***

Гермиона устало сжала переносицу, ее ноги едва касались чистых троянских улиц. Свернув на центральную площадь, она нетерпеливо погрузилась в толпу, ее лицо все еще было скрыто льном, и она устало взглянула на огромную золотую фигуру Аполлона, следившего за своими людьми из центра города. Величественные здания окружали шумный район, закольцовывая шумные маленькие лавки продавцов, раздающих свои товары.

Гермиона впитывала в себя приморскую атмосферу, сочетавшую соленые потоки энергии особого вида, и нежно улыбалась, наблюдая за торгашами, обменивающими медные царапаные монеты и драгоценные изделия с удивительной скоростью фокусников. Жизнь тут продолжалась непрерывно и беспрепятственно, игнорируя угрозу, надвигающуюся на город темной лавиной раскинувшегося на золотых берегах лагеря.

Внезапно Гермиона остановилась, поспешно оглядываясь. Охранник испарился, эхом затерявшись в толпе. Она приклонила голову к плечу в его поисках. Голос зовущего утопал в возгласах и гуле толпы, но Гермиона слышала зов, отдающийся ее именем воздуху, прежде чем рынок поглотил новый вскрик.

— Моя госпожа! Госпожа Гермиона! Вам не следует…

Остаток слов был утоплен в шуме, и Гермиона ничего не услышала более. Но вместо того, чтобы вернуться, она направилась дальше. Ноги несли ее прочь с агоры, мимо публичных бань и нарядных портиков, выложенных твердым цветным камнем.

Дорога, бегущая к городским воротам, была все еще многолюдна, но волна людей неслась за безопасные стены, навстречу Гермионе, напротив покидавшей их. По пути ей встретились несколько тележек с провиантом и глиняными кувшинами, и Гермиона уверенно понимала, что царь Приам верен своему слову, снабжая город к войне.

Гермиона не могла вспоминать доброго старика иначе, чем с любовью. Он встретил ее радушно, с распростертыми объятьями в той семье, которой она не заслуживала. Первый раз в жизни она чувствовала себя защищенной. Но что она принесла человеку, предоставившему ей щедрое убежище? Ничего кроме хаоса и раздоров, ведущих к смерти.

Гермиона встряхнула волосами, обходя тяжелые ворота, и осторожно посмотрела на стражей, чьи глаза тяжело давили на ее плечи, не прекращая слежки. Не было сомнений в том, что они с радостью бы и передали её спартанцам в эту секунду, дабы хоть немного угомонить их жгучую ярость.

Она ощутила как тяжелая рука со вздувшимися раненными венами ухватила ее запястье. Глаза Гермионы тревожно нашли солдата, сдерживающего крепким кольцом ее руку.

Он казался очень молодым, почти еще юнцом. Его лицо было очень загорелым и очень гладким. В нем не было привычной жесткости и злости, к которой она приноровилась за эти дни, солдат был будто взволнован. Его взгляд цепко охватывал Гермиону, пытаясь забраться под кремовую ткань, в которую было закутано даже ее лицо.

— Моя госпожа, в это время покидать город запрещено, я прошу вернуться вас во дворец под охрану. Греки уже здесь, и царь велел запечатать ворота после захода солнца. Вы не должны…

Гермиона скромно потупила голову, чтобы скрыть облегчение, затопившее ее черты.

— Воин, а как же священнослужители? Они находятся в храме Аполлона.

Юноша нахмурился.

— Они отказывались покидать священную обитель, поэтому туда был направлен человек, чтобы защищать их. А в случае необходимости он выведет их из храма.

Гермиона подняла дикий взгляд, почтительно склоняясь.

— Тогда я более чем в безопасности. Я иду в храм лишь для того, чтобы вознести свои молитвы светлому Аполлону, и я ожидаю скоро вернуться. Не бойся, воин, ты верно поступил, остановив меня.

Сцепление у ее руки мгновенно ослабло, молодой человек казался весьма польщенным. Он благоговейно поклонился ей до земли и махнул вперёд, возвращаясь к группе своих собратьев-часовых, которые не преминули отметить обильную краску, затопившую его гладкие щеки.

