– Говорят, земля круглая, как надутый бычий пузырь, хотя в ваших книгах написано, что она похожа на стол или скатерть, – обратился хан к тысячнику, подозвав его к себе.
– То, что земля круглая, утверждала одна из императриц Поднебесной – единственная женщина-хуанди. Точнее, у нее служил алхимик, который и пришел к подобному заключению.
– Тебе известны такие подробности? – удивился хан.
Похоже, он не ошибся. Этот тысячник с лицом и прической киданя разбирается не только в лошадях. Да и конь у него какой-то особенный – невероятной утонченности и красоты, не такой, как у остальных монголов.
– У меня были учителя из Поднебесной, их привезли в степь мои братья на диковинной коляске, умеющей измерять землю, доверху набитой древними свитками. По этим свиткам они меня и учили.
– А коляска эта где? – с интересом спросил хан. – Может, нам стоит захватить ее в поход. Ты умеешь читать эти свитки?
– Коляска сломалась, но ее можно починить, – ответил Ван Юань. – Правда, это займет некоторое время.
– Хорошо! – обрадовался хан. – Мы не будем спешить. Пускай на пастбищах, лежащих впереди, подрастет трава.
И он тут же распорядился сделать остановку. Вперед были посланы воины, чтобы согнать пастухов с пастбищ и заодно устроить переправы через реки. А Ван Юань отправился с сотней Налгара к себе на Керулен забрать повозку, свитки и всех учителей.
В родном курене Ван Юаня встречали, как победителя. Уйдя из материнского шатра мальчиком с мокрыми глазами и шмыгающим носом, он вернулся, как герой, в сопровождении писаных красавцев – богатырей, которые без промедления выполняли все его приказания. Кроме одного…
Мать честная, так это же девка! В степи еще не видели девушки-багатура, весь курень, а особенно женщины, высыпали из юрт и ходили целым стадом за Наргиз в надежде хотя бы одним пальцем прикоснуться к её сверкающим золотом латам. В чем в чем, а в изысканности убранств Наргиз себе не отказывала, тем более, что золотые доспехи ей подарил дядя – сам верховный каган. Их блистание затмило даже славу Ван Юаня: в степи стояла прекрасная солнечная погода, а сама Наргиз сияла, подобно Ангелу.
– Кто же эта прекрасная девушка, сынок? – спросила мать Ван Юаня, когда он, согнувшись, поцеловал ее колени. – Неужели у тебя самое настоящее Небесное начальство?
– С чего бы это? – удивился Ван Юань.
– Но ведь я не видела, чтобы ты отдавал ей приказы? – заметила мать. – Вот все твои багатуры чинят императорскую повозку, которую привезли братья из Кайфына30, а она гарцует на жеребце по куреню. Да еще кэшиктены говорят, – мать перешла на шепот, – что она дочь самого…
Мать показала пальцем вверх и прикрыла ладошкой рот.
– Эх, мама, мама, ну разве женщина может знать, как починить такую сложную вещь! – с досадой воскликнул Ван Юань. – И не дочь она вовсе, а только племянница.
– Так это правда? – мать вмиг побелела. – Так что ж мы не приняли её, как подобает славной дочери великого Чингисхана! Ты совсем у меня болван неотесанный! Что она теперь о нас подумает!
– Ах, оставьте, мама! – махнул рукой Ван Юань, но было уже поздно.
Мать хлопнула в ладоши, в юрту вбежали слуги. Что она им сказала, было не слышно, но они тут же заметались по куреню, словно дикие осы. И этот рой увеличивался прямо на глазах.
– Мама, она еще только моя невеста… Ну не могу же я заставить ее почистить мне коня, например. Вот станет женой, тогда и будет чистить твои казаны, —ворчал совсем раздосадованный Ван Юань, видя, как эти казаны натирают до блеска. – Пусть пока поскачет…
– Ты совсем с ума сошел, сынок! – ужаснулась мать и огрела его бронзовым китайским подсвечником, первым, что попало под руку.
Ван Юань выскочил из маминой юрты, взглянул и вмиг лишился дара речи: весь курень стоял на коленях перед Наргиз, уткнувшись головами в землю.
– Ты почему не сказала мне сразу, что ты внучка Чингисхана? – спросил Ван Юань, помогая Наргиз слезть с коня, хотя в этом не было никакой потребности.
