— Освободи меня, — попросила я почти в панике.

— Я не могу, — сказал он.

— Конечно, ты можешь, Кейси. Сделай это, и я вознагражу тебя.

Он застонал, но посмотрел на меня виновато.

— Когда выберешься, найди меня, — сказал он тихо, поскольку другой офицер вошел в комнату.

— Я проверил остальные комнаты наверху, — сказал Кейси, как будто он не целовал меня только что. — Здесь только она.

— Прекрасно, — сказал старший офицер. Я думала, что он собирался уходить, но вместо этого зашел и исследовал ванную. — Что, черт возьми, это такое? — спросил он Кейси.

— Что? — спросил парень.

— Это, — сказал старший офицер, показывая на дозу кокса.

— Э-э, да, она пыталась принять дозу, когда я нашел ее, — сказал Кейси своему начальнику.

Черт.

— Я запакую это, — сказал мужчина и махнул Кейси.

— Мне жаль, — сказал Кейси, когда мы вышли из комнаты. — Я должен был сказать ему. Он узнал бы, что я врал.

— Все хорошо, Кейси, — сказала я сладко. Я поцеловала его в губы, потом игриво прикусила его губу. — Это была бы лучшая поездка в твоей жизни, — прошептала я.

Его глаза расширились.

— Подожди, что? Мы все еще сможем увидеть друг друга, — В голосе Кейси слышались нотки отчаяния.

— Конечно сможем, — опять солгала я.

— Я не собирался говорить ему о наркотиках, — сказал он снова, его голос дрожал. — Я планировал предъявить только за вечеринку. Ты бы получила мелкий штраф.

— Я знаю, сладкий, — сказала ему, — но ты все же испортил дело.

Кейси вел меня вниз по вьющейся лестнице, и казалось будто время остановилось. Все мои друзья в наручниках смотрели на меня, пока я спускалась.

Я очаровательно улыбнулась им, и они почти сжались в моем присутствии. Я принесла кокаин, и моя улыбка дала им знать, что, если бы они сдали меня, они бы все пошли ко дну со мной. Если они завизжат как свиньи, я испорчу их жизни. В моем мире есть тонкая грань между другом и врагом.

Кейси посадил меня на заднее сиденье полицейской машины и пристегнул.

— Скажи мне, — тихо сказала я ему в ухо, — в чем именно меня обвиняют?

— Сержант, вероятно, обвинит тебя в употреблении наркотиков, но, если это твое первое нарушение, ты сможешь легко отделаться.

— А если нет?

— Что, нет? — спросил он, оглядываясь через плечо.

— Если это не первое мое нарушение.

— Черт. Если это не так, то я ничего не могу сделать для тебя.

— Ну, тогда я тоже не могу ничего для тебя сделать, — произнесла я холодно, весь пыл моего обольщения испарился, будто опустили в ведро с холодной водой или нажали на выключатель. Рот Кейси расширился, и, возможно, он понял, что им воспользовались. Я отвернулась от него, сделав свой ход.

Кейси сел на переднее сиденье, и я видела через зеркало заднего вида, что его лицо стало красным от унижения и очевидного разочарования в себе из-за того, что он поддался на мою игру. Он вставил ключ в замок зажигания и повез меня в участок.

Меня вызвали, привлекли к суду и обыскали. Я насмехалась над женщинами, которые должны были обыскать меня прежде, чем посадить в камеру. Быть раздетой какой-то женщиной не было тем, что я планировала на вечер. Они смотрели на меня свысока, зная в чем я обвинялась, будто они были чем-то лучше меня.

— Мое белье, вероятно, стоит больше, чем весь Ваш гардероб, — сказала я маленькой коренастой женщине, которая смотрела на меня с презрением.

Она смогла только покачать головой.

— Ну, это прекрасно подойдет к Вашему новому гардеробу, — сказала темноволосая, вручая мне ярко-оранжевый комбинезон.

Это заставило обеих женщин засмеяться. Я залезла в отвратительный комбинезон, и они повели меня в камеру.

