Стив смотрит на Баки очень внимательно, явно хочет понять, насколько тот не в себе и о чем думает (ах, Стив, если бы ты только знал!). Предательский внутренний голос нашептывает, что пора сворачиваться, потому что Стив его уже давно раскусил, заметил его маневр со сливами, и притворяться дальше нет никакого смысла. И если он срочно не перестанет о них думать, нормальный разговор о том, что Стиву нужно убираться подобру-поздорову, у них тоже не получится.

— Знаешь, кто я? — наконец нарушает тишину Стив.

— Ты слив… Стив, — тихо отвечает Баки и внутренне стонет. Он ведь точно заметил. Вот скажет сейчас «Бак, ну, хорош! Я же все видел» — и конец. Баки просто рассмеется в голос, действовать по схеме и дальше не будет никакой возможности. И когда там уже начнется чертов штурм?

========== О сложных разговорах ==========

Как жгучий зимний ветер над ними повисает молчание; много-много невысказанных слов и мыслей выныривают из вод холодного озера, причитают, вздыхают, шепчут что-то в темной непогоде грозы, навстречу которой они мчатся.

Стив смотрит на штурвал, десятки лампочек неоновыми созвездиями мерцают на приборной панели. Молчание селится между ними, охраняет хрупкое равновесие, поддельное спокойствие, которого временно удалось достичь.

— Стив, — Баки первым выходит из состояния неподвижности, и это только правильно, ведь у Стива будет время подумать, парировать, изобрести контраргумент. — Мы должны поговорить. Так будет честно.

— Давай, — голос Стива звучит вздохом ветра. Он уже давно знает, что именно Баки скажет, но смотрит на одну из лампочек на панели и загадывает про себя «Если мигнет два раза — все будет хорошо». Век суеверий уже давно минул, уступив место времени высоких технологий. И все же…

— Ты уже понял, что я почти все помню, да это было трудно не заметить, — Стив поворачивается к Баки, успев уловить на его лице тень исчезающей улыбки. — Но это по большей части просто воспоминания. Да, нас многое связывает и сейчас тоже, наши обязательства друг к другу… Но, Стив…

Баки замолкает на мгновение, и Стив понимает, что это «но» — финальный рубеж перед самым сложным, перед тем, как накатит уныние, погрузит его в темную воду, на самую глубину.

— Все эти воспоминания, они…

— Без эмоций, — тихо заканчивает за него Стив.

— Да, — Баки вздыхает и смотрит на него. — Я не хочу сказать, что мы чужие друг другу. И я знаю, что ты скорее всего не будешь требовать от меня больше, чем я могу. Хотя в этом я не совсем уверен. Но на самом деле чувства у меня не сохранились, Стив. Теплота там, привязанность, да даже чертово доверие!

— Я знаю, — если уж у них очень честный разговор, он не будет разубеждать, объяснять и говорить, что это временно, не имеет значения, и ему все равно. Нет, ему не все равно. Это долгий, трудный и болезненный путь, который он очень много обдумывал. В Бухаресте он мог бы вновь увидеть перед собой Зимнего, и это было бы безумно больно. Но он-то встретил именно Баки, который к тому же помнит факты, но вовсе не паутину эмоций, так прочно их когда-то связавшую.

— И я не могу гарантировать, что хоть что-то будет по-прежнему. Я почти уверен, что не будет. Некоторые вещи, которые я помню, гораздо сильнее всего остального. Они ужасны. Просто заглушают, забивают фон, — Стиву нужно отвернуться от него, не видеть его лица. Человек перед ним не выглядит как Баки лишь из-за того, что удерживает нужные лицевые мускулы в нужном положении, упорно и твердо пытаясь копировать чужую мимику.

Он просто и есть чертов Баки. Что бы он там ни говорил, его мимика и интонации, хочет он того или нет, все равно останутся такими, какими Стив их знает.

— Стив?

— Да, я все понимаю, — Стив вздыхает и начинает произносить слова, которые, не раз уже успел проговорить про себя, даже не надеясь, что от них станет лучше хоть кому-нибудь. — На все нужно время. Если выживем, ты узнаешь меня заново, я заново узнаю тебя. Что-то вспомнится, станет понятно. То, что у тебя отняли… можно как-то восполнить.

