– После остановки сердца и заражения крови она должна встать с больничной койки меньше чем через 10 часов? Вы в своем уме? – мне показалось, что я говорил намного громче, чем было бы этично.

– Мы ее реанимировали. Через пару часов она должна очнутся. Мы спасли ее жизнь, а просто так ее здесь никто не оставит. Сами подумайте: грязная девушка с отвратительным здоровьем без документов, без знакомых или родственников…

– Хорошо, я понял. – я вздохнул и достал кожаный кошелек. – Сколько стоит оставить ее на один день, до вечера?

– Полторы тысячи. – Я взглядом пересчитал наличные. – Это только место без ухода.

– Пять тысяч и отдельная палата. – врач, усмехнувшись, покачал головой.

– Десять.

– С уходом? – врач кивнул, и я сунул ему все свои деньги, которые лежали в кошельке.

– Не мне. – отшатнулся он. – На регистратуре.

– У меня нет времени.

– Ничего не могу поделать. Вам нужно заключить договор. Платные услуги выполняются только на договорной основе.

– Хорошо, спасибо. – врач снова кивнул и отправился по своим делам, а я, тяжело вздохнув, пошел оформлять документы.

Это заняло не больше десяти минут. Как только я закончил, сразу же направился к выходу. С ума сойти, я только что спас жизнь человеку. Кому из знакомых скажу, не поверят. Мне нужно идти к ней домой и сообщить родителям, чтобы они принесли в больницу документы. Только сначала нужно заехать к себе домой. Я посмотрел на часы: еще 3 часа утра. Подельник, на которого я рассчитывал, уехал, метро еще не работает, денег на такси нет, пешком дойти чисто физически невозможно. Конечно, они сто процентов сейчас не спят, но я не могу заявится к ним с таким помятым лицом и в черной подозрительной одежде. Но 3 часа просто шататься по улицам тоже не вариант, хотя ночка была действительно тяжелая. Я одел маленькие наушники и, включив первую попавшуюся песню, пошел подышать в парк. Летние ночи очень коротки, совсем скоро будет рассвет. Идеальная атмосфера, чтобы переваривать недавние события, произошедшие в моей жизни.

Аннетт открыла глаза ровно в 5.20 в отдельной палате. Врач сказал, что это удивительное рвение к жизни, потому что после того, что она пережила мало кто возвращается к привычной жизни.

– Вы должны быть благодарны одному человеку, который принес вас сюда. Он сказал, что вы не знакомы. Оказывается, на нашей планете еще встречаются добрые люди. Скажите, Вам есть восемнадцать?

– Есть. – слабым голосом ответила девушка.

– Вы выглядите молодо, но изнеможённо. Когда мы взяли Вашу кровь на анализ, заключение показало большое содержание одного вещества в вашей крови. Догадываетесь какого? – девушка, тяжело сглотнув, кивнула. – Я часто встречаю таких как вы и понимаю, что не в силах повлиять на Вас нотациями, но Вы должны знать, что у Вас огромные проблемы со здоровьем. Если будете продолжать в том же духе, долго не проживете.

– Вы слишком жесткий для врача. – прохрипела девушка.

– Я не испытываю к таким как Вы жалости, но, к сожалению, обязан помогать. Вы сами себя травите, а нам вас с того света вытаскивать. Никогда не понимал, неужели вам настолько ненавистна жизнь?

– Я не хочу умирать. – тихо ответила Аннетт.

– Не умрете. На этот раз. Поправляйтесь. – ответил врач и вышел из палаты.

По щекам девушки потекли слезы. Только что она поняла, что уже очень давно она не жила вот так в настоящем времени. Самой ей пока было сложно дышать, поэтому в ноздри была вставлена двухходовая канюля. Она чувствовала этот влажный воздух, поступающий через трубки, чувствовала свежесть простыней, смотрела на яркий, больничный свет и не щурила глаза и в этот момент она поняла, что больше никогда сюда не вернется.

Я накинул тяжелую куртку из плотной кожи и сел на мотоцикл (это было моим единственным средством передвижения. Когда мне требовалась машина, практически всегда под боком был мой т. н. «извозчик», который, хочу напомнить, кинул меня с умирающей девушкой на руках, оставив без транспорта. Зимой же я чаще всего передвигался на метро и автобусах). На секунду мне показалось, что за мной кто-то следит, но скорее всего это была просто паранойя из-за бессонной ночи. Оглянувшись, я одел шлем и завел байк. Через минуту я уже летел со скоростью 120 км/ч по постепенно заполнявшейся людьми, отправляющимися на работу, трассе.