В камере меня всю начало трясти. Хотя я привыкла к этой части. Я нюхала кокс только на выходных. В отличие от большинства других моих знакомых, у меня было достаточно самообладания, чтобы заниматься этим только на выходных. Этого было как раз достаточно, чтобы заглушить те паршивые недели, когда мои отец и мать забывали про меня.

Странно, но мои родители были единственными из тех, кого я знала, кто женился и все еще состоял в браке. Конечно, моя мама была на пятнадцать лет моложе отца, я уверена, что именно это и помогло сохраниться их браку, и еще тот факт, что она обладала потрясающей фигурой.

Если бы вы сфотографировали ее до и после, то не смогли бы увидеть разницу, и она действительно подарила бы вам эти невероятные гены. Это было почти единственной вещью, которую моя мать потрудилась передать мне.

Родители были так поглощены собой, что вряд ли они вспоминали обо мне. Я родилась только по одной-единственной причине. Это, как ожидали мои родители, создало впечатление семьи.

Моя мама была «домохозяйкой», и я использую этот термин в самом широком смысле. Отец был основателем и генеральным директором конгломерата электроники, а именно компьютеров и программного обеспечения. Его компания была основана в Силиконовой долине, но когда он женился на моей матери-золотоискательнице, она настояла на Лос-Анджелесе, так что ему пришлось летать туда на самолете компании, когда это было необходимо.

Можно было с уверенностью сказать, что один, если не два или три, продукта, выпускаемых моим отцом, были в каждом американском доме. Каждый месяц я получала пять тысяч долларов в качестве карманных денег, если мои оценки в школе были в порядке, и это примерно приравнивалось к тому, сколько благодарностей я получала от родителей.

Я закончила школу, что означало: в моем распоряжении четыре года, чтобы заработать что-то вроде ученой степени, а потом съехать. Я также, как и раньше, буду получать ежемесячные карманные деньги в размере двадцати тысяч, но сначала мне следовало получить степень. В двух словах, в этом был весь мой отец.

— Соблюдай внешний вид, Софи Прайс, и я тебя щедро вознагражу, — сказал мне мой отец в пятнадцать лет.

Это являлось непрерывной мантрой в моем доме, которая произносилась обычно перед обедом раз в неделю. И я обязана была следовать ей, когда отец приглашал в гости конкурентов, чьи компании он хотел выкупить или политического чиновника, к которому он желал втереться в доверие. Все, что я должна была делать: одеваться сдержанно и говорить только тогда, когда мне будет позволено.

Робость была фарсом. Если я выглядела милой и уступчивой, то отец производил впечатление человека, который знал, как управлять домом и многонациональным, многомиллиардным бизнесом. Если я делала это, то получала бы миленькую премию в размере тысячи долларов. Я была сотрудником, а не ребенком.

— Софи Прайс, — кто-то закричал из-за большой стальной двери моей камеры. Я могла только разглядеть лицо молодого полицейского в маленьком окне. Дверь открылась с оглушительным стуком. — Вас выпустили под залог.

— Наконец-то, — фыркнула я.

Когда меня освободили, я встала у стойки и стала ждать, когда мне вернут вещи, в которых я приехала.

— Одна пара обуви, одна юбка, пара чулок, одни… — начал парень, но посмотрел на одежду с непониманием.

— Подвязки, — пояснила я. — Это подвязки. Господи, просто дай их мне, — сказала я, хватая их из его рук.

Он небрежно толкнул остальную одежду в куче ко мне, и я почти закричала на него, потому что он обращался с вещами за десять тысяч долларов так, словно они были из Уолл-Март.

— Вы можете переодеться там, — сказал он, указывая на маленькую дверь.

Ванная была маленькой и мне пришлось положить вещи на отвратительную раковину.

— По-моему, это место больше похоже на печку, — рассеянно произнесла я.

Я не надела чулки, вернула свой смешной комбинезон и вошла в вестибюль.

Омерзительные, грязные мужчины сидели, ожидая заключенного дурака, которого они потрудились выпустить под залог. Они следили за мной с похабными пристальными взглядами, а я могла только свирепо смотреть на них, слишком усталая, чтобы высказать им свое мнение.

Солнце только что село, и рядом со стеклянной входной дверью я разглядела силуэт единственного человека, который мог прийти и спасти меня.