А дальше подбородок в колени и тихий шепот в пустоту.

Это был последний день. Седьмой. Они забрали у нее все, но только не ее любовь. Она улыбалась, когда Рон злился. Вторжение в ее разум было особенно болезненным, ведь Рон был в ярости. Он подчистил ее воспоминания по отношению к себе, но Драко, даже при смерти, стоял между ними.

Они потерпели неудачу. Они не смогли. Она по-прежнему жила Малфоем. А это значило, что Гермиона никогда не простит их.

– Профессор Люпин, – обратилась Джинни к Римусу. – Нам достаточно удалить ведь одно-единственное воспоминание, верно?

– Да, вполне. Нам бы узнать, с чего все началось, – ответил Римус.

У них было ровно четыре минуты.

Рон умоляюще уставился на сестру, мысленно уговаривая помочь, но Джинни не смотрела на брата. Она смотрела в испуганные глаза подруги, ведь та знала, что Джинни знает, с чего все началось. А еще Джинни успела перехватить нежный взгляд от Гарри, устремленный на Грейнджер.

– Пусти, – Джинни поменялась местами с Роном.

– Пожалуйста, – просит Гермиона, а глаза заполняются слезами, что медленно катятся по щекам. – Пожалуйста, – повторила Гермиона спустя две минуты.

Грейнджер надеялась, что подруга так не поступит, ведь она уже медлила целых две с половиной минуты. Но как только Гермиона хотела открыть рот, чтобы поблагодарить за эту щедрость, Джинни направила на нее палочку и произнесла заклинание.

У них осталось ровно полторы минуты.

– Гермиона, тогда, на втором курсе, Рон назвал тебя маглорожденной. Помнишь?

– Помню, я тогда упала и разбила коленку, поскользнувшись на мокрой траве, когда бежала к Гарри. Драко тогда спросил у меня, не ушиблась ли я.

– Нет, Гермиона, все было не так, – Джинни уже двумя руками держала палочку, чтобы та перестала трястись. – Он назвал тебя грязнокровкой, намекая на твое происхождение. Рон хотел заступиться за тебя, но Драко его проклял, и Рон пару дней выплевывал из себя слизней.

– Рон первый назвал меня маглорожденный, – покачала головой Гермиона.

– Смотри в мои глаза, – просит Джинни. – Драко Малфой назвал тебя грязнокровкой тогда и все эти года специально тебя оскорблял, зная, как тебя это задевает. Рон хотел за тебя заступиться, и этот мерзкий Пожиратель его проклял.

Джинни опустила палочку. Зрачки Гермионы на секунду расфокусировались. Она несколько раз подряд быстро-быстро моргнула.

У них оставалось тридцать секунд.

Момент был такой напряженный, что никто не заметил, что в комнате появился еще один человек. Блейз Забини бежал так быстро, как только мог. Это случилось всего пять минут назад, но он тут же направился в Хогвартс, чтобы сообщить Гермионе хорошую новость, что Драко пришел в себя.

Но он опоздал. Буквально на тридцать секунд.

– Милая, кто такой Драко Малфой? – спросила Джинни.

– Драко Малфой – мерзкий Пожиратель, и я его ненавижу, – и девушка бросилась в объятия Рона.

Джинни последовала ее примеру и кинулась в объятия Гарри:

– У нас все получилось, – она даже чмокнула Гарри в щеку, но тот отодвинул ее и подошел к Гермионе.

Еще одна грубая насечка на хрупком сердце Джинни. Сердце же Забини обливалось кровью, когда он уходил, по-прежнему никем незамеченной. Сердце Гермионы быстро-быстро стучало, словно передавало ей зашифрованное послание. Но увы, разгадает она его еще не скоро.

В Малфой-мэноре никто и не заметил, что Забини куда-то отлучался. Но суматохи стало куда больше. Несколько раз в него влетели домовые эльфы, пока он поднимался в комнату Драко. Блейз Забини и не догадывался, что, к огромному облегчению от пробуждения Драко, к Малфоям пришло и великое горе.

Как обычно, Нарцисса Малфой стояла у окна в своей комнате и рисовала. Она находила закат особенно прекрасным. Даже лучше, чем рассвет. И сегодня она смогла полностью завершить картину.

Как обычно, она проверила Драко, но тот по-прежнему не подавал признаков жизни.

Как обычно, улыбнулась его другу, Блейзу, который чуть ли не ночевал в кресле, отлеветированному к кровати ее сына.

