— Фред, ты вообще как? — спрашивает Роджер, до боли кусая губы.

Фредди совсем не ожидал подобного вопроса. Он не глупый и знает, о чём спрашивает Роджер, но как ответить на этот вопрос, непонятно. Сказать правду невозможно, но и врать — выше его сил.

— По-разному бывает, — хмыкает Фредди, и он не врёт.

Иногда он рад, что освободил Мэри от этой бесконечной лжи, но иногда от одиночества хочется лезть на стену. Фредди больно, он ненавидит себя, ведь эта любовь убийственная, она разрушает все, что ему дорого, и возможно, однажды именно эта любовь разрушит их дружбу с Роджером, а этого Фредди боится больше всего на свете.

— Прости меня, — на грани слышимости шепчет Роджер.

— За что? — непонимающе спрашивает Фред.

Это ему стоит извиняться за то, что вся его жизнь — одна сплошная бесконечная ложь.

— За то, что меня не было рядом, когда я был нужен. Я такой эгоист, Фред, и я бы хотел сделать вид, что мне жаль, но ты ведь не поверишь. Я рад, что она ушла, и мне стыдно.

Роджер такой открытый сейчас, а в голубых глазах Фредди видит столько непонятных ему эмоций, что голова кругом. Ещё никогда раньше Фред не чувствовал себя таким слабым, стены, так долго выстраиваемые им, созданные, дабы оградить Роджера от его безумной любви, рушатся одна за другой, и Фредди, как ни старается, не может их удержать, он понимает: одна чёртова секунда, и он поцелует его. Он с громким стуком ставит стакан на стол и притягивает Роджера ближе, крепко обнимая его и пряча лицо в изгибе чужой шеи, чтобы не сорваться, дать себе время, чтобы прийти в себя. Он тяжело дышит, вдыхая полной грудью запах Роджера вперемешку с его одеколоном и запахом сигарет, и это ни хрена не помогает успокоиться, а только добивает коронным в самое сердце. Фредди чувствует, как тонкие, но сильные руки сжимаются у него за спиной.

— Я хреновый друг, Фред. Ужасный, — шепчет Роджер куда-то в копну чёрных волос.

Фредди только отрицательно качает головой, позволяя себе провести носом по гладкой, словно шёлковой коже. Отчего Роджер покрывается мурашками.

Если уж говорить о хреновых друзьях, то это звание Фредди заслужил по праву. Пока Роджер пытается быть хорошим другом, он дрожит в его объятиях, мечтая только об одном — провести губами по линии челюсти, поднимаясь выше и прикасаясь к идеальным, самым желанным на свете губам.

— Мне жаль, что меня не было рядом, но теперь я буду, я обещаю, — продолжает говорить Роджер и жмётся ближе, словно и сам хочет слиться с ним воедино.

Фредди почти верит в это, ведь Роджер не отталкивает, позволяет обнимать и шарить руками по спине, а после вплетать пальцы в растрёпанные светлые волосы.

— Я знаешь что подумал… У тебя уже есть планы на Рождество? — спрашивает Роджер.

— Нет, — коротко отзывается Фред, потому что голос дрожит и на большее он просто не способен.

— Тогда, может быть, отпразднуем вместе? — мечтательно произносит Роджер.

Фредди не может поверить своим ушам, и в это мгновение его снова накрывает болезненной, ядовитой надеждой. Фредди знает: нельзя, будет больно, но что если в этот раз ему не кажется, что если у него есть хоть один малюсенький шанс?

— Было бы здорово, — отвечает он, пока Роджер укачивает его в своих руках, словно он маленький.

Фредди уже не двадцать, разум его прекрасно понимает, что Роджер хочет утешить друга, который расстался с невестой, но сердце — оно живёт своей жизнью и тянется к Роджеру каждый раз, стоит тому только оказаться немного ближе.

— Я чувствую, семьдесят восьмой будет волшебным, — улыбается Роджер, он ощущает в себе решимость и собирается на Рождество предложить Фредди снова съехать и жить вместе, как в старые добрые времена. Роджер старается не слишком задумываться о том, почему он хочет этого так сильно. В конце концов, они с Фредди оба не терпят одиночества.

— Лучшим, — отвечает Фред, не в силах сдержать счастливой, полной надежды улыбки.

Может быть, вселенная сделает ему подарок и подарит шанс на взаимность? Фредди готов отдать за это всё что угодно! Семьдесят восьмой год мог бы стать самым лучшим, но через неделю Роджер встречает Доминик.

