Пятого августа две тысячи первого года я оказался на Хеибрук Бей, это было побережье Кельтского моря, примерно в пяти милях от Плимута. Дул прохладный ветер с моря, и чайки парили, едва задевая крыльями воду. Я улыбнулся: у Гермионы действительно был прекрасный вкус, и я понимал, почему она поселилась здесь, вырвавшись из душного Лондона, предпочитая ему суровое очарование подобной деревушки. Берег был пустынным, и я принялся подниматься вверх по холму. Слева я увидел серую полосу дороги, это тянулась Хеибрук Драйв, единственная асфальтированная дорога здесь, а вдоль нее кучно расположились домики, покрашенные в белый или бежевый. Дом Гермионы находился правее, в отдалении, и я слегка удивился, когда впервые увидел его. Его стены были выкрашены в синий, слишком броский для этого пейзажа, слишком яркий для Грейнджер, которая никогда не любила выделяться чем-то таким. Впрочем, цвет был действительно красивым, и я был вынужден признать, что благодаря нему дом казался еще более утонченным и изящным, чем он на самом деле был. Я не сомневался, что этот цвет ей порекомендовали близнецы.

Никто не ждал меня здесь, однако было воскресенье, и Гермиона должна была быть дома. Из трубы шел сизый дымок. Я глубоко вздохнул, прежде чем позвонить в дверь: я знал, что нам предстоит серьезный разговор, тем более, что в кармане я сжимал коробочку с обручальным кольцом, купленным еще в Белграде. Мы не виделись почти два с половиной года, однако я со школьной скамьи знал Гермиону, как не знал никто иной, и я знал, что готов предложить ей руку и сердце. Я хотел разделить с ней жизнь. Думая сейчас об этом я понимаю, что, наверное, подходил к отношениям слишком формально, не понимая более экспрессивной и эмоциональной Гермионы. Если бы я действительно понимал ее, я бы не пожаловал в то утро в дом на Хеибрук Беи.

Звонок тихой трелью прозвучал внутри, и через минуту я услышал шаги внутри. Скрипнул замок, и дверь отворилась, впуская внутрь прихожей желтоватые солнечные лучи, освещавшие в то утро море и зеленый холм. Однако напротив меня стояла совсем не Гермиона, нет. Это был Фред. Наверное, я спросил самое глупое, что только мог в тот момент:

— А что ты тут делаешь? — вероятно, лицо у меня в тот момент было до колик смешное, однако Фред не рассмеялся, лишь дернул уголком губ, будто по привычке.

— Эм, живу, вроде. Давно вернулся? — только тут я понял, что брата я тоже не видел уже черт знает сколько времени, и поспешно выдернул руку из кармана брюк. Мы обменялись коротким рукопожатием.

— Пару часов назад. Если честно, я полагал, что тут живет Гермиона, но, видимо, она просто зарегистрировала камин на твое имя, так что… — его лицо вытянулось, Фред как-то побледнел. В его голосе отчетливо звучала тревога, когда он ответил мне.

— Нет, ты прав, Рон, она здесь. Гермиона! — окликнул он ее, оборачиваясь, и я увидел Грейнджер. Она, видимо, встала совсем недавно, потому что была растрепана и куталась в огромную футболку. — К тебе пришли, посмотри, кто приехал.

Фред отступил в сторону, и, хотя тогда мне показалось это естественным, в конце концов, я предъявлял права на девушку, сейчас я понимаю, чего ему это стоило. Но тогда я не думал об этом, завороженно глядя на мою подругу, которая удивленно моргала, смотря на меня.

— Рон?.. — она неловко обняла меня, и я понял, что не могу перестать улыбаться.

— Гермиона, я хотел поговорить с тобой. Могу я войти? — она посторонилась, и мы прошли в маленькую гостиную, пропитанную, казалось, солнцем. На стенах висели картины и фотографии, обои были яркого цвета, в солнечном луче над диваном виднелись пылинки. Она неловко замерла в дверях, в то время как Фред, кажется, поднялся наверх.

— Так о чем ты хотел поговорить, Рон? — она обняла себя руками, переминаясь с ноги на ногу. Это была действительно та Гермиона, которую я знал с одиннадцати лет, и я невольно оробел, словно я снова был обычным подростком, которому посчастливилось дружить с самым знаменитым ребенком столетия. Поэтому я брякнул первое, что пришло на ум, просто чтобы завязать разговор.

— А где Джордж?

