Глава 7

Травы поднялись где-то даже в рост человека; над ковыльной степью, покачиваясь, плавали монгольские всадники, провожая солнце к закату. Стада утучнели, как и люди; в предгорьях Тянь Шаня развелось много дичи – раз по разу устраивались ханские облавные охоты, и в них попадали не только звери. Войско постоянно пополнялось новыми людьми – охотниками и пастухами, остатками славной каракиданьской армии гурхана Елюй Даши, потомками царственной империи Ляо³¹.

Хан Хулагу не спешил. Передовые дозоры далеко уходили за перевалы, но основные силы только к осени вышли к границам монгольской степи, предварительно «добрав веса» – коней, людей и провианта. К этому времени по всему маршруту следования были заготовлены огромные склады продовольствия и фуража, наведены переправы, разбиты места стоянок. А где-то в авангарде уже разил врага бесстрашный баурчи Китбуга – найман, ревностный христианин, – проверяя камнеметами крепость стен Гирдекуха и Михрина³².

– Так ты говоришь, что ваш даосский император Узунг изгнал Будду из Поднебесной, а заодно и Христа; как же тогда в твоей стране процветает буддизм, откуда сотни монастырей, буддийских статуй и пагод? Те, кто побывали там, говорят, что местное население поголовно исповедует буддизм.

Хан Хулагу полулежал на подушках в своем походном шатре, как всегда с чашкой чая в руке; возле него в ряд, полусогнувшись, стояли китайские учителя со свитками в руках, объясняя по очереди отдельные места из своих мудреных писаний.

– Поднебесная следует Дао³³, мой господин, – произнес учитель Цюй Лиу, первый в очереди. – Поэтому мы с тщательностью исследуем всё, что предлагает нам Небо. И если оно соответствует мерному течению жизни, не нарушая баланс Инь и Ян, мы с радостью принимаем это учение. Главное – равновесие и плавное перетекание из одного в другое.

– Ну еще бы, как ты можешь заявлять о чем-то другом, если твое имя говорит само за себя, – засмеялся хан.

Он уже немного изучил китайский язык и знал, что имя Лиу означает «течение».

– А если я пошлю к вам Китбугу, и он огнем и мечом докажет, что его вера истинная, пришла с Неба, словно гром среди ясного дня… А вы, словно жабы в тинном болоте, грелись веками – и бац! Молния бьет прямо в вашу трясину – грязь разлетается во все стороны, жабы – вверх тормашками, равновесия никакого! Что тогда, как объяснить? Примите такое учение? Ведь оно пришло с Неба, в этом нет сомнений.

– Христианство в Поднебесной не отрицало Будду, – осторожно возразил Цюй Лиу. – Во времена династии Тан³⁴ эти две религии мирно уживались в стране. У нас даже есть сутры Иисуса, записанные буддийскими монахами, и они их почитают в своих монастырях наряду с сутрами Кумарадживы³⁵.

– Тогда почему ваше Дао понимает Будду, но не понимает Христа? – снова спросил хан. – В моем улусе равное отношение ко всем верам, если они от Неба. Я, например, верю в Майтрею, а моя хатум во Христа, и мы с ней легко находим общий язык.

Хан Хулагу рассмеялся, довольный своим аргументом.

– Господин, это зависит от многих обстоятельств… – робко вступил Тао Яозу, второй по очереди. – Порой простому горшечнику сложно понять замысел Сынов Неба, особенно, когда этот горшечник оставляет свой гончарный круг и мягкую глину на нем и берет в руки меч. Необычная твердость предмета его просто пугает, и он крошит им направо и налево… Тут немудрено и сам меч сломать.

– Тонко подмечено, ничего не скажешь, ты мастер словесности, горшечник, – молвил хан. – Но ведь и глину обжигают, и она становится твердой, как камень.

– Все в свое время, господин, – поклонился Тао Яозу. – Дао долго творит перед тем, как сунуть в печь.

– Ты считаешь, что у вас времени предостаточно? А если вдруг гром среди ясного неба? Нет, я просто хочу понять, сколько этого времени у меня. И успею ли я, прежде чем достигну Иерусалима, вдоволь навозиться с глиной своей души?

