За много лет Дженни привыкла к причудам соседки, уже не удивляясь им, принимая и любя ее такой, какой она была, со всеми ее странностями. В конце концов, несмотря на все свои особенности, Гермиона была потрясающе доброй, чуткой, верной и смелой. Сколько раз она утешала Дженни, когда та расходилась и снова сходилась со своим парнем, Гарольдом! Сама же Грейнджер, впрочем, никогда не уделяла особого внимания противоположному полу.
— Он же скучный, как зубная боль, — кривилась она на очередного кандидата, приведенного Дженни для знакомства. — К тому же, серьезно, черные волосы? Мне по вкусу что-нибудь поярче.
Гермиона витала в облаках, зачитывалась романами о магии, колдовстве, древних замках и любви, о героях и их врагах, о верных друзьях и непримиримых соперниках, куталась в слишком большой для нее мужской свитер и крутила в руках какую-то книгу, написанную на странном руническом языке, недоумевая, откуда она. Гермиона знала, пусть и не в совершенстве, болгарский, у нее была целая россыпь значков с не вполне приличной надписью, среди ее вещей лежал смешной ярко-алый галстук. И, глядя на эту девушку, которая не помнила чуть ли половину своей сознательной жизни, Дженни раз за разом понимала, как далеки они друг от друга. Пусть Гермиона искренне любила свою подругу и их общих друзей, свою работу, коллег, домашние вечера с книгой или фильмом, но ее настоящее место было где-то далеко, там, где жил парень с веселым нравом, носивший когда-то этот поношенный свитер с буквой F.
На самом деле, это понимала и Грейнджер. Ее не оставляла мысль, что она родилась не в то время, не в том месте. Ей хотелось погрузиться в мир, о котором она читала: в мир, где магия не была простой сказкой, где герои сражались и спасали мир, где любовь была не просто словом, а чувством. Особенно сильно она это ощущала в дождь.
Часто она просыпалась посреди ночи, вырывая разум из оков сновидений, где она видела долговязого рыжего парнишку с крысой на руках, серьезного мальчика в грязной мантии и больших круглых очках, древний замок, двух близнецов, лиц которых она никогда не могла вспомнить поутру.
— Перестанет быть больно, Грейнджер, — говорил ей один из них, всовывая в руки пузырек с вязкой синеватой жидкостью. Проливной дождь лил, как из ведра, и капли скатывались по стеклянному флакону, со звоном отрываясь и падая вниз. — Я тоже выпью. Возможно, если забыть его, забыть этот мир…
— Это безумие, — качала она головой, а затем просыпалась, так и не зная, выпила ли она странное снадобье, которое должно было помочь забыть что-то.
Как это глупо, пытаться забыть что-то! Всю свою жизнь Гермиона пыталась вспомнить что-то, что-то очень важное, от чего зависела ее жизнь, но тщетно, потому что воспоминания ускользали, оставляя после себя лишь глупые образы, вроде призрачного профессора, который рассказывал что-то о каком-то восстании. Жизнь текла, такая осязаемая, но раз за разом девушка ловила себя на мысли, что она казалась ей серой, пустой, потому что в ней не хватало чего-то важного, неотъемлемого. Серебристой выдры, живых шоколадных жаб, карты, на которой бы двигались люди, мантии-невидимки…
В дождь это всегда ощущалось сильнее.
Ураган Катрина, бушующий в Соединенных Штатах, приносил новые и новые жертвы старухе-смерти, а над Лондоном сгустились черные тучи, грозящие в любой момент разразиться дождем, самым сильным за все лето. Гермиона подолгу замирала, глядя в окно, а потом, вздрагивая, возвращалась к работе, низко наклоняя голову, стараясь не отвлекаться. Она уходила с работы позже, чем другие сотрудники, и, выходя на широкую мощеную камнем площадь, запрокидывала голову, глядя на тучи.
Тяжелая капля упала ей на щеку, и девушка прикрыла глаза, раскидывая руки в стороны. Прохожие бежали, стремясь укрыться от ливня, а Гермиона стояла, наслаждаясь тем, как барабанил дождь по ее лицу, открытому для него.
— У воды есть память, ты знала?
— Что ты имеешь в виду, Фред?
— Вода помнит все, что ей когда-то довелось пережить, даже какие-то мелочи. Мы с Джорджем поэтому и устроили то болото, чтобы замок точно запомнил нас, впитав капли нашего творения, — он вытянул ноги, откидываясь на спину и подкладывая под голову руки. — Герм?
