Дефицит сахара в России был напрямую связан с экономической географией. Исторически подавляющее большинство сахарных заводов Российской империи находилось в украинских губерниях.[493] Их там насчитывалось до 200. На юго-западе России заводов было всего 18. К весне 1918 года лишь шесть-семь из них были поставлены образцово.[494]

В ходе Германской и Австро-Венгерской интервенции на Украине и юге России Совнарком оказался отрезан от поставок сахара. Ряд сахарных заводов на юге России перешёл под контроль Добровольческой армии. Советские власти оказались поставлены перед неразрешимой задачей.

Учреждение при ВСНХ Главного сахарного комитета (Главсахара) в феврале 1918 года и передача ему всех песочных и рафинадных заводов Воронежской, Курской, Орловской, Тамбовской, Тульской и Черниговской губерний и всех свекловичных плантаций губерний Великорусского района не повлияло на кривую спада. Сахара в стране по-прежнему катастрофически не хватало. Товарообмена его большевики организовать не смогли.[495],[496]

Монополизация сахарной индустрии оказалась убыточной.[497] Рафинадные и песочные заводы простаивали. Обязательный посев сахарной свеклы желаемого урожая не приносил.[498] Если в 1917 году производство сахарного песка составляло скромные 685 330 тонн в год, то в 1918 году оно сократилось более чем наполовину: до 333 212 тонн. В 1919 году производство сахарного песка упало до крошечного показателя в 79 450 тонн. В 1920-м оно немного поднялось. В 1921 году оно снова рухнуло до ничтожной отметки в 50 182 тонн.[499]

Это говорило о том, что запасы сахара при коммунистах стремительно истощались.[500] По карточкам сахар выдавали в самых минимальных дозах. Иногда его неделями и месяцами не выдавали вообще.[501] Люди приучались пить чай без сахара.[502]

Современники отмечали, что когда получали по карточкам сахар, его накалывали микроскопическими кусочками. Мемуаристка Н. М. Гершензон-Чегодаева вспоминала, что если люди шли в гости, они брали с собой из дома свой сахар как деликатес: „Помню, что папа в таких случаях клал в жилетный карман маленькую металлическую коробочку с кусочками сахара.“[503]

В 1918–1921 годах сахар продолжал неуклонно расти в цене. Он превратился в непозволительную роскошь. Нормированной порции хватало лишь для чаепития „в приглядку“.[504]

В 1919 году поэтесса Марина Цветаева записала в записную книжку про то, как шла по улице и фантазировала о том, как зайдёт к знакомым. Цветаева представляла, как будет сидеть в гостях над стаканом чая, который не будет пить, „потому что без сахара – скучно, а с сахаром – совести не хватает, ибо кусок сахара сейчас 4 р. – и все это знают.“[505]

При отсутствии сахара населению пришлось переключиться на подсластители и сахарозаменители. Некоторые стали пить чай с изюмом.[506],[507] Но вскоре и изюма стало не достать. Вприкуску с чаем ели конфеты – „конфекты“, как их называли в старой орфографии. Употребление мёда, варенья и сушёной черники в качестве сахарного эрзаца возросло. В 1918 году в нелегальной продаже ещё можно было найти дорогой сахарный мармелад, яблочное пюре, сушеную землянику и пастилу. По сообщениям петроградской прессы, можно было достать даже сахарные бисквиты, пирожные и рахат-лукум свежего привоза. Но для широких слоёв населения все эти лакомства были абсолютно недоступны.[508]

В употребление пошёл глицерин и так называемый „ландрин“.[509] Последний представлял из себя сорт леденцов знаменитого в России кондитерского товарищества „Георг Ландрин“. Это монпансье продавалось в жестяных баночках.[510]

Сладкие леденцы и карамель неминуемо подскочили в цене. Так в газете „Ржевская коммуна“ от 7 (20) февраля 1918 года была опубликована характерная заметка. В ней член Ржевского Совета Холопов рассказал, как утром, по дороге на работу, он заметил двух извозчиков, которые везли какой-то подозрительный товар, запакованный в коробки. Хозяин, некто Асмудов, вёз ландрин и монпансье для нелегального сбыта. Когда Холопов остановил и повёл его в Совет, Асмудов попытался откупиться от представителя власти. Тот не поддался. Дело передали в Следственную комиссию.[511]

Вскоре, в 1918 году, фабрики Ландрина были национализированы государством. После этого производство леденцов существенно пошло на спад.[512] Несмотря на обилие различных подсластителей, главным заменителем сахара в 1917–1918 годах стал вредный для зубов сахарин.[513]

С истощением запасов сахара сахарин стремительно вошёл в оборот и заполнил целый сектор торговли. С лета 1917 года ввоз сахарина из-за границы производился в адрес Министерства Продовольствия через таможни в Петрограде, Москве и Владивостоке. Качество и процентное содержание импортных подсластителей формально находились под наблюдением Временного правительства.[514]

Но со временем контролировать качество иностранного сахарина оказалось практически невозможно. Дешёвый германский сахарин, который массово ввозили из-за границы контрабандным путём, завоевал рынок.[515] Торговля сахарином и спекуляция на нём приняли всеобщий характер.[516]

Вместо настоящего сахарина потребителям в аптеках за огромные деньги часто продавали фальшивку: сахарную пудру или крошечные шарики из сахарной пудры. Этого едва хватало на один стакан чая.[517]

В дополнение к этому в советской России в 1918 году появился и другой контрабандный соперник. Иностранный сахарин, по мнению властей, был, по-видимому, австрийского и американского производства. Этот продукт продавался преимущественно в таблетках, с упаковкой в заклеенных коробочках по 300, 500 и 1000 штук. Продажная цена такого сахарина составляла от 45 до 150 рублей и выше. По данным печати, встречались и упаковки в стеклянных трубочках по десять таблеток стоимостью от 2 рублей 50 копеек до 4 рублей. Продавались таблетки сахарина и поштучно: за 40–50 копеек.[518]

Сахарин также можно было купить и в маленьких конвертиках.[519] Стоимость отечественного сахарина, произведённого в Петроградской лаборатории, была очень высока. При отсутствии химических веществ, необходимых для массовой выработки сахарина, советской индустрии было не под силу удовлетворить огромный рыночный спрос.[520]

В декабре 1918 года частная продажа сахарина была запрещена. Государство стало продавать конфискованный сахарин трудящемуся населению по установленной цене через муниципализированные аптеки, кооперативы и потребительские лавки в маленьких дозах, не выше одного грамма.[521]