Говорил Илья Муромец родимому батюшке:
«Уж ты гой еси, родимый батюшка!
Дай ты мне благословеньице,
Я поеду в славный стольный Киев-град,
Помолиться чудотворцам киевским,
Заложиться за князя Владимира,
Послужить ему верой-правдою,
Постоять за нашу Русь матушку,
Постоять за веру христианскую».
Говорил Илье родитель его, батюшка,
Старый Иван Тимофеевич:
Видно, Ильюша, дело твое не крестьянское,
Дело твое, Ильюша, богатырское.
Я на добрые дела тебе благословенье дам,
А на худые дела благословенья нет.
Поедешь ты, Илья, путем-дорогою,
Не помысли злом на татарина,
Не убей в чистом поле христианина».
Поклонился Илья Муромец родителю до земли,
Садился он на добра коня.
Выезжал Илья из того ли города из Мурома,
Из того ли села Карачарова.
Он стоял заутреню воскресную в Муроме,
А к обедне поспеть хотел в стольный Киев-град,
А ехать тою дорогою прямоезжею,
Котора залегла ровно тридцать лет,
Через те леса брынские,
Через черны грязи смоленские.
И кладет Илья заповедь великую:
Не вынимать из налучника тугой лук,
Из колчана – калену стрелу,
Не кровавить копья долгомерного,
Не кровавить палицу булатную,
Не кровавить саблю вострую.
Подъехал Илья ко славному ко городу к Чернигову,
У того ли города Чернигова
Нагнано́ силы поганой черны́м-черно́,
А и черным-черно, как черна ворона,
Обступили Чернигов злые татарове,
Нет пути ни пешему, ни конному.
И нарушил Илья заповедь положенную,
Подъехал к этой силе великоей,
Стал конем топтать да копьем колоть,
Побил всю эту силу поганую.
Выходили к нему мужички черниговские,
Отворяли ворота в Чернигов-град,
Зовут к себе воеводою.
Говорит им тогда Илья Муромец:
«Ай же вы, мужички черниговские,
Не пойду я к вам в Чернигов воеводою.
Укажите мне дорогу прямоезжую,
Прямоезжую дорогу в стольный Киев-град».
Говорили ему мужички черниговские:
«Ай же ты, Илья Муромец, богатырь святорусскиий!
Прямоезжая дорожка заколодела,
Заколодела дорожка, замуравела,
Тридцать лет прямоезжая дорожка не езжена,
Нет пути ни пешему, ни конному.
Как у той ли у Грязи-то у Черноей,
Да у той ли березы у покляпыя,
Да у той ли речки у Смородины,
У того креста у Леванидова
Сидит Соловей-разбойник на семи дубах,
От его посвиста соловьиного
Все-то травушки-муравы уплетаются,
Все лазоревы цветочки осыпаются,
Темны лесушки к земле все приклоняются,
А что есть людишек – то все мертвы лежат.
Прямоезжей дорогой – пятьсот верст,
А окольной дорогой – цела тысяча».
Поехал Илья дорогой прямоезжею.
А поскоки были по пяти-то верст,
Из-под копыт конь выметывал
Сырой земли по сенной копне.
Стал его добрый конь богатырскиий
С горы на гору перескакивать,
С холма на холм перемахивать,
Реки, озера промеж ног пускать.
Доехал он до корбы топучеей, до болотины зыбучеей,
Сошел Илья со добра коня.
Левой рукой коня ведет, правой рукой дубья рвет,
Мосты мостит калиновы,
Поручинки кладет дубовые.
И домостил он до мать-реки Смородины,
И садился он на добра коня,
Конь скочил через мать-реку Смородину.
Подъезжает Илья ко той Грязи ко Черноей,
Да ко той ли ко березе ко покляпыя,
К тому славному кресту ко Леванидову.
И заслышал Соловей-разбойник топ конскиий.
Засвистал Соловей по-соловьиному,
Зашипел, разбойник, по-змеиному,
Заревел, собака, по-звериному.
Темны лесушки к земле все приклонилися,
Травушки-муравушки уплеталися,
Лазоревы цветочки осыпалися,
Мать-река Смородина с песком сомутилася.