— Что? — высокая зеленая трава щекотала руки и шею.
— Сейчас начнется дождь. Пусть наш первый поцелуй будет под ним, ладно? Чтобы он всегда отпечатался в вечности, чтобы через много сотен лет, когда мы умрем, моря могли рассказать о том, что мы были.
Гермиона медленно открыла глаза, пытаясь понять, слышала ли она где-то этот разговор или он ей привиделся. Летний дождь, освежающий бесконечные пестрые луга — разве был он похож на суровый ливень, который шел над столицей Великобритании, барабаня по черепичным крышам и каменным мостовым?
— Чтобы моря могли рассказать, что мы были… — тихо повторила она, наклоняя голову, и почему-то совсем не испугалась, когда услышала за плечом незнакомый голос, который, впрочем, казалось, она знала всю жизнь.
— Разговаривать с морем — это как смотреть на тени на мокрой мостовой. Никогда не знаешь, что оно скажет, — парень, стоявший позади нее, был огненно-рыжим, таким ярким на фоне серого города, блестевшего от воды.
— Разве нужно знать, что говорит море? Разговор гораздо важнее, чем его суть, как люди важнее той информации, которую от них можно получить, — Гермиона наклонила голову вбок, с улыбкой вглядываясь в лицо напротив. Кажется, она знала этого человека сотню лет, вот только имя позабыла. — А ведь я тебя ждала.
— Вот как? — он улыбнулся, весело и легко, совершенно не удивляясь.
— Да, — серьезно кивнула она, подтверждая. — Я каждый раз во время дождя смотрела в небо, ждала, когда ты вернешься.
— Точно, я ведь улетел от тебя тогда. Тоже шел дождь?
— Да. Глупо что-то забывать, чтобы потом пытаться вспомнить, верно?
— Верно. Знаешь, а ведь ты снилась мне, снилось наше прощание, — дождь молотил, лил, словно на небе открыли кран, и фланелевая рубашка липла к телу юноши.
— Ты тоже снился мне, — улыбнулась она, откидывая волосы со лба. — Твой брат говорил, что у воды есть память. Как думаешь, поэтому мы сегодня встретились?
— Как знать… Не думаю, что кто-то из моих четверых братьев мог сказать что-то настолько поэтическое, — он пожал плечами, откидывая слишком длинные пряди волос назад. Девушка широко открыла глаза, не в силах объяснить самой себе, откуда она заранее знала, что у него только одно ухо. — Как тебя зовут?
— Гермиона Грейнджер. Знаешь, мне кажется, что я знакома с тобой всю жизнь, но я не могу вспомнить, как тебя зовут, не помню, кто ты и откуда знаю тебя…
— Я Джордж, — он улыбнулся, переминаясь с ноги на ногу. — Раз уж мы с тобой — знакомые незнакомцы, может, мы выпьем по чашке кофе в кафе на углу?
Где-то далеко, над Собором Святого Павла, сквозь тучи пробились хрупкие лучи солнца, заставляя капли в воздухе искриться всеми цветами радуги, словно кто-то взмахнул волшебной палочкой. Дождь, быстрый, как и любой августовский ливень, заканчивался.
Комментарий к Кто-то, кто следит за тенями на мокрой мостовой Только не спрашивайте, что я имела в виду, я и сама толком не знаю)
Просто настроение какое-то дождливое, непонятное. Грустная меланхолия, что ли...
Вуди Аллен и побочные эффекты, так сказать.
====== После Армагеддона ======
Когда Фред и Джордж, озаренные очередной идеей, как можно открыть яйцо, ворвались в комнату Гарри, они ожидали, что ее обитатели уже будут спешить на завтрак или на занятия, в крайнем случае, что они будут просыпаться, но никак не ожидали увидеть то побоище, которое открылось их глазам. На полу лежали какие-то пустые упаковки, банки, бутылки, что-то ядовито-розовое, напоминающее женский лифчик, на шторе висела повешенная, словно мертвец, подушка, на которой размашисто красовалось: «ТВАРЬ, КОТОРАЯ БЫЛА МОЕЙ КРЫСОЙ». Близнецы переглянулись, закрывая рты, раскрытые от удивления, и синхронно перевели взгляд на кровати, надеясь найти четверокурсников, которые смогли разнести комнату до такого состояния. Первым обнаружился Симус: он лежал прямо на полу, раскинув руки и ноги, на его голове красовалось сразу четыре галстука, завязанных так, что они торчали над его ушами.