Как обычно, домовики дали ей чудесное зелье, помогли переодеться. А потом оставили ее одну, зная, что хозяйка быстро уснет.

Но не сегодня.

Сегодня она корила себя во всех бедах, что приключились с ее семьей. Семья была для Малфоев не пустым звуком. Это был девиз. Это был их крест.

Люциус подвел себя под Азкабан, лишь бы Темный Лорд перестал пытать ее. Сын стал убийцей, чтобы сохранить ей жизнь. И если он выживет, то навсегда останется марионеткой в руках Темного мага. Нарцисса больше не могла этого терпеть. Даже ее дом, ее крепость, больше не был самым безопасным местом, не был оплотом.

Босые ноги коснулись пола, когда она свесила их с кровати. Она еще четыре дня назад перестала пить зелье, выливая его на ковер, а затем убирала следы при помощи палочки. Ей было больно, но боль подстегивала мыслительный процесс, заставляя видеть ситуацию под лучшим углом.

Миссис Малфой вышла на улицу, никем не замеченная и скрытая чарами. Свою палочку она закопала в своей оранжерее. Возможно, она не хотела, чтобы и ее палочкой, как палочкой мужа, воспользовался Сами-Знаете-Кто, а, возможно, у нее были на нее планы. Не для себя. Для другой.

Она прогулялась по саду, побродила по лабиринту из зеленой изгороди, а потом подошла к пруду. Сбросила мантию. Рядом упала любимая книжка. Затем она выскользнула из туфель.

Огромный солнечный круг отражался в темной глади пруда. И Нарцисса уверенно направилась в центр водоема. Она легла на спину, устремив пронзительный взгляд в яркое небо и раскинув руки. Она сделала глубокий вдох и зажмурилась прежде, чем начать погружаться на дно.

Когда спиной она коснулась дна, ее глаза широко распахнулись.

Закат действительно прекрасен, когда он последний.

Солнце прекрасно, даже сквозь мутный слой воды.

Вода попала внутрь через нос, и защипало горло. Инстинкт самосохранения взял свое, и женщина перекрыла доступ воды в нос, зажав его пальцами.

Но…

Но все ради семьи.

Она снова раскинула руки в сторону, а затем сделала глубокий вдох. Всего лишь на секунду голова взорвалась, словно тысячи мелких игл вонзились в тело. Но как только она смирилась со смертью и сделала еще один вдох, стало тепло. Даже жарко. Холодная вода встречала ее теплыми объятиями. Взор мутнел, а легкие наполнялись водой. Ни единой попытки спастись.

В тот момент, когда ее голубые глаза закрылись навсегда, серые глаза Драко широко распахнулись.

По его щекам текли слезы. Слезы матери. Слезы Грейнджер. Пальцы сжались в кулаки в борьбе за жизнь, и он широко распахнул глаза.

И вот сейчас он сидел с Блейзом, не понимая суеты за дверью. Да и Блейз тоже не знал, что произошло.

– Я рад, что ты пришел в себя, – улыбнулся мулат.

– Еще бы, у меня ведь есть сын, – слабо улыбнулся Драко. – Будет сын, – поправил он сам себя.

– Откуда ты?..

– Я слышал, как ты мне рассказывал.

Они оба верили, что у Драко еще есть надежда на нормальное будущее.

Блейз уснул прямо посередине разговора. И Драко воспользовался этим, чтобы выйти из комнаты. Странно, но он не встретил ни одного домовика на своем пути. Матери не было в комнате, поэтому он пошел к отцу в кабинет. Тот был удивлен, но не более. Это было второе потрясение за вечер, поэтому Люциус был настолько скуп на эмоции.

Люциус молча налил во второй стакан немного огневиски и протянул сыну. Драко, не задумываясь, принял его.

– А где мама? – спросил он, когда отец залпом осушил уже не первый бокал, судя по его виду.

Спустя пять минут Драко вышел из кабинета Люциуса. Ноги подкашивались и отказывались его держать, но он упорно шел, не прося помощи. Он дошел до своей комнаты, где Блейз с кресла переместился на его кровать.

Даже лучше, что друг спит. Есть время подумать.

Драко сидел в своей спальне и смотрел в окно.

Закат поистине был прекрасен.

В ушах звучал голос отца:

– Ты же, знаешь, Драко, когда умирает художник, Мерлин разрешает ему разрисовать небо.