Девичьи крики перекрыл другой. Гортанный. Повизгивающий. Генри пробился через образовавшуюся спинами стену, чтобы понять, что происходит. Очередное представление, но уже не запланированное.

Разодетый в яркие одежды шут, звеня бубенчиками, хрипел и барахтал в воздухе мелкими ножками. Его за горло держала девушка. Мало того, что это было само по себе поразительно, так как ни одна хрупкая барышня не способна вот так кого-то удерживать на вытянутой руке, так ещё и внешний вид странной особы маячил бельмом среди остальных.

Чёрный пиджак, застегнутый на пуговицу и едва прикрывающий пятую точку, короткие шорты и чулки ― наряд не столько закрывал наготу, сколько выставлял её. Длинные волосы растрепались, словно их долго не расчесывали. В прядях застряли веточки и листья.

Кто-то пытался вмешаться и помочь шуту, но девчонка зыркнула на них так, что те попадали на землю, словно их полоснули невидимым ударом хлыста. Генри тоже хотел поспешить на помощь, но не мог оторвать от неё взгляда.

Она гипнотизировала. Задевала струны памяти, вызывая головную боль. Казалось, вот-вот дверца воспоминаний приоткроется и поток хлынет, но нет… Защита держалась. И всё же… Ему кажется, или он уже когда-то видел её?

С тропы после указательного камня Регина и сама не поняла, как завернула в лес. Наверное, чисто интуитивно. Боялась, что на открытой местности Влад быстрее её найдёт, а он, скорее всего, уже заметил пропажу. Собственный полыхающий дом сложно не заметить. Плащ Орлова она выбросила едва ли не сразу (пропитавшаяся некромантией вещь тоже могла её выдать), и теперь зябла. А через несколько часов ещё и усталость начала брать своё.

Понимая, что дальше идти уже не сможет, Фокс призвала стихию и свила себе уютное гнёздышко из ветвей липы прямо на дереве. Там и заночевала, надёжно укрытая настилом, а проснулась поутру от дикого голода. Она же с прошлого обеда кроме вина ничего и не закидывала в желудок.

Вот только с едой возникла проблема: чтобы магия земли взрастила банальное яблоко нужно хотя бы одно зёрнышко, а его у Регины с собой не было. Ничего из ничего расти не может. Магия не терпит халатности, не любит сомнений и уважает завершенность. Всегда. В любом из миров. Это три столпа, на котором существовало, существует и будет существовать волшебство.

За неимением возможностей пришлось обойтись ягодами: земляничные и ежевичные кусты щедро одаривали Фокс плодами. Наесться ― не наелась, но с голоду не помрёт. Утирая грязный рот рукавом пиджака, она поспешила дальше. Куда глаза глядят. Цели и конкретного места не было ― Регина понятия не имела, что таится за стенами особняка. Главное: подальше.

Слепые блуждания вывели её к берегу. Невероятно красивому, с белоснежным горячим песком и пузырящимися волнами, накатывающими так умиротворенно: одна за другой, одна за другой. На якорях покачивались торговые корабли. Резвые мужички задорно скатывали по трапу бочонки, которые потом перетаскивали на телеги, запряжённые уставшими лошадьми.

Ведомая любопытством, ну и потому что ей всё равно было некуда идти, Фокс отправилась следом за ними, стараясь не обращать внимания на пронизывающие её спину взгляды. Да, она и сама видела, что отличается. Владу было плевать на местные правила и моду, а потому в своём логове он не заморачивался, живя по старым законам: привычная одежда, электричество, туалет. И сейчас эта грандиозная пропасть между параллельными измерениями стала как никогда ощутима.

В городе, куда привели её следы просевших телег, стало ещё хуже. Казалось, всё население высыпалось на улицу, и каждый считал своим долгом таращиться на новенькую, как на бешеного пуделя с динамитной шашкой в зубах. Да, спору нет: наряд Регины рядом с этими целомудренными сарафанами и платочками на голове действительно выглядел нелепо, но такое пристальное внимание действовало на нервы. Она чувствовала, что начинает закипать. Кулаки опасно сжимались.

Музыка всё гремела: играли гусли, трезвонькали балалайки, стучали бубны ― эти звуки раздражали не меньше. Слишком громко. Раздувались на лёгком ветерке шатры, на выстроенном помосте актеры играли спектакль, торгаши заманивали покупателей ароматными запахами. Проходя мимо, голодная Фокс стащила у кого-то остывшую лепёшку.