— Джордж? Вероятно, дома… — она удивленно моргнула, но потом осторожно улыбнулась, словно поняв, о чем шла речь. — Нет, Рон, здесь только Фред.

Я снова не знал, что сказать, и поэтому решил говорить сразу напрямую.

— Послушай, Гермиона, я пришел к тебе с важным разговором. Мы уже много лет знакомы, мы знаем друг друга лучше, чем кто-либо еще. После войны мы взяли паузу, я уехал, ты занималась карьерой, и сейчас, мне кажется, настало то время, чтобы подумать о будущем. Я сегодня вернулся из Европы, и теперь я знаю, что я точно готов. Я предлагаю тебе снова возобновить наши отношения, я… — она прервала меня, чуть нахмурившись. Ее голос был мягким, словно она говорила с малышом.

— Рон, подожди. Прошло почти три года.

— Да, я понимаю, это стремительно, — смутился я. — Но мы можем начать все заново, плавно.

Она снова перебила меня, крепче обхватывая себя руками.

— Нет, Рон, не можем. Прошло три года, Рон, все… изменилось. Я изменилась.

— Но я все равно люблю тебя и знаю, что ты тоже…

— Только как друга, Рон, — она покачала головой, грустно улыбаясь. — Я с Фредом.

Внутри меня все похолодело, и, наверное, будь я снова импульсивным подростком, я бы начал кричать или обвинять ее в чем-то, но сейчас я был уже другим, и я смог взять себя в руки. Действительно, я должен был догадаться, что между ними что-то было, если она оставалась у него на ночь. Или он у нее? Не важно.

— В таком случае, Гермиона, я буду бороться с ним за тебя! — я улыбнулся, понимая, что скорее всего выиграл. Все-таки я слишком хорошо знал Гермиону, и тогда мир мне все еще казался простым и понятным.

— Нет, Рональд, не будешь! — вот теперь в голосе моей подруги впервые возникли металлические нотки, показывающие, что она не шутит. — Рон, пойми. Нет смысла пытаться заставить меня заново принять решение, я уже его приняла! Я с Фредом не потому, что мне одиноко одной, я с ним потому, что люблю его. По-настоящему люблю, Рон.

— А я? — я очень надеялся, что это не прозвучало уж слишком жалко.

— Я очень любила тебя, Рон, — печально улыбнулась она. — И сейчас люблю, но совсем иначе. Знаешь, я очень тосковала, когда ты сказал, что нам надо взять паузу, а потом уехал. Я писала тебе, я думала о тебе, но от тебя почти не приходило писем, и я отчаялась. А потом появился Фред. Не знаю, в курсе ли ты, но я ушла из Министерства и сейчас работаю у близнецов, и я счастлива, Рон.

— То есть у меня нет шансов? — мне хотелось расставить все точки над i.

— Сейчас, Рон, ты отправишься к Гарри, — устало произнесла она, отталкиваясь от косяка двери. — Это не потому что я не рада тебя видеть, напротив, но потому, что сейчас твой брат, я уверена в этом, стоит на заднем дворе и готовится трансгрессировать в Косой переулок. Не надо пытаться возражать. Ты плохо знаешь его, если думаешь, что он просто легкомысленный весельчак, а вот я знаю его так хорошо, как, наверное, знает только Джордж. И ты не будешь бороться за меня или как-либо иначе высказывать свое внимание, потому что Фред уступит тебе, а я не могу позволить себе потерять его. Понимаешь? Поэтому ты сейчас поедешь к Гарри, он будет очень рад тебе, а я пойду на задний двор и остановлю Фреда, или, если не успею, отправлюсь вслед за ним в Косой переулок.

Если честно, в тот момент у меня не было слов, я не знал, что на это ответить. Не могу сказать, что слова Гермионы не шокировали. Я никогда не предполагал, что Фред, этот бесшабашный шутник, вечный шут, может быть не уверен в себе настолько, что запросто упустит девушку, которую любит. Наверное, этот вопрос застыл у меня на лице, потому что Гермиона, усмехнувшись, сказала:

— Трудно поверить, что он такой, да? Я тоже не сразу это поняла. Но во всех вещах, где он один, он чувствует себя очень неуверенно, возможно, это следствие того, что всю свою жизнь он рос вместе с Джорджем. К тому же, Рон, ты — это не кто-то незнакомый, ты — его брат, в которого я была влюблена, когда мы сблизились. И пускай мы вместе уже почти год, мне кажется, Фред все равно уверен, что я уйду к тебе, стоит тебе вернуться.