А тут конь под Ильей спотыкается,
Спотыкается конь, на колена пал.
Бил Илья коня плеточкой по крутым бокам:
«Ах ты, волчья сыть, травяной мешок!
Что ты на кочках спотыкаешься,
Не слыхал ли посвиста соловьиного,
Не слыхал ли покрика звериного?»
Берет Илья свой тугой лук,
Тетивочку шелковую натягивал,
Калену стрелу накладывал,
Сам стреле приговаривал:
«Ты лети, стрела, не в дремучий лес,
И лети, стрела, не в чисто поле,
А лети прямо Соловью-разбойнику в право око».
Стрелял Илья в того Соловья-разбойника ему в право око.
Пал Соловей на сыру-землю,
Пал он, как овсяной сноп.
Приторочил его Илья к седелку черкасскому,
Подъезжает к подворью разбойному соло́вьеву.
Двор у Соловья на семи верстах,
Около двора был железный тын,
А на всякой тынинке по маковке —
И по той по голове богатырскоей.
Увидели Илью девять сыновей-соло́вьячат,
Зовут молоду жену соло́вьеву:
«Ай же ты, родимая матушка!
Едет наш батюшка чистым полем,
Везет в тороках мужичищу-деревенщину».
Говорила им молода жена соловьева:
«Это едет мужичище-деревенщина,
Везет в тороках вашего батюшку.
Несите на двор золоту казну
Выкупать вашего батюшку Соловья Рахматовича».
Не несут девять сыновей золоту казну,
Хотят обвернуться черными воронами,
Расклевать Илью носами железными.
Спрашивает Илья у Соловья-разбойника:
«Отчего у тебя, Соловей, сыновья на одно лицо?»
Отвечал ему Соловей-разбойник Рахматов сын:
«Я сына-то выращу, за него дочь отдам,
Дочь-то выращу, за сына отдам,
Чтобы не переводился соловьев род».
Бросалась к Илье молода жена соловьева:
«Гой еси ты удалой добрый молодец!
Бери ты у нас золотой казны,
Бери злата-сребра сколько надобно,
Отпусти Соловья Рахматовича».
Илья на злато на серебро не зарится:
«Не возьму я золотой казны,
Я свезу Соловья в стольный Киев-град».
Наехал Илья на соловьев двор,
Повырубил весь его соловьев род.
Приезжает он в стольный Киев-град,
Привязал коня к дубову столбу,
К дубову столбу да золоту кольцу,
Сам идет в палаты белокаменны,
Приходил он в гридню столовую,
На пяту он дверь-то поразмахивал,
Крест-то клал он по-писа́ному,
Вел поклоны по-ученому
И на все на четыре стороны,
Князю Владимиру в особину.
У великого князя Владимира почестный пир,
Много на пиру князей и бояр,
Много сильных, могучих богатырей.
И подносили ему, Илье, чару зелена́ вина
В полтора ведра.
Принимает Илья чару едино́й рукой,
Выпивает чару единым духом.
Говорил ему ласковый Владимир-князь:
«Ты скажи-ка, откуда ты, добрый молодец,
Как тебя, молодца, именем зовут,
Величают тебя по отчеству?
А по имени тебе можно место дать,
По отчеству пожаловати».
И отвечает Илья Муромец Иванович:
«Ай же ты ласковый стольный Владимир-князь!
Я из славного города из Мурома,
Из того села Карачарова,
А зовут меня Илья Муромец сын Иванович».
Говорит ему еще Владимир-князь:
«Ай же ты, добрый молодец, Илья Муромец!
А давно ли ты повыехал из Мурома
И которою дорогой ехал ты в Киев-град?»
Отвечал Илья Муромец князю Владимиру:
«Ай ты, славный Владимир-князь стольнокиевский!
Я стоял заутреню Христову во Муроме,
А к обеденке поспеть хотел я в стольный Киев-град.
То моя дорожка призамешкалась,
А я ехал-то дорогой прямоезжею».
Говорил ему, осердясь, Владимир-князь:
