- Я не понимаю, о чём ты говоришь.

- Враки! Я стащила его, когда мы кувыркались – стянула твою промокашку и письмо вместе с ней.

- Я знаю, что ты украла мой платок, я хватился его. Но больше у меня ничего не пропадало.

- Не юли, Колючий, – она ласково улыбнулась. – Я знаю, что было письмо. Его написала та девчонка, Мэри, что протянула ноги в приюте. Ты же лечил её. И вы были с ней друзья-приятели. Она дала тебе письмо, а я украла его, вот как.

- Я говорю, что ты не крала у меня никакого письма. Не знаю, почему ты думаешь, что обокрала меня. У меня не было никакого письма от Мэри и ни от кого другого, когда я… когда мы повстречались… тем вечером.

Он лгал. Конечно, лгал. Должен лгать. Не может быть такого, чтобы обладатель письма и мистер Фиске – муж миссис Фиске, друг Мэри, врач приюта! – оказались двумя разными людьми, которых она подцепила на Хеймаркете в один вечер – это было бы слишком невероятным совпадением. Конечно, он будто не враг – его изумление было совершенно искренним. Но он просто пытается её обдурить. Она должна поймать его на слове. В одном можно быть уверенной – она не должна говорить ему о двух других клиентах. Узнай он про них – сможет умыть руки, сказав, что письмо было у кого-то из них.

Салли смерила аптекаря взглядом. Следы перенесённой болезни были очень чёткими. Он здорово похудел, и одежда теперь висела на нём мешком. Казалось, что даже кожа стала ему велика. Лицо Фиске было бледным как мел, глаза запали. Щетина на подбородке и щеках выглядела и вовсе жутко – волосы будто росли прямо из черепа.

- Я слышала, ты болел, – сказала Салли, – и всё ещё не жив-здоров.

- Мне уже лучше. А что с тобой? Мне сказали, что ты больна. Мисс Неттлтон послала меня осмотреть тебя.

- О, это чепуха. Мисс Неттлтон не знает, но я нарочно выпила этой ипекаки ночью, чтобы пришёл ты. Вот так сильно я хотела тебя увидеть.

- Почему?

- Потому что хочу кое-что у тебя спросить. Конечно, я не знала, что ты – это ты. В смысле, что мистер Фиске – это Колючий. Но я знаю, что Мэри была к тебе привязана, что ты первый осматривал её тело, когда она сыграла в ящик. Так что никто кроме тебя не знает больше о том, почему она пришла в приют и как умерла.

- Она умерла от передозировки лауданумом, – Фиске понизил голос, – в этом нет сомнений.

- Но где она его взяла? Ты его дал?

- Нет! Конечно, нет! Почему… почему ты подумала, что это я?

- А разве нет, а? У тебя есть лауданум в аптеке.

- Есть.

- Так может быть Мэри сказала, что очень устала от этой жизни и хочет преставиться, ты пожалел её и помог.

- Я этого не делал.

- Ну, а может лауданум нужен был ей, чтобы засыпать, ты давал его ей тайком, а она приняла сразу много, чтобы отдать концы. Тогда это уже не твоя вина.

- Я не давал ей лауданум. Я не знаю, где она его взяла. Почему ты спрашиваешь? Почему ты сюда пришла? Чего тебе нужно?

- А я-то думала, что ты будешь рад меня видеть, Колючий. Я думала, что тогда я тебе понравилась.

На бледных щеках Фиске появились багровые пятна.

- Я и не говорил, что это не так. Но почему ты здесь сейчас? Я не думал, что когда-то снова тебя увижу.

- Неожиданно, правда? – она кивнула и усмехнулась. – Вот как всё было – я прочитала то письмо, что украла у кого-то, и мне стало любопытно. Я захотела узнать, кто его написал. Потому пришла сюда и узнала, что Мэри уже спрыгнула с жёрдочки. Так что я, бедная заблудшая овечка, осталась здесь, чтобы разузнать, кто её пристукнул.

- Пристукнул… то есть убил?

- Ага, именно так.

- Почему… почему ты говоришь… что это было убийство?

- Я не говорю, что это было убийство, но я и не говорю, что его не было. Это нам и надо выяснить.

- Но почему? Ты что, ищейка с Боу-стрит или тайный агент?

- Конечно, нет! Я ни на клюва, ни на легавого и не посмотрю!

- Тогда зачем ты это делаешь?

