— Это как так? — перебивает Игорь.
— Привязан он к деревне навсегда, к пещерам этим проклятым. Я только потом узнал, что чудеса так просто не даются. Парень тут один приезжал, девушку свою выпросил с того света буквально, и поселились они вон там, на окраине, — мужчина указывает на повалившуюся избушку ближе к лесу. — Я тогда думал: зачем им в такой глуши жить, сами ведь московские… А когда с Илюшей это случилось, пошёл к тому парню и узнал, что девушка его повесилась уже с год как.
— Выходит, пещеры эти никакие чудеса не делают? — спрашивает Гром.
— Почему же? — хмыкает в ответ мужчина. — Делают. Только вот берут взамен куда больше. Все, кто с помощью этих пещер спасся, теперь к этой деревне привязаны. И жизнь их тут счастливой никогда не будет. Будут мучиться, страдать, пока эти мучения их в могилу не сведут… А рыжий твой теперь тоже этой деревне принадлежит, так что пусть идёт в пещеру обратно и возвращает это чудовище туда, откуда оно пришло. Илюше и так досталось!
Игорю от этих слов совсем не по себе становится. После всего, через что они с Серёжей прошли, Игорь его уже в беде ни за что не бросит и бороться за него будет до последнего. Не отдаст он его никаким пещерам!
— А если я его отсюда увезу? Кто мне помешает?
Участковый снова усмехается.
— А ты попробуй, майор. Как только он за пределы деревни выйдет, его от боли так скрючит, что вдохнуть не сможет! Ты одного понять не можешь: Разумовский твой пещерам принадлежит, а потому верни его туда, пусть сына моего от сущности этой треклятой освободит, а сам бери друзей и беги в свой Питер, пока ещё можешь.
— Я без Серёжи отсюда никуда не уеду и сына твоего по закону накажу, — твёрдо отвечает Игорь.
Мужчина растягивает губы в некрасивой улыбке и панибратски похлопывает Игоря по плечу.
— А давай посмотрим, кого скрутят первым: подростка невиновного или самого Разумовского, сбежавшего из дурки? Его уже давно ищут и, как только найдут, вытащат из деревни силком. А как только он границу пересечёт, сдохнет от боли — и дело с концом.
Игорь до боли сжимает кулаки. Только чудо спасает его от того, чтобы от всей души не съездить участковому по морде.
— Так что делай, как я сказал, и уезжай поскорей. Рыжий этот таких жертв не стоит.
Мужчина уходит, оставляя Игоря наедине с беспокойными мыслями. Он не может удержать себя в руках и со всей силы бьёт кулаком в облупившуюся стену старенькой летней кухни. Бьёт, не чувствуя боли, пока со спины его не обхватывают тонкие, но сильные руки, крепко прижимая к груди.
— Игорь… — зовёт знакомый до мелочей голос. — Игорь, нужно успокоиться. Тише.
Денис.
Откуда в нём только силы столько взялось — вот так вот Грома на месте удерживать? Титов, как тряпичную куклу, поворачивает его к себе лицом и смотрит своими карими глазищами в самую душу, вытягивая по ниточке каждую эмоцию.
Денису больно — он ведь всё прекрасно слышал — но свои переживания он закрывает на замок: впервые в жизни ему гораздо важнее то, что чувствует другой человек.
— Я Серёжу тут не оставлю, — упрямо заявляет Игорь.
У него глаза на мокром месте, и так это задевает, куда-то по сердцу прям — потому что Игорь Гром совершенно не тот человек, который будет лить слёзы просто так.
Всё из-за Серëжи. Всё для него…
— Не оставишь. Мы что-нибудь придумаем. Обязательно придумаем.
Денису так невыносимо, у него сердце рвётся на части, потому что всё в его голове вдруг само по полочкам раскладывается. И взгляд этот, полный боли, каждый раз, когда речь идёт о Разумовском, и бережные касания, пропитанные страхом навредить, — всё это отнюдь не чувство вины. Всё это намного глубже, и выжечь это из себя Игорь не смог бы никогда, даже если бы сильно захотел. Не такой он человек. Совершенно не такой.
— Мне так жаль, Денис, так жаль… — тихо приговаривает Игорь, удерживая в больших ладонях лицо Титова.
— Я знаю, — отвечает Денис. — Всё знаю.
Может быть, в другой жизни Игорь сумел бы его полюбить? В той самой жизни, где встретились бы они так, как следует. Пересеклись бы, например, на работе. И даже если бы Денис не был бы таким правильным и справедливым, как Разумовский, Игорь всё равно смог бы его принять. Со всеми недостатками, с детскими травмами и говённым характером. В той жизни у них бы обязательно всё получилось.
Гром наклоняется ниже и осторожно, бережно даже, как никогда раньше, касается губ Дениса.
Поцелуй этот — со вкусом отчаянья и невыплаканных слёз. Потому что они мужики, блять, и в этой стране мужчинам плакать не положено, даже если боль ломает рёбра.
Это первый раз, когда их души открыты нараспашку — настоящие, израненные, полные боли и несбывшихся надежд. Нет похоти и желания завалить друг друга — только чувства, не запятнанные ничем другим.
Они настолько погружаются в собственный мир, в это своеобразное прощение, что никто не замечает Юлю, застывшую на пороге дома рядом с побледневшим Серёжей.
========== Право выбора ==========
Игорь приходит в себя, только когда слышит, как громко хлопает хлипкая входная дверь. Как только с петель ещё не слетела.
Ему и спрашивать ничего не нужно — он по Юлиным глазам видит, что за дверью только что скрылся Серёжа. И казалось бы, ничего такого не произошло даже, они ведь никаких клятв друг другу не давали, да и, по сути, так и не случилось у них ничего, кроме долгих взглядов и неловких касаний, но Игорь всё равно чувствует себя предателем и на деле даже не знает, кого он тут больше предаёт: Серёжу, Дениса или самого себя?
Гром чувствует себя полнейшим идиотом и сам не понимает, зачем срывается следом за Разумовским. Что он ему скажет? И есть ли в этом хоть какой-то смысл?
Юля подходит ближе к Титову. Тот устало трёт глаза и снова тянется к сигаретам, стараясь не обращать внимания на дрожащие руки. Подумаешь, трагедия.
— Если планируешь читать мне лекции о неблагопристойном поведении, то гоу ту нахуй, пожалуйста, — бросает Денис в ответ на пристальный взгляд Пчёлкиной.
— Так я вроде не полиция нравов, да и то, что вы по углам зажимаетесь, тоже совсем не новость. Я ведь не Разумовский, к счастью, и людей читаю сразу.
— Молодец какая, — фыркает Титов.
Он совершенно не настроен сейчас на разговоры. И вообще, трындеть по душам — это точно не к нему.
— Игорь не мудак, он совсем не из тех людей, которые будут играть на чужих чувствах.
Денис смотрит на девушку скептически, вздёрнув брови вверх. Он вроде не суд присяжных, да и Юля не адвокат.
— И к чему ты мне это вообще говоришь?
Пчёлкина тяжело вздыхает и красноречиво заправляет за уши огненно-красные волосы.
— Потому что понимаю тебя куда лучше, чем ты думаешь, — признаётся она. — Игорь тяжело открывается людям, но если уже сделал это, значит, человек, правда, важен. У нас тоже всё не с дружбы начиналось, и мне казалось, что вот он — тот самый человек, только Игорь во мне не меня видел. Понятия не имею, что с ним сделал Разумовский, но отпустить его Игорь так и не смог. Если уж даже после всего случившегося он смотрит на него так… Ты не думай про Игоря плохо, у вас бы всё могло сложиться, это видно, и он искренне к тебе тянется, от всей души, но Сергей — это что-то большее. Игорь никогда и ни на кого так не смотрел, как на него.
И Денис прекрасно понимает, о чём говорит Юля. Он бы многое отдал, чтобы и на него кто-то смотрел таким взглядом, будто нет в нём ничего дурного, никаких человеческих пороков, будто он чей-то свет, чья-то вселенная. Такое не сыграешь.
— Я ведь сказал: мне лекции ни к чему. Пусть хоть обдрочится на своего Разумовского, меня это вообще не ебёт.
Денис, как обычно, глушит боль резкими словами. Плеваться ядом проще, чем открывать душу. Но Юля и так всё прекрасно понимает — не зря она занимается журналистикой, ей слова никогда не нужны, чтобы понять саму суть. Каждый справляется как может.
Игорь находит Серёжу в их общей комнате. Он, забравшись с ногами на кровать, сидит, обнимая собственные колени, — его лица почти не видно из-за рыжих прядей, спадающих на глаза.
