Инспектор Картер морщится, ладонью потирая затылок. Волосы у него с проседью.

– Да, Кэти, – подтверждает он. – Не всегда.

Для сентября погода стоит теплая. На деревьях все еще мерцает зеленая листва. Я иду через парк, по тихим улицам близ Ройял-Хилл. Рейчел сидит перед пабом за одним из крашеных деревянных столов, на которых обычно не просыхает пиво. Навес над головой украшают гирлянды белых ярмарочных лампочек.

Когда Рейчел предложила встретиться сегодня, я сочла, что ничего плохого в том нет. Никаких других планов на этот день я не строила. Я подумываю о том, как уговорить ее на этот раз не засиживаться в пабе. Мы могли бы выпить по бокалу лимонада, а затем прогуляться до обсерватории или походить по магазинам детских товаров возле рынка. Тогда в выходные за ужином с Сереной и Рори мне было бы что рассказать.

Народу в пабе много. Заметив меня, Рейчел широко улыбается и жестом предупреждает, что пойдет в бар за напитками. Свою сумку она оставляет на столе, чтобы никто не занял наше место. Я опускаюсь на деревянную скамью, достаю из сумки салфетку и вытираю стол.

Ожидая возвращения Рейчел, я скольжу взглядом по антикварным лавкам на противоположной стороне улицы. В них продают огромные старинные судовые фонари на деревянных и металлических треногах. Некоторые, с рукописными ценниками на шнурках, обвязанных вокруг их горловин, выставлены на тротуар. В Гринвиче много необычных вещей, подобных этим. Они сохранились с тех времен, когда водный транспорт играл очень важную роль. Сейчас такое трудно даже представить. Ныне это все коллекционные вещи; потускневшая бронза, медь или хром – не более чем причудливый изыск в интерьерах помещений любителей старины. В кабинете Серены стоит похожий фонарь, и прежде я им восхищалась. А сейчас, глядя на судовые фонари, я понимаю, что они мне не очень нравятся. Чем-то напоминают звездолеты. Одноглазые, таращатся на нас с другой стороны улицы, словно внеземные существа.

От стойки бара возвращается Рейчел. Мне она приносит апельсиновый сок и лимонад, себе взяла пинту пива.

– Источник минералов, – заявляет она. Потом, взглянув на мое лицо, быстро добавляет: – Я отопью всего несколько глотков.

Она небрежно ставит бокал на стол; на его пропитанную пивом деревянную поверхность выплескивается пена.

По небу наперегонки бегут облака. Солнце исчезает за ними, потом снова появляется. Я смежаю веки, подставляя лицо солнечным лучам. Они уже не очень теплые. Мы пропустили лучшую часть дня. Но я все равно рада, что выбралась из дома.

– Ну, чем ты занимаешься, ягодка? Помимо того, что делаешь упражнения на дыхание, – интересуется Рейчел и кладет на стол, рядом с бокалом, свой телефон. Окунает в пиво мизинец, слизывает с пальца пену.

– Да так, то одним, то другим.

В действительности я фактически прозябаю в безделье. Бесцельно брожу по дому, придумывая себе занятия. Перебрала все шкафы в спальне, наморозила полуфабрикатов. Читаю книжки о материнстве, испытала молокоотсос. Я уже изнываю от скуки. А впереди еще почти три месяца.

Я пытаюсь организовывать встречи с друзьями и знакомыми, но все мои предложения их, по-видимому, не устраивают. Никто из моих коллег в рекламном агентстве, где я работаю, не отозвался на мой клич выпить вместе кофе, хотя все заверяли, что будут на связи. Их жизнь наполнена совещаниями, деловыми встречами, посиделками в пабах после рабочего дня, куда меня перестали приглашать почти сразу, как стал заметен мой живот. Есть еще Кэти, но она вечно занята своей газетой. Серена в отъезде. Я даже подумывала о том, чтобы связаться с младшим братом, Чарли. Казалось бы, сейчас самое время восстановить с ним былые близкие отношения. Но потом я представила, со сколькими трудностями это сопряжено… садиться на поезд, ехать аж в Хакни… К тому же Чарли, по сути, ведет ночной образ жизни. Он работает диджеем, считая, что это настоящая профессия, и из постели выбирается не раньше трех часов дня, чтобы успеть забрать из школы дочку Руби. И получается, что всегда свободна одна только Рейчел.