По-кошачьи темно улыбнувшись, Гермиона устремила свой взгляд к извилистой дорожке — протоптанному торговому пути, пройденному стопами путешественников до нее, многим из которых так и не повезло увидеть эти великие стены. Мрачные мысли пронеслись в ее голове, и она опустила глаза к подолу пыльной каемке хитона, покачивающегося по песчаному пути.

Мили засушливой трескавшейся земли простирались перед ней, и Гермиона не видела ничего, кроме этой засушливой дороги, оставленной сейчас всеми. И лишь стервятники рассекали далекую синь. Ей казалось, что время вокруг замерло. Пышные мягкие кудри прилипали к влажной коже, утомленной долгим печальным путешествием.

Дотронувшись до лба накрахмаленным и плотным куском льняной материи, Гермиона взобралась на новый холм. Искрящееся бесконечным роскошным свободным блеском, Эгейское море бесконечно утопало перед ней в своем удивительно синем цвете, таком синем, каким были глаза Гектора. Этим невероятно кристальным и чистым цветом троянской благородной породы, какую передал царевич-воин своему маленькому сыну Астианакту.

Все ее маленькие формы затопила волна решимости, и новая сила заполнила вены. Она спасет и, даже если заплатит за то высокую цену. Любым путем, любым способом, она не даст крови испачкать золото песков.

Когда Гермиона оторвалась от нетронутых вод, то ее взгляд с трудом сосредоточился на рое темных масс, спрятавшихся в дюнах. Большие черные строения, зарывшиеся в песок, и страшные вражеские корабли глядели на нее.

Гермиона уже однажды видела греческие паруса. Ей запомнился один, серебряно-зеленый, с этой странной подкладкой он выделялся среди риффов. Еще тогда неожиданно в ее душе родилась почти мистическая тяга к тому кораблю, но она поспешно откинула ее прочь. И вот теперь, когда она снова рассматривала берега с далекого расстояния, то все равно чувствовала загадочное притяжение.

Гермиона поспешно обернулась к троянскому стану. Там, среди засушливых земель и ярких слепящих пейзажей, стоял белоснежный храм Аполлона. Бросившись к зданию, она пробежала под золотой, грациозно изгибающейся под колоннами, статуей.

Жгучая жара бесплодных земель просочилась в ее детские кожаные сандалии, и Гермиона побежала еще быстрей. Храм начинал вырисовываться еще более резкими чертами, но чем ближе она становилась, тем сильнее ей казалось, что он и вполовину не так великолепен, как портики Трои. Может, это прогневало Бога Солнца…

Откинув прочь зловещие мысли, Гермиона сбросила легкую ткань с лица и взбежала по ступенькам вверх. Вслед за ней летела огромная темная волна кудрей, трепетавших от зноя.

Когда спасительная прохлада дотронулась до нее, Гермиона замедлилась, снова вернув свою величественную походку, скользившую мимо священников, жгущих ладан и молитвы.

— Брисеида! — воскликнула Гермиона, бросаясь к молодой темноволосой женщине в радушные объятия и с удовольствием вдыхая чистый благовонный аромат одежды жрицы.

Дрожа от бури подавленных эмоций, Гермиона отстранилась от Брисеиды. На ее веках блестели капли непролитых слез. Жрица была одной и немногих, кто принял спартанских сестер, Брисеида была лишь немногим старше Гермионы, гораздо ближе остальных к ней по годам. И между ними прорезалась странная связь. Однако, если Гермионе мечталось о дальних странствиях, таинственных свитках и пергаментах из северных земель, то Брисеида была полна решимости посвятить свое сердце и душу богам. Гермиона бескорыстно восхищалась ею, но боги казались ей несуществующей выдумкой.

— Все дело в вере, Гермиона. — повторяла Брисеида часто, сияя своей благочестивой красотой. Она качала головой, укоризненно воспринимая доводы Гермионы.

Но сегодня, в это темное время, когда страшные греки стояли у ворот, Гермионе пришлось увидеть новую силу, полностью выходящую за рамки пергаментов и теорий.

— Они пришли уничтожить Трою, Брисеида. Должно быть, я прогневала богов, когда мы с Еленой ступили на эти земли, я не должна была…!

Жрица погладила волосы Гермионы.

— Не думай так, моя Гермиона. Аполлон защитит нас и нашу землю, он будет…

Гермиона сжала зубы в беспокойстве.