Фредди, словно кот, мягкой поступью крадётся ближе и, хитро улыбаясь, пытается поймать взгляд голубых глаз.
— Тебе ведь нравится, я знаю, — самодовольно бросает он.
Роджер всеми силами сдерживает свою глупую улыбку и хмурит брови, до того усердно, что самому смешно.
— И с чего ты это взял?
— Ты уже полчаса читаешь газету вверх тормашками, — смеётся Фредди и отбирает у Роджера несчастный клочок бумаги, отбрасывая его в сторону.
Роджер чувствует, что краснеет, ему даже себе стыдно признаться, что всё это время он откровенно пялился на Фредди, не в силах оторвать глаз. По правде сказать, этот странный прикид Фредди к лицу, ему вообще идёт белое, да и чёрное тоже, впрочем, Роджер не может придумать ничего, что смотрелось бы на Фредди плохо. И это странно, но до того волнительно и хорошо, что по спине бежит табун мурашек и кровь приливает к лицу.
— Давай же, дорогуша, скажи, что я прекрасен, — продолжает веселиться Фредди и как будто в подтверждение своих слов кружится вокруг себя, задевая Роджера мягкой, шёлковой тканью.
— Где твоя скромность, Фред? — усмехается Тейлор.
— Просто признай очевидное, — отвечает тот и снова как будто затягивает Роджера в черноту своих бездонных глаз.
— Если скажу, отстанешь? — наигранно небрежно говорит Роджер.
Фредди в ответ только кивает, отчего растрёпанные пряди волос падают ему на лицо.
— Тебе очень идёт, Фредди, ты прекрасен, — Роджер говорит это серьёзно, без шуток, и отчего-то эти слова кажутся чуть ли не самыми важными в его жизни, потому что Фредди смотрит на него блестящими, широко открытыми глазами, и в этом взгляде столько всего, что Роджер тонет.
Он хочет подойти ближе, попробовать на ощупь воздушный шелк, хочет убрать с красивого лица лохматые пряди волос… Роджер не знает, откуда в нём всё это, почему его сердце стучит как сумасшедшее, он почти встаёт с кресла, загипнотизированный до дрожи родным и желанным голосом, который зовёт его по имени.
— Роджер, иди ко мне, — просит Фред, и он готов идти за ним хоть на край света, куда попросит, лишь бы только он и дальше продолжал так улыбаться и смотреть этими своими невозможными глазами.
Роджер почти подходит ближе, прежде чем громкий звук чего-то разбитого отвлекает его всего на секунду, но когда он поворачивается — Фредди уже нет. У Роджера панически сжимается горло, так, что сложно вздохнуть, и начинает зверски болеть голова. Звук повторяется снова.
— Фредди, — зовёт он, но внезапно яркий свет лампочки из коридора до боли бьёт по глазам, и Роджера выкидывает из забвения в реальность словно мощной волной — на берег. Он наконец-то делает вдох и утыкается помутневшим взглядом в белый потолок, пытаясь отдышаться.
Роджер вытирает мокрое от слёз лицо ладонями и душит в себе позорный порыв разрыдаться как девчонка. В конце концов, сколько можно, неужели в нём ещё остались эти чёртовы слёзы? За столько лет он уже должен был привыкнуть просыпаться вот так, возвращаться в эту грёбаную реальность, раз за разом понимая, его желание не сбылось и он всё ещё жив.
Он с трудом усаживается на диване, там же, где и отрубился, накачавшись алкоголем, и тяжёлым взглядом осматривает весь тот хаос, что творится вокруг. Он быстро понимает, что скинул со стола пустые бутылки пока спал, и именно этот шум вернул его в реальность. Роджер ненавидит себя за это, хотя он ненавидит себя за всё, даже за то, что всё ещё существует.
Он тянется к полупустой бутылке виски, отпивает прямо из горла и морщится, чувствуя неприятный привкус во рту. Роджер пытается вспомнить, какого чёрта он так нажрался, но вместо воспоминаний — чёрное полотно, а перед глазами еще стоит светлый и такой убийственно прекрасный образ Фредди. Роджер бы отдал всё что угодно, лишь бы вернуться в тот замечательный день или хотя бы в свой сон — ему хватило бы и этого.
