– Да… а спят спокойно, – пошутил Толик.

– Они то спят, а пенсионеры с голоду вымирают, – сказала мамуля, но вспомнив Исидора Павловича, добавила, – нормальные пенсионеры.

Дверь отворилась, запустив парочку. Вместе с ними просочился дым. Мама затрепетала ноздрями принюхиваясь. Анатоль не принюхивался, он смотрел не женщину и гадал, сколько она может стоить. Сколько разные подонки, ради своей похоти готовы выложить ей, что бы потрогать громадные сиськи. Лично он бы может, если бы вдруг ради интереса, то рублей семьдесят. Дороже не стоит, лучше в туалете проонанировать, совершенно бесплатно. Отняв от восьмисот рублей, подшитых в трусы семьдесят, Толик в принципе допускал возможность близкого знакомства. А после того как принесли белье, и Нинэль стала заправлять над ним свою кровать, такая возможность уже стала неизбежной. Поезд дернулся своим железным телом, Иосиф Ильич едва не потерял равновесие, но удержался, обняв даму за стан.

– Может ради знакомства? – предложил профессор, обращаясь ко всем, не выпуская талии, – по сто грамм, а?

– Мы с сыном не пьем, – Елизавета Антиповна оторвала глаза от чайнворда о собаках.

– Даже чая? – рука перешла на плечи.

Анатолий почувствовал волны жгучей ревности. Сто рублей – решил он для себя, или даже сто пятнадцать.

– Чай будем, – согласилась мама, – Анатолий достань два пирога.

Перестук колес – это самый романтичный звук путешествия на поезде. Они стучат своими ребрышками по рельсам, прессуя время и расстояние, отсекая случайные ноги и дробя камни. Туктукающий звук описан в песнях и прозе. О нем сложены саги и постулаты. Под эту музыку, нормальные люди танцуют, не нормальные спят, полунормальные спят после того как натанцевались. И только Анатолий и мама давят пироги с курагой, глядя на курицу, салями, дыню и коньяк с тремя звездами на борту. Профессор и Нинэль уже два раза чокнулись, поздравили маму с наступившим веком, и выпили за кинематограф.

– А пока пока по камушкам, – затянула проститутка сытым и веселым голосом.

Анатоль тайком от мамы, как бы между делом, отрезал кусок колбасы, положив на ее место четвертинку пирога. Профессор поставил перед ним стакан с алкоголем, толкнув в руку и указав глазами.

– Толик не сметь! – Елизавета Антиповна промолчала о колбасе, но выпивку в поезде за столом с ворами и проститутками, она игнорировать не могла.

– Для сугрева то, – профессор блеснул глазами в ее сторону, – позвольте сыну.

– И так жарко, – женщина напомнила, что на дворе стоит лето.

Не отрывая пунцовых глаз, мамульчик следила за руками сына, как кот за фантиком.

– А вы художник? – вдруг спросила Нинэль Толика.

– Нет, – удивился тот.

– Да, – пнула его ногой под столом мама.

– Понятно, – женщина налила себе еще грамм двадцать, – натюрморты получаются?

– Получаются, – ответила за Толю мама, и перевела разговор в другое русло, – а вы кем работаете?

– Секретарем, – женщина промокнула ротик скатертью.

– Это очень ответственно, – профессор налил еще два стакана, – на брудершафт?

– Ох вы какой, – беря стакан, проворковала Нинуля, – здесь же дети.

Мама посмотрела на нее как кобра на зайца. Толик слегка покраснел.

– За детей! – перехватившись руками произнес Иосиф Ильич.

Подождав пока жидкость перельется из стакана в Нинулин рот, профессор впился в нее как пиявка. Рука проникла под футболку и легла на грудь.

– Безобразие, – прошептала Елизавета Антиповна.

– А может вы нас срисуете? – вдруг предложил Иосиф.

– Нет, нет, нет, – запротестовала Нина, – меня не надо.

– Толян, – профессор уставился мутным взором в лицо художника, – дама не уверена, что ты хорошо рисуешь.

– Он не в форме, – мама закончила жевать, – если хотите идите в вагон ресторан, мы будем отдыхать.

– Да мы сейчас тоже спать ляжем, – профессор положил руку на колено Нинэль, – так ведь Нинок?

– Безобразие, – мама посмотрела на сына, – прошу освободить кровать.

Обнявшись, пара вышла перекурить. Мама с силой ударила подушку с боку, один раз снизу. Сын снял брюки и юркнул под одеяло.

– Обратно полетим самолетом, – решила мама, выключая свет.

Сон так и не успел прийти, как двери снова открылись. Нинэль и Иосиф просочились в номер. Укрытый по глаза, Анатолий смотрел, как он стали раздеваться. Нинэль сняла футболку, и в тот же момент к ее груди приник профессор.

