– Что с ней?

– Моя девушка упала с лестницы. Ну знаете, она была там, на башне, с директором, а теперь вот…

– Клади ее сюда бегом, – указывает женщина на кушетку. – В нее что-то попало? – уточняет она.

– Мы ждали ребенка.

– Ох, – сокрушается Помфри. – Дружок, тебе придется постоять за ширмой, – и Рон кивает.

Мадам Помфри делала все возможное и невозможное. Спустя примерно час она вынырнула из-за ширмы.

– Как она?

– Мисс Грейнджер через пару дней может покинуть больничное крыло, но…

– Но?

– Мне жаль, но ребенка я не смогла спасти.

Рон поджал губы, сдерживая улыбку. Это была прекрасная новость – призрак Малфоя снова померк в его ярко раскрашенных мечтах.

Гермиона стала подавать признаки жизни, и Помфри кинулась к девушке. Мадам рассказала ей все, пряча глаза. Женщина пообещала сохранить все в тайне, но Гермионе было глубоко плевать.

Она начала плакать, кричать и метаться в кровати. Помфри пришлось насильно влить в нее большую дозу успокоительного. Рон ушел. Поэтому женщина решила составить Гермионе компанию.

– Все будет хорошая, милая, – гладила она девушку по волосам. – Ты сильная, крепкая, у тебя обязательно будут еще дети.

А Гермиона начала плакать сильнее, ведь она знала, что мир никогда не увидит ребёнка Драко Малфоя. Его ребёнок был особенным и неповторим. И она не сберегла его. За одну ночь она потеряла сразу обоих. Ей не нужны были другие дети – ей нужен был он. Единственное, что Драко подарил ей. Единственное, о чем не знал. Единственное, что она смогла украсть у него взамен на своё сердце

========== Глава 21 ==========

Комментарий к Глава 21

Как заявила моя бета, предыдущая глава была слишком. Очень много слишком, поэтому эта глава небольшая, но вышла на неделю раньше. Если все пойдет по плану, то главы будут стабильно выходить раз в неделю, но меньшего объёма. Не берусь этого обещать, но очень постараюсь.

Берегите себя!

Несколько дней в Больничном крыле растянулись на неделю для Гермионы Грейнджер. И все это время она плакала под причитания Мадам Помфри, которая даже при помощи зелий не могла помочь справиться с болью. С душевной болью.

Наверное, такую же адскую боль испытывал Теодор, когда решил прекратить свои страдания. Она его не вспомнила, но она его помнила.

Именно такой и нашел ее Забини. Он бы пришел к ней намного раньше, но не знал, где она. Поттера нигде не было видно, а Уизли ходил самодовольный, и на все расспросы Блейза говорил, что Гермине “заебись без гадюк”. Он ее искал, но безуспешно.

А потом его завалили. Он буквально погряз в делах. У слизеринцев больше не было лидера – дальнейшая судьба Драко Малфоя была окутана загадками. Нотта тоже не было, чтобы разрядить обстановку. Он остался один. Совсем один. У слизеринцев не было даже декана!

И Блейз взял на себя эту страшную роль – сдерживать стороны. Другие факультеты винили во всем случившемся именно Слизерин, особенно доставалось отпрыскам Пожирателей. И Блейз пытался их образумить. И только лишь благодаря его врожденному обаянию и трезвому уму перебранки не доходили до магических дуэлей.

Но в то же время он пытался сдержать ответную реакцию слизеринцев – их возмущение росло, и Забини мужественно принимал на себя удар. А когда почувствовал, что не справляется, отправился к Помфри, чтобы она дала ему настойку-другую от нервов, иначе он будет первым, кто свихнется и проклянет каждого в этом замке.

Тут они и встретились. Она плакала и винила себя, что не уберегла их. И Нотт вместе с ней оплакивал своего друга – по Дамблдору пусть Грейнджер плачет. Между ними недопонимание, но горе его сглаживает.

Забини рвался к другу, но не мог к нему попасть. Минерва Макгонагалл отпустила студентов по домам, но при условии, что родители самолично за ними явятся. Другие же, кто не был столь подавлен или огорчен, продолжили обучение. Каких-то полтора месяца. Но это было сложно назвать учебой. Все были раздавлены и делали друг другу поблажки – ученики не замечали тревоги преподавателей и их заплаканные глаза, те же, в свою очередь, не настаивали на докладах и сквозь пальцы смотрели на домашку.

