У Роджера перед глазами вспыхивают красные пятна от едва сдерживаемой ярости, и он почти не контролирует себя, когда резко бьет ногой левитирующий столик. Тот дергается и возвращается на свое место, и этого определенно недостаточно, чтобы отправиться в ускоренный полет к зубам мерзавца напротив, но зато с него падает рюмка. Прямо Хаттону на колени.

— Сука, — зло цедит Роджер сквозь зубы, но лишь вызывает у Джима снисходительный смех. Его пыл остужает рука Фредди, которая крепко сжимает его руку, и Роджер мгновенно вспоминает о своем обещании.

— Прости, — говорит он нежным голоском, который невероятно контрастирует с тем шипением, которое вырвалось из его горла до этого.

— А ты его выдрессировал, — замечает тут же Хаттон, пользуясь ситуацией.

— Джим, прошу тебя, перестань! — говорит Фред довольно громко, даже звонко.

— А где же твое фирменное «Заткнись, Джим»? — поддевает его Хаттон.  — Или «Пошел отсюда на хер»?

— Заткнись, Джим! — говорит Фредди, и голос его на сей раз звенит уже от злости. — Давай говорить о чем ты хотел, или мы уходим!

— А я думал, ты хочешь поговорить о чувствах… Ну да ладно, не злись, благоверный, ты же знаешь, я любя… — говорит Джим, и непонятно, то ли он так тупо шутит, то ли издевается. — А если серьезно, то во время суда все действующие проекты корпорации могут заморозить, — объявляет он, и такой резкий переход от темы к теме сначала дезориентирует ребят.

— А может, ты начнешь человеческим языком изъясняться? — предлагает Роджер.

— А я думал, ты умнее. Я же сказал, дело касается вашей группы и Боуи! Действующие проекты корпорации на сегодняшний день — это вы.

— Ага, и нас заморозят как ледышки? — язвит Роджер.

— Почти. Вас погрузят в стазис на неопределенное время, то есть, до решения суда, который вынесет приговор, жить вам в этом мире или вы не имеете права на существование из-за того, что при доставке вас в это время были нарушены некоторые законы. Если суд выиграет моя организация, то вас оставят в стазисе пожизненно, если мы проиграем, вас снова вернут к жизни. Но суды длятся, как правило, по нескольку лет, так что перспектива по-любому так себе.

Перспектива ужасная. Фредди чувствует, что ему становится плохо, по-настоящему плохо, когда он понимает, что столько лет страданий могут оказаться напрасными, и едва он получил Роджера, как его снова могут отнять самым ужасным способом. Он не может вымолвить ни слова, пока Роджер ругается матом, поливая Джима самыми ужасными словами.

Роджер чувствует подступающий к горлу ком и едва может сдержать снова выступившие слезы. Он готов расплакаться как ребенок, как старый Фредди на видео, потому что ему действительно становится страшно, а Джим Хаттон теперь кажется палачом, свершившим их судьбы здесь и сейчас, оборвавшим их шанс на светлое будущее и отнявшим у них с Фредди счастье быть вместе.

— Так вот чего ты добивался, кусок дерьма! Позвал нас позлорадствовать?! — восклицает он, едва сдерживая слезы и отчаянно пряча их за гневом.

— Я позвал предупредить, чисто по старой дружбе, и только ради Фредди, дальше это ваша головная боль, — говорит Хаттон, в его глазах ни грамма сожаления или сочувствия, одна сплошная сталь, и Фредди не понимает, как эти глаза раньше могли смотреть на него с таким теплом, а иногда с такой щемящей обидой. Неужели все это было лишь игрой?

Фредди понимает, что, скорее всего, это так, и в то же время не может поверить до конца. Еще он безумно не хочет покидать этот мир, и его отчаяние по этому поводу настолько глубоко, что не сравнится даже с океаном. Ради того, чтобы остаться с Роджером, он на многое готов, даже дать Джиму Хаттону еще один шанс показать себя с лучшей стороны.

— Неужели тебе не жалко всех этих людей? Тех, кого не вернут к жизни из-за того, что ты делаешь сейчас? — задает он наводящий вопрос. — Сколько еще рок-звезд корпорация не привезла из прошлого? Ты готов подписать этим людям смертный приговор?

Конечно, Фредди знает, что вряд ли его душещипательный вопрос заставит Хаттона поднять белый флаг, не после того циничного видео, но он все равно задает его. Что говорит за него — надежда или отчаяние — он не может понять, однако ответ Джима вселяет в него чувство безысходности.