– Торопыжка, – погладила его по голове Нина, и стала опускаться по его телу в низ.

Засунув голову под его рубаху, она стала целовать. Толян не верил своим глазам. Он даже развернулся удобнее, что бы видеть происходящее.

– Это переходит все границы, – Елизавета Антиповна вскочила как ужаленная, – устроили из вагона публичный дом.

– Пошли ко мне, – женщина стала карабкаться на верхнюю полку, наступив на живот Толика.

Елизавета Антиповна подбежала к обители проводников. Отворив без стука дверь, она ошалело уставилась на голый зад. Мужчина восточного типа, повернул голову.

– Занято.

– Вы из какого купе? – спросила проводница, слегка сдвинув ноги.

– Безобразие, – Елизавета Антиповна хлопнула дверью.

За окном мелькали столбы и деревья. Неподалеку струилась река. Одинокий баркас бороздил отмели, ища косяки с рыбой и раками. Разрушенные дома, ржавеющие останки комбайнов, оставались позади, словно приговор. Елизавета Антиповна, концентрировала в себе силы. Решение уехать в Венецию, пришло в голову сразу, как только они с сыном решили найти бесценные произведения. Мечта ездить в магазины на шлюпках, не давала ей покоя все годы с момента наводнения, пережитого в детстве. Осталось только продать картины, которые лежат в укромном месте, купить домик на берегу канала. Нанять гондо…гонда, – запнулись мысли, – мужчину с веслом. Развить галлюцинации ей не удалось, появилась проводница.

– Мужа встретила, – улыбнулась она, – даже дверь не успела закрыть.

– А если бы ребенок зашел? – возмутилась Елизавета Антиповна, – что бы он подумал?

– Чей ребенок? – проводница оглянулась по сторонам.

– Да какая разница чей, … может быть Ваш. Может он тоже, как и муженек случайно объявится. А тут Вы не известно чем занимаетесь.

– Ну, так получилось, что ж теперь. Неужели у Вас таких порывов не было.

– Держите свое либидо в руках.

Выяснив все отношения, но забыв о своих вопросах, Елизавета Антиповна уже было рванула дверь, но вдруг ее словно ударило током. Поправив голову, расправив кофту, подтянув чулки, она чинно растопырила купе. Картина которую дама застала, впечаталась в ее мозгу на долгие годы оставшейся жизни. Ее сын, ее кровинушка, словно собака, лакал между ног Нинэль, сама же Нинэль играла на флейте Иосифа Ильича. Иосиф Ильич стоял и читал газету сосредоточенно. Когда дверь открылась, он кивком головы поприветствовал мамулю и продолжил чтение. Сын маму не поприветствовал ни как. Нинэль слегка стонала, но ни одной головы из рук не выпускала, и на появление старушки отреагировала своеобразно – обхватив ногами тело сына.

– А ну-ка…, – не зная, что сказать дальше крикнула Антиповна, – хватит.

Сын, услышав знакомые позывные, решил оторваться. Однако Мюнхгаузену было гораздо легче, выдернуть себя за волосы из болота, чем Анатолю вырваться на свободу из чрева Нинэль.

– Отдай сына, – с этим криком, мама стала разгибать парализованные похотью ноги девицы.

– Ваш чай, – проводница, решив загладить вину, с улыбкой открыла дверь.

Ее рот отворился гораздо шире.

– Ну вы блин даете, – калитка с треском закрылась.

– Это не я! – крикнула мама стене.

Когда ни будь, может даже очень скоро. Люди перестанут торговать старыми вещами, предпочитая приобретать новые. Когда ни будь, не знаю как скоро, но нам с Вам не важно будет, что висит, стоит, лежит перед нами, натуральная вещь или копия. А в музеях, частных коллекциях будут висеть не отремонтированные полотна, а добротные имитации. Согласитесь, если это красиво, и представляет собой определенную художественную, или если это гипс или масло, то и материальную ценность, то берите и любуйтесь. По количеству музеев на рыло, наша страна уступает лишь Замбии, где проживает двести человек и где находится один музей под открытым небом в виде священной поляны. Добрища в наших музеях много, и оно безусловно, принадлежит народу. Правда я пока не знаю какому именно народу, ибо смотрим мы их наравне со всеми. Скорее всего культурные ценности, как и нефть и газ, как алмазы и пушнина, как золото и ластоногие киты, принадлежат третьему измерению. Санкт-Петербург, сам по себе уникален. Именно там Ленин охмурял народ, и носил по набережной Невы бревна, и именно там, под крышей Смольного, на стрелу собрались все одиннадцать девственниц России. Именно там сидит на зеленом коне Петр-1, именно там разводят мосты и жителей. Именно там родился величайший писатель нашей родины, Дмитрий Виноградов и кто-то еще. Все это именно там.