
— Она прекрасна, — благоговейно шепчет он.
Роджер садится за ударную установку, сразу же узнавая знакомую комбинацию Ludwig и Sleishman — он проиграл на этих барабанах почти всю свою жизнь. В руки привычно ложится пара палочек Vic Firth, и он с удовольствием пару раз бьёт по тарелке, иногда подключая малый барабан и бас. Роджер счастлив, что ему не придётся месить воздух.