Вместо этого он тут, в своем доме, если это место можно назвать домом. В комнате совершенно нежилая атмосфера, воздух затхлый и пыльный. Лампочка под потолком не горит, Роджер уже и счет потерял, как долго, и комнату освещает свет в коридоре или в ванной, и это, наверное, к лучшему, потому что он совсем не хочет видеть, сколько пустых бутылок тут накопилось за последние несколько дней… недель… месяцев? Черт знает, он не следит за временем, ему некуда спешить, некуда идти, единственный человек, который еще заставляет его вставать с этого чертового дивана хоть иногда, — это Бри.
Роджер двигает обутой в ботинок ногой по полу и слышит шорох битого стекла под подошвой. Он одет в костюм, сейчас изрядно помятый и, похоже, облеванный, но все же костюм. Он не может вспомнить, во что был одет в прошлый раз, но делает вывод, что ходил куда-то с Брайаном. Но вот куда и когда? Отчего-то это смутно кажется ему важным, поэтому он напрягает память.
Он не может вспомнить ничего ровно до того момента, пока не нащупывает в своём кармане неприметный пузырёк с одной капсулой, после чего воспоминания наваливаются словно снежная лавина, одно за другим, вызывая приступ очередной головной боли и тошноты.
Он вспоминает, как нажрался в каком-то баре и Брайан привёз его домой, и что собирался идти за добавкой после того, как Мэй заботливо уложил его в кровать, и ещё он теперь прекрасно помнит, как на пороге его дома стояла та женщина, которую он не хотел бы видеть никогда в своей жизни. Мэри Остин, виновница дерьма всей его жизни, виновница гибели Фредди. Предательница.
Роджер бы с радостью выкинул чёртову Мэри Остин за дверь, когда она открыла свой грязный рот и начала что-то говорить о Фредди. Роджер хотел бы заткнуть ее любыми способами, он ненавидел ее так, как никогда еще никого не ненавидел, кроме Пола Прентара. Но правда в том, что у него просто не было на это сил, и он смотрел на нее слезящимися от отчаяния глазами, не имея возможности что-то сделать с ее присутствием в своем доме. Да он даже стоять прямо не мог, поэтому просто вернулся на свой любимый диван, опираясь о стену, в надежде, что она уйдет сама, когда поймет, что с ним бесполезно разговаривать.
Но эта сучка не ушла, и Роджер громко ругался, оскорблял ее самыми ужасными словами и высказал ей все свои претензии, пока она готовила на кухне кофе, а потом насильно вливала ему в рот. Хотя, может, это был и не кофе, а какой-нибудь энергетик, потому что Роджер слишком быстро пришел в себя настолько, чтобы хотя бы понимать, что она говорит.
Впрочем, Роджер до сих пор сомневается, что это были не галлюцинации. Возможно, очередное его видение? Он криво усмехался ей в лицо, пока она несла несусветную чушь, он-то не верил ни слову, потому что давно понял, что ей верить нельзя. Предавший один раз предаст и второй, уверен он, хотя совершенно не помнит, что за предательство совершила Остин, но ему и не надо. Достаточно и того, что он ненавидит ее и готов выцарапать ей глаза, вцепиться в лицо когтями, как это делал Фредди с ним когда-то.
Мысли о Фредди снова причиняют боль, Фредди, Фредди — везде он, и Роджеру некуда деваться от его назойливых темных глаз, которые мерещатся в каждом темном углу. От этого взгляда у него мурашки по всему телу и желание забраться под одеяло как маленькому. Фредди слишком много, он тонет в нем и захлебывается. Роджеру и без того тяжело, а тут еще Остин плетет небылицы о рае, где они с Фредди будут вместе, стоит лишь подписать контракт и выпить чудесную таблетку, а Роджер невольно слушает, хоть и не верит. Мэри рассказывает складно, так, что он может себе все прекрасно представить, вот только это не приносит радости или облегчения — лишь очередную боль.
Роджер смеется, когда подписывает этот контракт, хотя это смех сквозь слезы, смеяться по-настоящему он уже давно разучился. Дрожащей рукой он криво выводит на ярком экране свое имя — свой билет в будущее с Фредди. Но он все еще не верит. Он прекрасно знает, кто такая Мэри Остин и из чего состоит ее нутро, так что он уверен, что всё дело деньгах, однако ее слова так сильно задевают его измученную душу, что руки сами тянутся подписать волшебный контракт. Роджер чувствует себя марионеткой, и сказки о Фредди делают его еще более бессильным и беспомощным перед реальностью, чем он уже есть. Она сует ему в карман этот пузырек и просит выпить капсулу, когда он будет готов, и исчезает из дома, будто и не было ее. Будто она была лишь очередной галлюцинацией.