Продавец хотел было завопить, что нужно платить, но земля угрожающе дрогнула под ним. Со столов просыпался весь его хлебопекарный товар. В ужасе рвя на себе волосы, торгаш забыл о воровке и кинулся ловить своё сокровище, а Регина, как в чём не бывало, продолжила бесцельную прогулку, распихивая локтями самых неторопливых и с аппетитом поедая лепёшку.

Тут её и настиг скоморох. Его тоже заинтересовала внешность незнакомки. Глупец решил затащить её на сцену, чтобы и другие оценили. Ещё и схватил за локоть, от чего остатки скромного завтрака полетели под ноги. В этот момент Фокс окончательно озверела. Она буквально чувствовала, как сгущается ореол черноты вокруг, но уже не могла и не хотела его отгонять. Дурман затягивал. Глаза заволокло тьмой.

Шут гортанно вскрикнул. Пальцы Регины душили его с той же жестокостью, с какой невидимые щупальца душили изнутри её саму. Удавка на горле затягивалась. На её горле. Всё, что она делала с другими, так или иначе, отзывалось в ней. Дышать становилось больно. Фокс чувствовала, как её колотило.

Скоморох уже еле хрипел. Его ноги, облачённые в нелепые сапоги с бубенчиками, подёргивались в предсмертных конвульсиях. Кто-то пытался вмешаться. Она не видела, кто. Всё происходило в тумане. В теле резвился чужой. Именно он сжимал пальцы на шее шута. Он хотел его смерти. Не она.

Когда уже казалось, что всё кончено, кто-то схватил Регину за плечи и с силой рванул на себя. Хватка ослабла. Скоморох рухнул на землю, сипя, кашляя и растирая красное горло. Фокс вынырнула из утаскивающей её на дно воронки, делая блаженный вдох. Перед глазами рябило. Толпящийся вокруг народ слился в единое смазанное пятно. Разноцветную кляксу, которая кружила и кружила в бешеной карусели, вызывая тошноту.

Фокс, пошатываясь, отпрянула назад. Люди расступались, видимо, приняв её за душевнобольную. Даже руки марать не хотели, потому и придержать падающие тело не спешили. Помощь пришла в лице деревянной конструкции, на которой что-то лежало. Кажется, подделки из глины. На подставке сверкнула сталь. Какой-то рабочий инструмент с более-менее острым лезвием. Как шило. Регина схватила его неосознанно и на плетущихся ногах кинулась туда, где свидетелей было меньше.

Ноги ходили ходуном, как у пропоицы со стажем. Дважды она едва не упала, но гравитация умудрялась её удержать. Да, судя по проносящимся мимо взглядам, она действительно напоминала пьянчужку. Спрятаться. Нужно спрятаться. И вернуть себе здравый рассудок. Чтобы закончился этот хоровод. Чтобы перестало штормить. Чтобы названый гость в теле ушёл. Оставил её в покое.

Не дошла. Сил уже не было. Фокс сползла вдоль какого-то заборчика, стискивая деревянную рукоятку дрожащей рукой. Скатывающийся со лба пот заливал глаза. Губы дрожали.

– Уходи. Прочь, ― процедила сквозь зубы она, пошатываясь и запрокидывая голову.

Затупленное лезвие инструмента не желало разрезать кожу, лишь слегка полоснуло по запястью. Пришлось, закусив губу, приложить усилия. Сознание заполонила боль. Приятная, пульсирующая. Боль избавления. По руке тонкой струйкой потекла кровь, и Регине казалось, что вместе с ней выходит и сидящая в ней чернота. Словно из раны текли чернила.

Ещё. Нужно ещё. Занесённую кисть перехватили в полёте.

– Не нужно, ― перед глазами замаячило красивое лицо парня. Тёмные волосы у него торчали вихрем, а ярко-синие глаза смотрели с беспокойством… Почему с беспокойством? Какое ему дело до незнакомой девицы?

– Ты не понимаешь… ― её рука настойчиво рвалась завершить начатое, но Генри держал её крепко.

– Возможно. Но я точно знаю, что это не выход. Ты и сама это знаешь, ― Фокс понимала, что он прав, но внутри ещё сражалась за собственную свободу. Её трясло и качало, как наркоманку во время ломки. Но всё же ломка отступала. Медленно, рывок за рывком. Но отступала. ― Вот так, ― Атлас осторожно забрал из ослабевших пальцев шило и зашвырнул куда подальше. ― Хорошо. Лучше? ― Регина неуверенно кивнула. Пропитанные тьмой глаза медленно светлели, возвращая привычный оттенок зелёной листвы. Листвы, попавшей под дождь ― в её глазах стояли слезы.