– Я вижу, господин уже знаком с огнем, – сказал третий из учителей, Янь Куан. – В таком случае нужно идти медленно, подолгу задерживаясь у источников, смачивая глину снаружи, доверху наполняя сосуды водой, иначе они и внутри потрескаются от жары.

– Как сырую глину можно заполнить водой? – возразил Тао Яозу.

– Очень осторожно, чтобы не расползлась, – ответил Янь Куан.

Продвигаясь по земле уйгуров маршрутом, проложенным однажды бесстрашным Джебе³⁶, армия хана Хулагу страдала от безделья, хотя у многих и чесались руки. Уйгуры, верноподданные Карахорума, почти все были крещенными, а уйгурские купцы, финансировавшие еще походы Чингисхана, при виде нового похода сразу поднимали свои руки вверх и только возносили благодарственные молитвы Небу. Ведь впоследствии всю военную добычу монголы продавали им за бесценок. Но раньше купцам приходилось метаться между городами едва ли не всего северного Китая, а теперь путь лежал прямо через их земли – вскоре потянутся караваны с добром в Карахорум, – и они были твердо уверены, что немногие дойдут до монгольской степи. На то и язык подвешен, и глаз наметан, и пальцы цепкие, словно у белки, чтобы быстро ощупать товар, сложить подходящую цену и отпустить обратно воинов свершать свои ратные подвиги и новые завоевания. По этой причине монгольская ордо встречала здесь только душевные, отзывчивые лица: купцы зазывали воинов к себе, угощали, знакомились поближе, уже наперед предлагая аванс в виде доброго вина, которое они хорошо умели делать. Не сильно следя за дисциплиной, темники-нойоны, а с ними тысячники и сотники, по нескольку дней гостили в богатых домах. Тем более, что хан Хулагу не спешил, и на то было много причин.

Повидавшие разные страны купцы могли с легкостью рассуждать обо всем, в том числе и о духовных вещах, как о христианском Византийском и Сирийском Богословии или различных течениях Ислама, так и о религиях Поднебесной. У этого народа чувствовалась врожденная способность к полемике, умение аргументированно доказать всю законность своих притязаний на чью-то собственность, ведь они разбирались во всем, а значит, имели полное право этим пользоваться на свое усмотрение. Но самое главное – они являлись практически близкими родственниками монголов, орхонскими «земляками»³⁷, выступившими в поход из монгольской степи «немного ранее» и завоевавшими Синьцзян вместе с живущими там тохарами. А те, в свою очередь, были родственниками иранских тохар. Уйгурам, смеси этих двух культур, на острие конфликта было о чем поговорить с монголами. Сами уйгуры называли себя токкуз-огузами, или могулами, хотя монголы называли их племя хотонами, людьми, живущими у колодцев. Ведь чтобы добраться из монгольской степи до Кашгара, нужно было пройти пустыню Такла-Макан.

Ван Юань со своей тысячей кэшиктенов неотступно следовал за ханом Хулагу, которого все время просвещали в плане буддизма, даосизма и прочих духовных традиций Поднебесной его конфуцианские учителя. Хан желал постигнуть суть философии тысячелетий, пройти пустыню и окунуться в воды, вдохнуть свежесть оазисов, встречающихся на пути, и напиться из колодцев, из которых пили Конфуций и Лао-цзы. А заодно понять, это одни и те же воды, которые достают из недр Такла-Макан уйгуры-хотоны, или совсем другие. Ведь колодцы могут быть в разных местах, а вода везде одна и та же. Тем более, что именно в этом направлении с последней заставы ушел однажды в одном ботинке «полностью свободный человек»³⁸.

– Что думаешь, они меня дурачат или в самом деле, пытаются объяснить истину? – спросил хан Ван Юаня, когда они оказались в одном приятном месте у воды.

Дул легкий ветерок и весело шелестел густым прибрежным тростником. А в тени ветвистых тополей приютилась уютная усадьба местных хотонов. Хозяин с радостью вышел навстречу высоким гостям и сразу предоставил им прохладные апартаменты прямо над озером. Так что и походный ханский шатер устанавливать не пришлось.