— Ничего личного, но я считаю, что мертвое должно оставаться мертвым, таков естественный порядок вещей, Фредди, — говорит он так спокойно, словно о погоде. — Сам подумай, зачем нашему прекрасному будущему этот сброд из наркоманов и алкоголиков?

В один миг все надежды и чаяния Фредди по поводу человечности Джима падают как великая китайская стена, и не остается ничего кроме пыли, от которой он просто задыхается. Задыхается по-настоящему. В глазах темнеет, и он как сквозь вату слышит высокий и взволнованный голос Роджера, чувствует, как тот трясет его, берет его лицо в ладони, но не может ничего сказать или двинуться с места. Он не может дышать, он просто задыхается, он умирает. Человек не может выдержать столько разочарований в жизни, сколько пришлось выдержать ему. Видимо, у него есть предел, которого Фредди достиг прямо сейчас…

К жизни его возвращает резкая пощечина, голова дергается так, что хрустит шея, но он наконец-то дышит.

— Убери от него свои руки, мудила! — тут же ударяет по барабанным перепонкам голос Роджера. Фредди видит, как тот отталкивает от него Хаттона, и Джим, не сопротивляясь, садится обратно на свой пуф.

— Не нежничай с ним, Фредди не любит нежностей, — заявляет Хаттон.

— Не учи меня, что делать, жаба подколодная!

— Я знаю, как обращаться с этим жеребцом, получше тебя, так что спрашивай, если не хочешь надоесть ему в постели, — говорит Джим, и голос его злой, очевидно, он хочет побольнее задеть Роджера, непонятно только, зачем провоцирует?

Фредди утыкается лицом в свои колени, приводя дыхание в норму, и чувствует на своей спине теплые, ласковые ладони Роджера. Тот поглаживает его по плечам, и это успокаивает, Фредди безумно благодарен ему за этот жест поддержки, а еще за то, что он не полез драться с Джимом, он сейчас настолько слаб, что вряд ли смог бы их остановить.

— Да на хуй ты ему не сдался! — отвечает Роджер, он вдруг осознает полностью, что это так и есть, Фредди ведь любит его, любит всю жизнь и сейчас с ним, а Джим Хаттон просто мимо проходил.

— И мне ты тоже на хуй не сдался, Хаттон, и советы твои галимые мне не нужны! Так что трахни ими себя в жопу — это всё, что тебе светит в ближайшее время!

Хаттон лишь хмыкает на это, и их перепалка резко прекращается, стоит Фредди сесть прямо. Однако сразу становится понятно, почему они замолкли. Мимо их пузыря, медленно прокручиваясь вокруг своей оси, гарцует такой же пузырь, вот только стенки у него прозрачные, и прекрасно видно то, что происходит внутри. Столик сдвинут куда-то под потолок, к люстре, а на пуфиках самозабвенно трахаются двое.

— Некоторые любят, когда все видно, — комментирует Джим. — Мы могли бы так же. Устроили бы тройничок. Что скажешь, Фредди? Трахнули бы твоего недотрогу, чтобы не умничал…

Фредди все еще чувствует на своих плечах ласковые руки Роджера, а в нём, вопреки этим рукам, вспыхивает ярость. Джим Хаттон не имеет права говорить так о Роджере. Он вообще не имеет права говорить о Роджере, потому что не дотягивает до этого солнечного мальчика. Джим Хаттон грязный, прогнивший изнутри, совершенно мутный и ничтожный тип, и Фредди вдруг становится противно, что он общался ним, прикасался к нему, давал возможность прикасаться к себе. Так что нет, из грязного рта Джима Хаттона не имеют права вылетать все те грязные слова о Роджере, поэтому он берет со стола кувшин с каким-то красным напитком и выплескивает его весь в ненавистное лицо напротив, заставляя Хаттона заткнуться.

— Не смей открывать свой рот и говорить что-то о нем, ясно? Или тебе не поздоровится! — почти рычит Фредди, едва сдерживаясь, чтобы не запульнуть в лицо напротив весь столик и разбить эту морду в кровь.

Наверное, этого не ожидал никто, потому что Хаттон затыкается, руки Роджера на его плечах замирают, и на миг воцаряется невероятная тишина. Фред сверлит взглядом своего бывшего недолюбовника и видит его настоящее лицо. Нет больше того робкого и заботливого мужчины, и не было никогда, на лице напротив ни грамма смирения или обиды, Джим не задет, потому что ему все равно, он не возмущен, потому что уверен в своей правоте и своей победе, а еще Джим удивлен выходкой Фредди, и это забавляет его. Он вытирает лицо рукавом и ухмыляется.