– Под квадратом нарисован план, – выпалил Анатоль и прикрыл рот руками.

– План? – переспросил Кеша.

– Да…то есть нет….то есть да, – Анатоль залпом допил суп, – он нарисовал его, и закрасил краской.

– И что на этом плане? – Кеша поднял глаза к потолку, выражая недоверие к словам рассказчика.

– Он все свои нормальные картины спрятал, а советской власти только квадраты оставил, – просмаковал вердикт Анатолий, – об этом знают все, но догадался только я один.

– А сколько они примерно стоят? – между делом спросил Иннокентий.

– Я слышал, за один квадрат миллион долларов отдали, – доложил Анатолий прочитанную не так давно новость.

– А их что несколько? – Кеша стал по привычке грызть ногти.

– Пять или семь, – не уверенно предположил Анатоль, – я не уточнял пока.

– Ерунда это все, – спустя минуту сказал Кеша, – на хрена мне ломиться в музей, портить квадрат гребаный. Если уж залез, то почему не вынести нормальную картину, или всю галерею оптом.

– В музей? – Исидор Павлович выпил еще валерианки, – Анатолий, воровать у народа – грешно! Одумайся!

– Правильно, – согласился Кеша, – ты лучше подумай. Музеи потрошить, это тебе не старуху топором.

– А причем здесь старуха? – поинтересовался Анатолик.

– Идиота Достоевского читать надо было, – удивил сам себя Кеша.

– Не «Идиота», а «Преступления и наказание», – поправил чтец Исидор.

– Какая разница…, – Кеша положил руку на плечо Анатоля, – так что спи спокойно, а про квадраты забудь. Я правильно говорю, Исидор Дунканович?

– Да, – на второе плечо легла рука Исидора Павловича, – забудь.

– Ну…ладно, – махнул рукой Анатоль.

Самый полезный транспорт в России – это поезда. Они мчатся словно кони, наперекор шпалам и хунхузам, сквозь туман и гравий, через километры и гекалитры. Железнодорожники, эти славные дети бригадного подряда, эти ударники и сподвижники, они словно привязывают своими рельсами города и веси, деревни и проселки городского типа. Каждый в нашей стране если не ездил, то слышал, если не слышал, то видел, а если и не видел и не слышал, а просто попал под несущийся как самолет локомотив, имеет, или имел, представление что такое поезд. Это товарищи, не просто кусок железа, который ездит благодаря тяге, это колеса. Именно несколько могучих колес, проворачиваясь вокруг себя, зудя но без устали, тянут на себе весь состав. Составом может быть что угодно, колесам без разницы что вести. Уголь или сахар, яйца или арбузы, мужиков или баранов, симфонический оркестр или хор, автомобили или рояли, одним словом все что угодно. И самое главное, что бы не было на пути партизан. Кто такие партизаны знают все, от телепузиков и латышских стрелков, до ветеранов сцены и чемпионов стендовой стрельбы. Партизаны это те, кто не любит спать дома, предпочитая дыру в земле утепленную мхом, квартире утепленной валенками. И иногда, по праздникам, они могут ломать рельсы, пускать поезда под откос, веселясь и топоча.

Елизавета Антиповна, груженая электротеракоком, струей кабарги, купленной у вокзального торгаша и сумкой с пирогами, пробиралась сквозь людской поток. Люди же как нарочно, норовили подкинуть ей под ноги свои баулы или пустить собаку, встать спиной по ходу ее движения и даже чихнуть ей в лицо. Однако русская женщина на такие мелочи не разменивается, и мамуля своим корпусом, словно крейсер раздвигает глиссера и ялики, своими ногами, словно Гулливер по гномам, а на брызги изо рта как спринтер на бонакву. Вагон номер десять, как и положено стоит четко между двадцать пятым и семнадцатым. Стюардесса в красной панамке от термитов, с задраенной до второго подбородка синей рубахе и погонах, принимает посылки и бандероли.

– Это десятый? – не доверяя бирке на окне и глазам, спрашивает Елизавета Антиповна у рядом стоящего человека.

Однако тот молчит.

– Десятый, – раздается голос Анатоля, – вот цифры – один и ноль.

Молодой рациоизобретатель с мольбертом и канистрой встал рядом с ней.

– Зайдешь в номер, – мама положила багаж на пол, – занимай нижние места.