– Племянница, – кокетливо уточнила девица. – А внучка я – Хорезмшаха.
– Пошли, внучка-племянница, знакомиться с маминым казаном!
Ван Юань схватил Наргиз за руку и бесцеремонно потянул ее в материнскую юрту, словно козу.
Стоит заметить, Наргиз упиралась только для виду, ей приятно было чувствовать, что Ван Юань поступает с ней, как настоящий мужчина. До этого мужчины боялись даже встречаться с ней взглядом.
– Вот, мама, вам помощница на старость, – произнес Ван Юань, вводя Наргиз в юрту. – Приказывайте смело, хотя она мне еще и не жена.
Мать чуть не лишилась чувств, Наргиз ее сразу поддержала. Женщины тут же упали на колени и долго кланялись друг другу по древнему китайскому обычаю. В конце концов, мать сняла с себя золотой крестик и повесила на шею Наргиз – обе обнялись и расплакались.
Императорскую повозку починили, в сотне Налгара оказались настоящие кузнецы-умельцы, да и сам он хорошо разбирался в механике. Степь сейчас была далеко не так проста. Из всех округ в нее стекались «рукастые» люди: купцы из Византии привозили сложные чертежи и по ним создавались стенобитные и метательные машины, а из Поднебесной доставляли коляски, которые сами измеряли расстояния. Это как раз и была одна из таких. Правда, после монгольского ремонта измерять она уже ничего не умела, но катилась хорошо. В то же время курень Ван Юаня закатил пир горой – поводов было более чем достаточно. Мало того, что их посетили сразу Солнце и Луна, Наргиз, внучатая племянница Чингисхана, оказалась еще и невестой. Такое родство даже рабов в курене ставило вровень с нойонами. Правда, в этом курене рабы и ранее не чувствовали себя ущемленными: люди, прибывшие сюда из Поднебесной, жили, словно одна большая семья. К тому же, их всех сразу крестили в христианскую веру. А какое может быть между братьями и сестрами превозношение? Матушку Ван Юаня, управлявшую куренем, так как мужчины, участвуя в походах, постоянно отсутствовали, почитали за святую. Впрочем, она и была такой, кроткой и мудрой, истинной христианкой. Но теперь возгордились сразу все. А когда Наргиз вытянула и показала золотой мамин крестик, висевший у нее на шее, курень возликовал: «С нами Бог и каган – кто устоит против?».
– Может, ты поспешил, назвав меня невестой, – сказала Наргиз, сидя на белой кошме за праздничным столом. – Но я бы желала ею быть.
– Пускай… Ведь нет ничего невозможного у Бога. Даже если нам суждено умереть раньше, эти добрые люди запомнят нас такими. Ты же знаешь, я с тобой с первого взгляда.
– Знаю, – кротко ответила Наргиз. – И все же я не твоя жена.
– Не стоит пустыми домыслами огорчать такой праздник, – улыбнулся Ван Юань. – Пусть ты даже трижды пророчица, у Бога всегда найдется бесчисленное множество решений. Таких… таких решений, которых человек даже не ожидает. Я очень жалел, что отец не взял меня в поход, я так желал увидеть далекую родину своими глазами. И сколько рассказов о ее дивных красотах я здесь переслушал от этих людей. Я даже возроптал на Небо… А вот как все обернулось.
– Ты еще увидишь свою родину, – пообещала Наргиз.
Ее взгляд чуть дрогнул и почти без боли прошел насквозь. И в тот же момент на глаза Ван Юаня накатили слезы – она глядела в душу так, как смотрят Ангелы, соединяя в себе Небо и землю, время и пространство, касаясь вечности этой самой души, ведь душа в человеке бессмертна, и стоит только в нее заглянуть, чтобы увидеть сразу все тысячу жизней и бесконечность, лежащую впереди. Но если б не было там Любви… Но если б в этом взгляде не было Любви, его можно было бы снести без проблем, обратить сказанное в шутку, в пустоту… А так – Ван Юань зарыдал, как дитя, склонив свою голову Наргиз на плечо, и она гладила его по голове, словно маленького ребенка, а собравшиеся недоумевали. Но Наргиз легким движением руки указала на трапезу – праздник продолжается! И люди облегченно вздохнули. Ведь многие здесь сидящие помнили Ван Юаня еще ребенком, бегавшим с прорехой между ног… А что взять с маленького дитяти?