«Я ведь на самом деле боюсь, Баки, я так боюсь. Я же и не ждал, что смогу прямо найти прежнего тебя — живого, свободного, веселого, скорого в решениях, сильного в споре, того, кто много лет подряд был моим надежным другом. Только не жги мосты. Только оставь мне зацепку».

Но Баки все еще хочет честного разговора, и он неумолим. Голос его — ровный, спокойный — и сейчас в нем слишком много железа и холода, совсем не осталось теплого бруклинского лета и бесконечного неба.

— Тут мы не в равных условиях. У меня перед глазами вечно страшные кровавые картины, и мне нечем их заглушить. А ты все равно ждешь от меня этих старых эмоций. Я должен буду вспомнить или снова проникнуться. И это все может оказаться просто очень большим разочарованием. Для тебя даже в большей степени.

Стиву это прекрасно известно. Конечно же, они в неравных условиях, потому что он виноват. И пусть даже сейчас перед ним Баки, тело его воссоздано сывороткой, искалечено иглами Гидры, в голове команды из резких слов смешиваются с теплыми воспоминаниями, в глазах — истерический синий ток, а на лице — никак не желающая меняться, слишком манящая и запутывающая улыбка.

И Стиву так невероятно хочется все исправить. И дело вовсе не в вине, а в том, насколько Баки ему дорог. И так нужен ему этот чертов еще один шанс, в который сам он верит, который сам всегда готов дать.

— И я вижу, что ты на самом деле меня любишь…

«А я тебя — нет», — мысленно заканчивает Стив и внимательно смотрит на Баки. Как бы там ни было, вина Стива и призрак их давно погибших прошлых отношений всегда будет отравлять то, что они попытаются выстраивать заново. Баки прав, этот разговор должен был состояться, и начать его было честно с его стороны.

— Но одно чувство я помню, — Баки вдруг поднимается, подходит к Стиву и слегка сжимает его плечо.

— Оправдываться только не надо и щадить меня тоже. Я не буду требовать больше…

— Дослушай, — Баки ухмыляется и сжимает его плечо чуть крепче. — Я помню кое-что. И головой, и эмоционально. И в совсем хреновые времена даже честно пытался забыть, но не получается никак. Мне дико, просто до невозможности хочется быть рядом с тобой. Это никак нельзя стереть и вытравить. И это гораздо хуже и надежнее триггеров!

Баки улыбается, и Стив чувствует, как его губы расползаются в такой же широкой и идиотской улыбке. Приберег ведь напоследок эти слова, паршивец. Приберег, как лучшее противоядие.

========== О мести ==========

— Так… хорошо лежим?

Баки с некоторым усилием отдирает белую пакость с металлической руки и быстро поднимается.

— Не хочешь помочь? А то у меня руки немного заняты, — сквозь стекла форменных очков Сэм пытается очень выразительно посмотреть на липкую дрянь, надежно пришпилившую его запястья к груди.

— Нет, — Баки еще хватает наглости самодовольно ухмыляться. Засранец.

— Это ты из-за машины, да? Думаешь, у тебя есть право мне мстить? Так вот нет! Машина — это за наше недавнее небольшое столкновение. А был еще случай на мосту и хеликерьер. За хеликерьер будешь мне помогать отдирать эту пакость с крыльев. Тогда будем квиты.

— Случай на мосту? — Баки наклоняется к Сэму, чтобы помочь избавиться от паутины и смотрит с некоторым удивлением. — Ты там тоже был?

— А как же! — Сэм замечает в глазах Баки смутную тень сожаления и продолжает гнуть свою линию. — Так что давай…, а про триггеры и принуждение рассказывать будешь Стиву, я-то знаю, что у тебя вечно есть какой-то злой умысел.

Баки тихо смеется и протягивает руку, помогая Сэму подняться.

— Так, хорошо. А тоннель? Мне показалось, или при помощи вот этих самых крыльев кто-то скинул Пантеру практически мне на голову?

— Ничего не знаю! Это был тактический просчет Кэпа, а не мой. Если у него в тот момент вообще была хоть какая-то тактика…

Пару мгновений они смотрят друг на друга, и Баки вдруг становится настолько пронзительно серьезным, что Сэм даже слегка пугается.