– Ну как же, Дэниэл? Ты должен помнить. – Хелен кажется расстроенной. Она пристально вглядывается в лицо мужа, выискивая в нем признаки того, что память его не подводит. А он с минуту смотрит на нее так, будто впервые видит, потом пожимает плечами и опускает глаза. Блики пламени пляшут на его лице, высвечивая тени под глазами, придавая рельефность выпуклостям лба.
– Хелен, прости, что мы отказались от посещения перинатальных курсов, – говорю я. – Надеюсь, ты не в обиде, что мы выбрали другие. Они чуть ближе к дому.
– Да нет, что ты, – слабо улыбается она. – За это не переживай.
Я подозреваю, что она ждет более внятного объяснения. Но с ходу таковое я придумать не могу и перевожу разговор на другую тему:
– Ну что, перекусим?
Рори садится за стол, наполняет бокалы. У нас так заведено: он отвечает за напитки, я – за еду. Хелен тянет к Дэниэлу руки. Тот помогает ей встать с качелей, причем делает это запросто: в его худом жилистом теле таится недюжинная сила. В школе он занимался гимнастикой, завоевывал медали. Однажды в университетском спортзале он продемонстрировал нам одно из упражнений на гимнастическом коне – целую минуту держал на весу свое тело, опираясь на одни лишь запястья. Жилы на его руках вздулись; туловище прямое, как карандаш, в лице полнейшая сосредоточенность. Без очков Дэниэл выглядит совершенно другим человеком.
– Ну и как они? Занятия? – любопытствую я. – Есть от них польза?
Да, я согласилась посещать вместе с ней курсы для беременных, поручила ей записать меня. Хелен была вне себя от радости. А я, если честно, более отвратительного варианта представить не могла – сидеть в жарком помещении с ней, Дэниэлом и Рори; слушать болтовню о растяжках, кровотечении, потугах, разрезании. И напрочь позабыла про эти курсы. Хелен говорила, что нам присылали уведомление, но я ничего такого не помню. К тому времени, когда увидела пометку на своем календаре, у меня уже были другие планы.
– Занятия как занятия, ничего выдающегося, – Хелен внимательно наблюдает за мной. Я не проявляю должного энтузиазма, и она, заметив это, умеряет свой пыл. – На самом деле, довольно скучные. А в помещении, где они проводятся, жарко, как в преисподней. Ужасно! Духота неимоверная. Ты ничего не потеряла. Дэниэл тоже так и не сумел ни разу выбраться. – Она отпивает воду из бокала и осуждающе смотрит на Рори. – Кто-то ведь должен защищать честь фирмы, тем более когда с проектом возникает столько неувязок.
Ни Дэниэл, ни Рори не реагируют на замечание Хелен. Порой мне кажется, что они ее вообще не слушают. Обстановка накаляется, и я принимаюсь подливать вино. Смотрю, как оно омывает стеклянные стенки бокалов. Почти ощущаю его вкус, чувствую, как оно шумит в моих сосудах, заставляя ребенка кувыркаться in utero[4]. Но, взглянув на Хелен, я решаю воздержаться.
Жаль, что Хелен столь фанатично придерживается правил. Я часто ловлю себя на этой мысли. По крайней мере, хотелось бы, чтобы она не раздувала из мухи слона. А то в ресторане всю плешь проест официанту, показывая ему, какая она беременная. Можно подумать, у него глаз нет. Конечно, ее можно понять. У нее есть все основания не доверять собственному организму. Он уже, случалось, ее подводил. Теперь она старается исключить всякий риск. Думаю, Хелен убеждена, что, следуя правилам, она сумеет договориться – с Богом, со Вселенной. С кем угодно. Если будет следовать правилам, правила уберегут ее ребенка.
Я планировала поднять тост – за детей. Но Дэниэл, стоило мне налить ему вина, тут же подносит бокал к губам и одним глотком его ополовинивает. С минуту мы все молчим. Тишину за столом нарушают лишь звяканье приборов о тарелки, треск огня и слабые отголоски музыки, играющей на вечеринке в саду одного из домов на холме. В фонарях за дымчатыми стеклами мерцает пламя свечей.
Я смотрю на Рори. Он, глотнув вина, энергично накалывает на вилку кусочек пирога с салатом. Я пинаю его ногой под столом. Он обращает на меня недоуменные глаза. Я прожигаю его гневным взглядом.
– Обалденно вкусно, дорогая, – громко произносит Рори.
Остальные угукают, соглашаясь с ним.
– Очень простое блюдо. Там еще много, если кто хочет.
Заметно посвежело. Может, и зря мы сели есть во дворе. Но на холод никто не жалуется. Никто вообще ничего не говорит. Вечер, чувствуется, сбился с курса. Как бы направить его в нужное русло? Я снова сердито смотрю на Рори, пока он не перехватывает мой взгляд.
Рори поднимает голову и прижимает руки к столу, словно беседа только завязалась, раз он начал принимать в ней участие.
– Итак. Надеюсь, ребята, вы почтите своим присутствием небольшую вечеринку с ужином по случаю моего дня рождения?
Я вздыхаю. Вечеринка будет отнюдь не маленькой. Он приглашает всех подряд. Видимо, Рори думает, что ужины организуются сами собой. Впрочем, почему он должен думать иначе?
– Разумеется, – расплывается в улыбке Хелен. – Мы непременно будем.
– Отлично, – улыбается ей в ответ Рори. – Хелен, я тут на днях братика нашего видел. Его тоже пригласил.
Хелен на мгновение замирает со столовыми приборами в руках.
– Ты виделся с Чарли?
– Да. Мы тут как-то собрались сь сходить на одно из его вечерних диджейских выступлений, на которые он нас вечно приглашает. Забавно было, правда ведь, дорогая?
В удивлении вскинув брови, Хелен переводит взгляд на меня.
– Да, меня они тоже с собой потащили, – улыбаюсь я, поводя глазами с преувеличенной снисходительностью. Надеюсь, Хелен не очень рассердится, что никто из нас даже не сказал ей об этом. Ночные клубы она ненавидит, но еще больше не любит, когда про нее забывают.
– Мы водили туда одного из наших заказчиков, – объясняет Рори. – Вообще-то, было здорово. Правда, Дэниэл?
Тот пожимает плечами. Хелен хмурится: совершенно очевидно, что об этой вылазке «в свет» ей не сообщали и уж тем более ее не приглашали. Да и вообще, она всегда испытывает неловкость, когда при ней упоминают Чарли. Вряд ли она сама понимает, почему так происходит. Ее младшему брату почти тридцать лет, живет он в задрипанной однушке в Хакни, работает диджеем в клубе, который власти регулярно грозятся закрыть.
В принципе, Чарли – безнадежный тип. Несколько лет назад некая шведка, имени которой я не помню, родила ему дочь. В прошлом году у него возникли неприятности с полицией – вероятно, из-за наркотиков. Помнится, его освободили из заключения под поручительство Хелен. Подробностей я не знаю.
Теперь, судя по всему, он снова живет с Кэти. Интересно, как относится к этому Хелен? Про Кэти она давно не упоминала.
– Прекрасно, – неуверенно смеется Хелен. – Я буду рада повидаться с Чарли.
Я придаю своим чертам невозмутимость.
– Как поживает Кэти?
– Да мы как-то редко видимся в последнее время, – скорчив гримасу, отвечает Хелен. Я смотрю на ее исказившиеся черты, в которых сквозит обида. Похоже, у них с Кэти вышла какая-то размолвка.
– Должно быть, она очень занята на работе, – предполагаю я. Кэти – журналист, работает в одной из национальных газет – не самой престижной. И нам она при каждом удобном случае говорит, что у нее бешеная нагрузка.
– Да. Она сейчас очень занята, – с благодарностью кивает Хелен.
– В настоящий момент Кэти в Кембридже, освещает судебный процесс по тому ужасному делу… – осекается Хелен, краснея. – Вы, конечно, все о нем читали.
Мы морщимся, переглядываясь. Я кладу вилку, беру салфетку и промокаю губы. У Кэти просто талант портить аппетит и приятный вечер, навевая тошнотворные мысли, даже когда она не приглашена в компанию.
Всем известно, о каком деле говорит Хелен: газеты только об этом и пишут. Изнасилование, в котором обвиняют двух парней, выпускников частных школ. Бульварные издания, дабы подогреть интерес публики, также обычно добавляют, что один из них – сын какого-то бывшего министра, второй – отпрыск графа. Жертвой оказалась пьяная восемнадцатилетняя студентка, только-только поступившая в университет. В прессе публиковалась подробная информация о семьях обвиняемых, о том, в каких привилегированных условиях они воспитывались. Их родителей ежедневно фотографировали на ступеньках здания суда – матерей с затравленными взглядами, отцов с совершеннейшей опустошенностью в лицах. Я абсолютно уверена, что из сидящих за столом не только меня уже тошнит от всей этой шумихи.