Вот теперь нужно было ступать осторожно. Она не хотела предупреждать Фиске о всём, что делают Джулиан и Брокер и не собиралась сообщать о своих соратниках. Но сказать, что больше никто про письмо Мэри не знает – значит напрашиваться на неприятности.

Она рискнула.

- Я не рассказывала всем, что буду здесь. Но отдала письмо одному парню на хранение – он знает, где я.

- Это письмо, – медленно проговорил аптекарь, – что в нём говориться?

- Оно написано кому-то из родственников Мэри. Она пишет, что очень сожалеет о том, что сделала что-то глупое и просит забрать её. Говорит, что заперта тут, что за ней следят, но есть человек, которому она может доверить это послание.

- Ты не… не показывала это письмо кому-то ещё? Я не знаю… судье? Ты сказала, что не хочешь путаться с законом, но вдруг… – Его голос затух.

- Да что мне закон. Разве что если предложат награду за поимку того, кто пристукнул Мэри, я бы совсем против неё не возражала.

- О боже! – Фиске зашагал туда-сюда, заламывая руки.

- Что с тобой, Колючий? Ты весь трясёшься.

- Тебя здесь быть не должно. Это… это ужасная ошибка…

- Почему? – тут же спросила она.

- Просто поверь мне, поверь, пожалуйста, и не задавай вопросов. Тебе нужно уйти – сейчас, быстро, пока никто не начал гадать, что там с тобой случилось!

- Ты что-то знаешь!

- Нет. Я знаю, что не смог защитить Мэри и не смогу защитить тебя. Поэтому ты должна уйти. Время упущено, но шанс ещё есть. О, дай мне спасти тебя. Уходи, пока не стало слишком поздно!

Она не пошевелилась.

- Я могу позаботиться о себе, Колючий. Тебе не нужно за меня волноваться. Но я хочу знать из-за чего ты так встал на дыбы. Что ты знаешь про Мэри?

- Я не знаю ничего.

- Ага, верю тебе как постояльцу Бедлама^[60]. Хочешь, скажу, что я думаю? Я думаю, Мэри доверила тебе письмо. Она попросила отправить его, но раз я его стянула, ты не смог этого сделать. А потом она загнулась, вот ты и винишь себя, думая, что она умерла из-за тебя.

- Ты не крала у меня никакого письма. Клянусь, у меня его не было.

Салли была поражена. Она знала, что эти слова должны быть ложью, но чувствовала, что Фиске говорит правду.

- Но Мэри привязалась к тебе – это-то правда?

- Я думаю, я ей немного нравился, – печально подтвердил аптекарь.

- А она тебе?

- Да.

- Значит ставлю свою голову против репки, она говорила тебе то, чего не сказала никому другому. Кто она и, может быть, почему пришла в приют.

- Нет, она ничего такого не говорила.

- Враки!

- Это правда.

- Тебе не стыдно так скучно врать?

- Я не могу заставить тебя поверить, – он устало сел на кровать рядом с ней. По бледному лицу стекали капельки пота.

Она сочувствовала, но не могла дать ему соскочить с этого допроса. Салли была уверена, что теперь-то он точно врёт. Он мог и не быть тем, у кого она стащила письмо – хотя иначе всё теряет смысл – но он точно знал о Мэри больше, чем говорил.

- Давай, Колючий. Если ты расскажешь, что знаешь, мы сможем доискаться того, что случилось с Мэри. Разве ты не хочешь прищучить того, что её пристукнул?

- Я не хочу в это впутываться.

- Эй, где твоя отвага? Мы можем искать вместе, ты и я. Твоя женушка ничего об этом не узнает, если ты этого боишься.

- О Боже мой! Ты… ты ничего не скажешь ей обо мне, да?

- Как получится. Так ты собираешься помочь мне или нет?

- Я не могу! – прохныкал он. – Я ничего не знаю… Или… или, если знаю… я не могу сказать тебе. Тебе придётся исполнить свою угрозу.

- Ты самый дерзейший парень из тех, что у меня бывали, а! Я не хочу вредить тебе или стравливать с женой. Я просто хочу знать, что ты знаешь, и не могу оставить тебя в покое, – она решила попробовать другой путь. – Ты знаешь, я видела Калеба.

- Что?

- Ты заинтересовался, да? Мы с ним мило поболтали ночью в пятницу у окна в подвал.

- Этого не может быть. Он бы… Это невозможно.

- Он бы что? Сказал тебе? Может быть, просто забыл. С чердаком у него не все в порядке, в конце концов.