Добраться до дома мне удалось только спустя 3 часа. Тогда уже было около 11 утра. Почему-то я думал, что доберусь быстрее. Бедная пара, не представляю, как они пережили эту ночь. Их единственная дочь (и все-таки я пришел к умозаключению, что это их дочь) исчезла, телевизор из ее спальни пропал, по всей комнате разброшены вещи из прикроватных тумбочек и шкафчиков, на полу валяется массивная спортивная сумка с (не до) – украденным жемчугом и, на конец, выбитое окно. Что вообще можно предположить, увидев такую сумасшедшую картину? Однозначно, что в такие момент человек начинает предполагать самое худшее. Я никогда раньше не сообщал плохие новости, хотя она все-таки жива, поэтому думаю новости не совсем плохие.

Припарковав мотоцикл рядом с подъездом, я посмотрел на себя в боковое зеркало: конечно, я потратил достаточно времени, чтобы побриться, но зато я выгляжу более приличным, даже помолодевшим. Пригладив седоватые волосы, я встал с байка, подошел к железной, выкрашенной в дешевую серую краску, двери и набрал на домофоне номер квартиры. Хрипловатый, но грозный мужской голос спросил кто это, и я ответил, что пришел на счет их дочери, тогда мерзкое пищание оповестило меня, что я могу зайти. Она жила на первом этаже, поэтому из маленького подъезда я сразу попал в квартиру, где меня ждал тот самый мужчина с хриплым голосом и красными глазами, а из комнаты выглядывала невысокая женщина с розовым заплаканным лицом.

– Что стряслось? – нервно спросил мужчина.

– Я хотел оповестить вас, что ваша дочка сейчас находится в больнице. – женщина тяжело вздохнула и, закрыв лицо рукой, прошептала: «Доигралась». – С ней уже все хорошо. Вчера я услышал какой-то шум из вашей квартиры, звонил несколько раз в звонок, стучал, но никто не открывал. Я решил посмотреть через окно и увидел, что все вещи были разбросаны, а рядом с кроватью кто-то лежал. Я выбил окно и найдя девочку в ужасном состоянии, вынес на улицу и вызвал скорую. Простите за окно, это первое, что пришло мне в голову. – Мужчина понимающие закивал.

– Благодарю, что спасли жизнь моей дочери. – он пожал мне руку.

– А что за сумка лежала в ее комнате? – подозрительно спросила женщина, надрывающимся голосом.

– Я без понятия. Возможно, она хотела сбежать. – мужчина, не отпускав мою руку, покосился на жену.

– А лестницу вы откуда взяли? Возле окна стояла лестница. – не унималась женщина.

– Я попросил у дворника, чтобы осмотреть квартиру. – ответил я с невозмутимым лицом. Женщина хотела еще что-то спросить, но я опередил ее. – Я могу чем-то еще вам помочь? – обратился я к мужчине.

– Ну что вы! Вы и так многое сделали для моей семьи! – ответил он и отпустил мою руку.

– А телевизор вы забрали как плату за жизнь Аннетт? – женщина сверлила меня агрессивным взглядом.

– Я не понимаю вас. Когда я лез в окно, никакого телевизора не заметил.

– Кто вы такой? – спросила она, пытаясь поймать мой взгляд.

– Я снимал квартиру на четвертом этаже. Вчера был мой последний день в этом доме. Я сегодня съезжаю. – пояснил я, отвечая на ее бешенный взгляд.

– Какую квартиру вы снимали? – я задумался, но женщина посчитала это своей победой. – Ты что не видишь, что он лжет! Это точно домушник! Он залез в квартиру, увидел Аннетт, вырубил ее, но потом его замучила совесть, и он решил отнести ее в больницу…

– Простите, но я не понимаю, о чем вы. – протяжно ответил я. – Ваша дочь в сто восьмидесятой больнице. Я не знаю, что еще вам сказать. До свидания.

– Не до свидания! Надеюсь больше никогда не увидеть твою уголовную спившуюся рожу! – Крикнула женщина мне в спину, ибо я уже направился к выходу. Как вы уже поняли я процитировал ее в начале этой истории, только в чуть более смягченном варианте (ведь все-таки я не уголовник, пока). Она крикнула еще что-то мне вслед и набросилась на, стоявшего в проходе, мужа, но я уже выходил из подъезда.