Его мать, естественно, не спешила его забрать. Скорее всего, ее вообще не было на континенте. Блейз был уверен, что у нее новая очередная “большая” любовь. Снегга не было, и не к кому было придти и попросить помощи. В самом деле, не к Макгонагалл же идти.

Он писал письма. Много писем. Но все они приходили не распечатанными. И Блейз совсем расклеился бы, но у него была Гермиона. У него не было права на слабость.

И Гермиона была не просто стимулом не опускать руки – она была в какой-то мере для него указателем. Показателем, что с Драко все в порядке. Друг столько раз отравлял разум Гермионы, что если бы с ним что-то случилось, что-то страшное, то она бы вспомнила. Не все, но что-то бы. И Забини каждый раз улыбался сквозь боль, когда не наблюдал признаков возвращения памяти.

Он буквально поселился в Башне Старост. И плевать он хотел на разрешения или правила. И что, что он не староста? Там оставался последний друг. Его последний оплот.

В Башне Старост всегд было холодно. Грейнджер нараспашку открывала все окна. Забини боялся, что она замерзнет и заболеет, поэтому незаметно направлял на нее всегда согревающие чары. А она не понимала, почему еще не превратилась в ледяную статую.

Она топила себя в своем горе. Но при этом не тянула никого за собой. Она наслаждалась с одержимостью мазахиста. Прокручивала по сотому кругу в голове воспоминания, кожей ощущала прикосновения его пальцев. Бередила каждую рану, не задумываясь срывая с души корочку. Вскрывала каждый гнойник на своей грязной душе.

Она хотела дойти до того момента, когда будет никак. Когда главы выцветут и станут серыми. Когда тело не будет ломать в очередной агонии. Когда душа сломается окончательно и наконец-то найдет тот порог, когда уже не больно. Когда она настраивается на всю оставшуюся жизнь вперед, что любая боль перестанет ощущаться, ведь по крови уже будут течь антитела или антидот. Никаких чувств.

Именно поэтому было холодно – потому что холод замедлял процессы. Потому что это было ее обезболивающее. Потому что касание ветра к коже напоминало касание родных пальцев.

С друзьями у Грейнджер не складывалось. Пару раз Невилл хотел с ней заговорить, но не мог. Пару раз к ней подходил Рон и Джинни, но она их посылала. Да, она научилась слать на три буквы.

Было жалко только Гарри, который не понимал, какая очередная кошка пробежала между друзьями. Даже Джинни в этот раз не дала ему внятного ответа.

Всего лишь однажды они собрались втроем – Золотое Трио. Это было перед похоронами Альбуса Дамблдора, которого решили похоронить на территории школы. Такой чести не удостоился ни один директор Хогвартса, но и не один из них не был Великим Альбусом Дамблдором.

Гарри тогда загробным голосом сказал, что все было зря. Просто зря. Медальон был подделкой. Гермиона тогда снова горько заплакалась, а Рон уничтожающе на нее посмотрел, словно она мешала.

Они ломали голову, но так и не смогли придумать, кто, а главное – зачем, подменил настоящий крестраж репликой. Каждый из них думал об одном и том же, но боялся озвучить – сколько еще крестражей было подменено? А уничтожены ли настоящие?

– Я ухожу, – заявил Гарри. – Закончится год, и я пойду искать крестражи.

– Ты ведь не знаешь, что это и где они, – попыталась гриффиндорка его вразумить.

– Ну так изучи теорию, Гермиона, – советует Рон. – А то последнее время только и делаешь, что ничего.

– А что будешь делать ты? – спрашивает она у своего насильника.

– Как что? – Рон даже пальцем у виска покрутил. – Буду рядом с Гарри.

– А мне что делать?

– Ну, книжки почитай, как обычно. Еще можно всякие зелья сварить, кто знает, что нам пригодится, – загибает пальцы Рон.

– А может, ты этим займешься?

– Что ты сказала? – в голосе Рона слышалась угроза.