– Я таких царей не знаю, – сказал тогда Ньютон с обидой в голосе, – мне вообще на монархию плевать. Будь он хоть царь, хоть жопа с бородой, ты мне смысл объясни! А ты белибердишь по чем зря.

Переход на личности мог означать лишь одно: откупоривали третий штоф коньяку, имея на закуску лишь дискуссию. Такими темпами словесная баталия могла легко перерасти в кулачную.

Гоголь уже потихоньку давал крен, вызванный то ли неравномерностью распределения груза, то ли сильным боковым ветром. Было видно, что ещё немного, и литературный лайнер перевернётся полностью и уйдёт на песчаное дно. Перед тем, как героически затонуть, Николай Васильевич гуднул всеми трубами:

– Да как я тебе объясню, коли ты фофан, олух царя небесного, осто…

– Лоп! – сказал Ньютон, хлестким ударом утопив литературный пароход, отчего тот опустился на дно и сладко задремал.

Великий учёный допил третий штоф и чётким оловянным шагом промаршировал в спальню. Сэр Исаак Ньютон был крепким судном и никогда не сбивался с курса и даже не садился на мель.

К утру воспоминания о полемике и последовавших разногласиях растворились в душном абстинентном тумане. Даже клеймо от свинцового кулака Ньютона на левой щеке Гоголя смотрелось, скорее, как знак качества, а не как главная улика вчерашних прений. В этом и был смысл если не борща, то настоящей мужской дружбы.

А на разгадывание борщевой метафизики великий учёный сэр в конце концов махнул рукой.

– Всему своё время, всему своё время, – повторял он про себя фразу, авторство которой по дружбе припысывал Гоголю, – авось, само как-нибудь придёт.

Но за всю жизнь сакральный смысл так и не пришёл в его великую учёную голову, что не мешало ему просто наслаждаться борщом при любом удобном случае.

Как известно, сэр Исаак Ньютон был до крайности добр. В его просторном сердце уживались все мыслимые и несколько немыслимых добродетелей, какие только бывают на свете. За это его обожали все, от крепостных до баронессы де'Люкк, которая за глаза называла великого сэра не иначе, как разиней и тюфяком. Добрые сытые мужики величали барина ласково, тютя. Впрочем, делали они это тоже заочно, дабы не лишиться привилегий, коих было множество.

– Модернизация деревни и просвещение мужиков, вот что подымет страну с колен, – рассуждал Ньютон, отменяя то оброк, то десятину, то другие менее известные термины. Крестьяне даже столовались у великого сэра на кухне, напрочь забыв о добывании хлеба насущного. Дошло до того, что мужики буквально сели Ньютону на шею, свесив грязные ноги в новеньких хромовых сапогах, которые тоже были одной из граней Ньютоновского великодушия. В конце концов, какой бы ни был Ньютон великий учёный, но выя его не могла вынести такой непосильной ноши, как грязноногая людская неблагодарность. Ни модернизации, ни просвещения не получалось хоть тресни. Крестьяне, получив вольную жизнь, уходили в загул, пропивались вдребезги, влипали в тёмные истории и мёрли от придавившей их свободы. Но, как Ньютон не уговаривал мужиков вернуться к труду, как не дребезжал на митингах своим трамвайным голосом, достигнутый эффект неуклонно стремился к нулю.

– Тогда, – сказал великий сэр монолитно и уверенно, – я вам больше жрать не дам. Идите вон в поля, выращивайте эту, чего вы там выращиваете. Переходим на сомообеспечение, граждане черни. Тогда и посмотрим, кто тут тюфяк.

Мужики сначала не поверили. Как же это так, чтоб ихний барин, тютя, да такого строгача ввёл.

– Пущай, – говорили, – недельку побесится, потом ещё сам придёт звиняться, мякгосердный.

А Ньютон на фазенде заперся и мучается совестью. Как же мужики без трюфелей да без свиных потрохов в сливочном соусе проживут? Но потом взял себя в руки, окреп душевно и решил держать марку до конца, пускай бы совесть его на обед целиком сожрала.

Пока великие заботы посещали великую голову великого учёного, его не менее великий аппетит взыграл, что называется, всеми красками. Да ещё и полуштоф коньяку добавил своё. Решил Ньютон шашлычок зажарить. А мясо ладное такое, сам мариновал, ни тебе прожилки, ни плёночки, и жира ровно столько, сколько надо. А лучок крымский просолился начисто, так что хоть сырым на закуску употребляй. А помидорки в маринаде так ровно нарезаны и все кусочки один к одному, как братья-близнецы. У великого учёного сэра даже ухнуло что-то внутри, пока он мясо нанизывал. И тут дух пошёл шашлычный, такое благоухание, что каким сытым не будь, а живот милости запросит. Есть в мире два аромата, которые просачиваются сквозь самые непросачиваемые преграды и безошибочно находят все носы в округе, маня их обладателей, подобно тому, как сирены своими голосами манили мореплавателей. Аромат свежей выпечки и аромат шашлыка, вот два роковых соблазнителя и голодного, и сытого.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.