Когда Фредди с Роджером приезжают домой, Дики с помощью хозяйственной Теодоры уже успевает мало-мальски обустроить Марианну с бабушкой у себя в квартире. У Марианны еще нет чипа, а Афросья свой деактивировала много лет назад, когда уехала из Лондона. На Юпитере нет достаточного современного оснащения, чтобы ими пользоваться, а она тогда попала в общество, где чипы считались чем-то постыдным. Так что обеим еще предстоит пройти процедуру.

Старая женщина не перестает умиляться Дики, и очевидно не хочет с ним расставаться, но Марианна настойчиво требует, чтобы она отдохнула: старушке тяжело дался переезд. Они оставляют двух новых членов семьи Дики отдыхать и уходят в квартиру Фредди и Роджера.

Теодора готовит свое фирменное блюдо из каких-то инопланетных водорослей, и Дики не уверен, что сможет это съесть, зато количество алкоголя, напечатанное им самим, немного утешает. Да и сам спор между Фредди и Роджером о том, какого цвета глаза будут у их будущего ребенка, забавляет.

— А вы сделайте его напополам, одна половина Фредди, другая — Роджера, — предлагает Боуи, чем вызывает недовольный взгляд Лиззи и истеричный смех у Теодоры.

— Почему бы вам не завести двоих? — предлагает она, отсмеявшись. — Я думаю, вам разрешат, и даже больше. Нам с мужем удалось выбить двоих через суд, а потом я выиграла в конкурсе «Лучшая мать» право на еще одного. Я всегда мечтала о троих.

— Хорошая идея! — восклицает Брайан.

— Скажи лучше — сразу четверых, — говорит Дэвид. — По девочке и мальчику от каждого индивидуума.

— Я не уверен, что способен выиграть в конкурсе «Лучшая мать», — смеется Фредди.

— Я думаю, учитывая ваш неоценимый вклад в историю, вам это и не понадобится, — заверяет Теодора.

Видно, что тема детей ей очень близка и она может говорить об этом вечно. Фредди не против. Он искренне интересуется всем, что она может ему поведать, и через полчаса ему уже кажется, что он знал Теодору всю свою жизнь, не только потому, что многое узнает о ней, – Фредди ощущает какую-то душевную близость с этой женщиной, будто она и его родственница тоже. Но в какой-то степени так оно и есть теперь.

Эту самую душевную близость между Фредди и Теодорой ощущает и Роджер, и его беспокоит данное открытие, хотя умом он понимает, что просто сходит с ума. Когда Фредди отправляется в туалет, он следует за ним, зажимает его у стены и требует объяснений.

— Ты что, запал на нее? — спрашивает он в лоб. Он уже немного навеселе, иначе на трезвую голову ни за что не сморозил бы такую ересь.

— На кого? — у Фредди не укладываются в голове умозаключения Роджера, поэтому не сразу доходит суть вопроса.

— Вы так мило беседуете уже час, не обращая ни на кого внимания… Думаешь, я не вижу, как ты смотришь на нее…

Фредди смеется в голос, когда понимает, что происходит. Это так мило и нелепо видеть, как Роджер ревнует к собственной родне, что он даже не может злиться на его глупость. Так что Фредди, делая ему поспешный минет, виртуозно и без проблем заставляет Роджера забыть все свои подозрения, по крайней мере, на сегодняшний вечер.

Когда они возвращаются, щеки Роджера горят под внимательными взглядами окружающих, и он срочно хочет выпить еще, потому что у него странное ощущение, что они догадываются, чем они с Фредди занимались в туалете.

В целом посиделки проходят весьма скромно, тут много алкоголя для шестерых, хотя Теодора почти не пьет — ее дома ждут дети. И Фредди невольно думает, что стоит уже приучать себя к здоровому образу жизни, если он хоть когда-нибудь хочет стать достаточно ответственным отцом. Никто даже понятия не имеет, как сильно он когда-то хотел своих детей и как жалел, что у него их нет. Это был некоторый период его жизни, словно вспышка, осознание, что он так и останется один всю жизнь. Фредди тогда заставил себя забыть, не жалеть, не хотеть, но он помнит, что хотел. И теперь он может получить это, но ему страшно, и он не уверен, что достаточно готов. Возможно, чуть позже, и только если Роджер захочет.