– А если нас станут выгонять? – уточнил Толик.

– Пенсионера не выгонят, – мама набрала полную грудь воздуха.

– Но я же не пенсионер? –требовал ясности Толян.

– Ты инвалид, – пошутила мама, – а это еще хуже.

Предъявив билеты, паспорта и канистру, семейка заскочила по трапу в вагон, пронеслась по коридору грохоча и сшибая. Закинув багаж на полки, дуэт развалился на нижних ярусах, закрыл глаза и замер. Через секунду Анатоль подскочил и выключил свет. Однако через две секунды, дверь отлетела как грымза.

– Это двенадцатое купе? – раздался зычный голос.

– Нет, – Анатоль оторвал голову.

– Пятнадцатое? – продолжал спрашивать чудак.

– Молодой человек, – не вытерпела мама, – на двери все написано, читайте.

– А вы куда едете? – настаивал товарищ.

– Куда надо, – маман лег на спину и сложил руки на животе, – закройте дверь…дует.

– А у вас верхние места свободны? – как ни в чем не бывало, уточнил мужчинка.

– Да что же это такое, – Елизавета Антиповна присела на край, – я больной человек. У вас билет есть? Посмотрите в нем, там все написано!

– Дело в том, что я не на свой поезд пришел, – стал объяснять пришелец, – на свой я вчера опоздал.

– Да что же вы нам это объясняете, – всплеснула руками мама, – у нас билеты и мы не опоздали. Идите…

– Куда, куда вы меня послали? – мужчина вошел в купе, – я же по-хорошему спрашиваю.

– Я говорю идите к проводнику, – Елизавета Антиповна снова завалилась на кровать.

– Ладно, – мужик захлопнул дверь и сел на пятки Толяна, – немного посижу и пойду.

Анатоль рванул ноги под себя. В тишине воцарившейся внутри помещения стало слышно, как зло сопит Елизавета Антиповна. Анатоль лежал как разведчик, ни писка ни шороха. Мужчина зашелестел бумагой и тоже умолк. Мама раскрыла глаза, скосила их в сторону. Человек сидел и внимательно разглядывал газету.

– Чушь, – вздохнул он, – пишут всякую ахинею. Слышишь?

Товарищ стал тормошить за коленку Анатоля.

– Как можно убежать из Крестов? Там стены пол метра. Только если охрана помогла. Явно…

Продолжить диспут ему не удалось. Дверь открылась, представив на суд женщину. Средних лет, то есть до климакса время еще есть, с большим бюстом колыхающимся под футболкой, коренастых ногах не лишенных изыска, она спокойно поставила чемодан на пол.

– Здравствуйте.

– Ложитесь пожалуйста наверх, – предложил ей мужчина, – внизу больные лежат.

– Оба? – женщина уставилась на свой билет.

– Думаю да,… вы до конца едите?

Мама и Анатоль лежали и внимательно слушали диалог. Мужчина назвался профессором Абалкиным Иосифом Ильичем. Женщина сказала, что фамилия знакома. Мужчина предложил сесть за столик и отметить знакомство. Женщина согласилась, но позже.

– Ваши билеты, – раздвинув дверь нарисовался проводник, – двадцать рублей за постельное белье и одеяло.

Получив требуемое, проводник напомнил профессору, что бы он имел ввиду возможность появления нормального пассажира.

– Да здесь такие душевные люди, – ответил ей Иосиф Ильич, – в тесноте да не в обиде. Вон и молодой человек пододвинется.

Мама скосила рот. Анатолий не выдержал.

– Извините, с какой стати?

– Я пододвинусь, – удивила всех женщина, – не люблю в поездах спать. Один раз ехала все вещи пропали.

Когда проводница вышла, Ильич сияюще посмотрел вокруг.

– Не курите? – спросил он даму.

– Бывает.

Когда новые знакомые вышли, Елизавета Антиповна, расстегнула кофту, еще раз проверили пришитый к бюстгальтеру кошелек. Анатолий сунул руку в трусы, там тоже все было на месте.

– Проститутка, – мама покачала головой, – и ворюга.

– Почему проститутка? – приподнялся Анатоль.

– Потому что специальность во время не получила, – Елизавета Антиповна поправила выбившуюся прядь, – потому что не хотят работать и платить налоги.