Сейчас она похлопывает себя по джинсовой куртке: сначала по нагрудным карманам, потом по нижним, как при досмотре в аэропорту. До меня не сразу доходит, что она ищет сигареты. Наконец Рейчел находит пачку, а вместе с ней – и пластмассовую зажигалку, с одной стороны украшенную рисунком в виде зеленого листика конопли, с другой – карикатурным портретом Боба Марли. Большим пальцем она высекает желто-голубое пламя и искоса смотрит на меня. Я силюсь сохранять невозмутимость, но все равно украдкой поглядываю по сторонам, надеясь, что здесь не появятся мои бывшие коллеги по работе.

– Блин, я знаю, что нельзя, – оправдывается Рейчел, увидев мое лицо. Она взмахивает неприкуренной сигаретой. – И теперь курю гораздо меньше. Честно. Скоро совсем брошу. Но когда сидишь в пабе, трудно отказать себе в удовольствии.

Она прикуривает сигарету, прикрывая огонь своей маленькой ладошкой, затем глубоко затягивается и выдыхает струйку дыма в сторону от меня. При этом лицо ее перекашивается. Но я все равно немного отклоняюсь назад.

– Ты когда-нибудь курила?

– Нет.

– Молодец, – кивает Рейчел, закрывая глаза. И делает очередную затяжку.

Продавец антикварной лавки убирает с тротуара фонари. Их хромовые веки опускаются. Они звякают от соприкосновения одного с другим, когда он заносит их в магазин. Вдалеке бьют колокола церкви Святого Альфега; на дальнем краю парка шелестит листва. Солнце спряталось за толстой пеленой облаков. Я плотнее укутываюсь в кардиган.

Рейчел курит, приспустив веки. Внезапно глаза у нее широко распахиваются, как у куклы.

– Слушай, а расскажи-ка еще про Рори и Серену, – просит она, произнося их имена в одно слово, будто название какого-то телешоу.

– Ну, как я уже тебе говорила, Рори работает вместе с Дэниэлом, – начинаю я. – Видела, наверное высотное здание из стекла на берегу реки, за «Трафальгар армз»? Оно возведено по их проекту. – Я показываю в сторону рынка и реки – неопределенным жестом, поскольку отсюда его не видно.

Это сооружение – объект ненависти газетчиков. Масштабный проект реновации: на месте снесенного старого социального жилья строятся дома с роскошными дорогими квартирами. Его критиковали «Ивнинг стандард», «Гардиан» и местные газеты, бормотавшие что-то о социальной зачистке и использовании иностранных денег. «Бригада хранителей лондонского дерьма», как окрестил их Рори.

На каком-то этапе даже ходили слухи об акции протеста: Лиза, секретарь, почерпнула это в соцсетях – в «Твиттере» или «Фейсбуке». Она распечатала информацию и, не комментируя, положила ее на стол Дэниэлу. О проведении так называемого марша против джентрификации. «Бунтовщики и извращенцы», – пробормотал Рори. Однако заказчика пришлось уведомить. Теперь вокруг сооружения усилили охрану. Верзилы с бычьими шеями в черных поло патрулируют периметр, подобно вышибалам из ночного клуба. У каждого на поясе трещит рация.

– А она кто? Серена? Она ведь фотограф, да? – Рейчел выдыхает очередной клуб дыма. Солнце скрывается за облаками.

Я хмурюсь. Разве я говорила ей, что Серена – фотограф? Должно быть, говорила, хотя сама этого не помню.

– Да. Фотография – увлечение всей ее жизни. – Я краснею, осознав, что процитировала строчку с сайта Серены. И убеждаю себя, что Рейчел этого не узнает. – У нее своя студия, на другой стороне парка.

Рейчел в задумчивости кивает.

– А Рори? Он рад, что скоро станет отцом?

Ее вопрос застает меня врасплох: я сосредоточена на том, чтобы не попасть под струю выдыхаемого ею дыма. Затрудняясь ответить, ставлю бокал на стол. Конечно, он рад. Что она имеет в виду?

– Ну, то есть… – Рейчел описывает в воздухе круги сигаретой. – На днях ты рассказывала, что Дэниэл мебель детскую собирал и как он расчувствовался в клинике, когда тебе делали УЗИ. А он тоже рад? Рори?

Теперь она вертит в руке зажигалку, как кирпичик в «Тетрисе», который никак не встает на место.