- Занятно, - протянул Марат, снова принимаясь изучать меня взглядом. - А те бумаги, которые торчат у тебя из кармана - это ты, конечно же, решила со мной чем-то поделиться?

- А, это, - на самом деле, я планировала достать свой неуклюжий перевод минут на пять позже, но раз его уже заметили, то пришлось извлечь бумаги наружу и протянуть Марату. - Да, почитайте, я тут набросала кое-что…

На самом деле, над статьей я корпела несколько часов, но упоминать об этом показалось мне несолидным. Марат глянул на поданный ему лист, скользнул взглядом по первым строчкам, чему-то непонятно улыбнулся и отложил статью в сторону. Как в параличе, я ждала вердикта.

- Вот что, - тут Марат протянул руку, и на нее упал льющий из маленького тусклого оконца солнечный свет, - передай-ка мне…

Он не успел договорить - я, вскрикнув от ужаса и едва не опрокинув стул, шатнулась в сторону. И было от чего, между прочим - до сих пор Марат сидел в тени, расположившись так, что лучи света падали на лишь на его столешницу, не задевая его самого, а я была слишком ошарашена и смущена, чтобы внимательно вглядеться в него и заметить, что его плечи и руки (а также, как я поняла, и все тело, скрытое в воде) были покрыты какими-то полузасохшими язвами, красными и кое-где гноящимися. Выглядело это настолько жутко, что я полностью потеряла контроль над собой и пролепетала, вжавшись в стенку:

- Мамочки, это не заразно?

Сжав губы в тонкую нить, он посмотрел на меня, как на круглую идиотку.

- Нет, не заразно. Еще не слышал, чтобы кто-то жаловался. А теперь прекрати дрожать и дай мне нож для очинки, он там на полке лежит.

Мне запоздало стало стыдно. Ну что у меня за манера вечно все портить? С покорным видом я передала Марату требуемое, но все-таки почти молилась про себя, чтобы он меня не коснулся, хоть бы и случайно. Наверное, он это понял, поэтому взял рукоять самыми кончиками пальцев, бросил на меня напоследок взгляд, от которого меня ожгло, как огнем, и принялся с невероятным тщанием натачивать кончик пера. Судя по тому, что на меня он больше не смотрел, аудиенцию стоило считать оконченной, но я решилась робко пискнуть:

- Так что насчет…

- Мне надо подумать, - ответил он.

Сказано это было тем же тоном, каким я сотню раз слышала “Мы вам перезвоним”, и я ощутила, что у меня внутри все обрывается. Ну почему всякий раз, когда мне выпадает сделать что-то важное или хотя бы произвести хорошее впечатление, я всегда умудряюсь вывернуть все наизнанку? Зато один плюс оставался - терять мне было уже нечего, и я ничтоже сумняшеся плюхнулась обратно на стул.

- Еще что-нибудь? - спросил Марат, слегка удивившись. Я попыталась принять горделивый вид и скрестила руки на груди.

- Я подожду.

- Чего?

- Пока вы подумаете, - отрезала я и заерзала, устраиваясь на жестком седалище поудобнее. Марат секунд пять молча смотрел на меня, а потом вдруг разразился хохотом, от которого, кажется, сотрясся потолок.

- Нет, это великолепно, - почти прорыдал он сквозь смех, - это просто потрясающе, я давно ничего подобного не встречал…

Недоумевая, что могло стать причиной столь жгучего веселья, я постаралась сделать свой вид еще более независимым, но от этого Марат начал только громче хохотать. Тихо приоткрылась дверь, и внутрь заглянула Симона, перевела недоуменный взгляд с меня на него.

- Все в порядке?

- Да, все просто отлично, - все еще срываясь на смешки, ответил Марат. - Принеси нам чаю, пожалуйста, - и обратился ко мне, лукаво сверкая глазами, - ждать тебе придется долго.

- А я не тороплюсь, - я жалела уже, что затеяла все это, но понимала, как ничтожно буду выглядеть, если теперь отступлю. Марат снова углубился в бумаги, а я откинулась на спинку стула и постаралась придумать, чем себя занять. Был бы в рабочем состоянии мой верный айфон - такой вопрос даже и не поднялся бы, но мобильник давно мирно покоился в ящике моего стола в доме Дюпле, не подавая никаких признаков жизни. Поэтому мне оставалось, что сидеть неподвижно, разглядывать скромную обстановку и тоскливо пытаться заменить плеер звучанием нужной песни в собственной голове.

Внимание мое привлекли два пистолета, висящие на стене крест-накрест. Над ними висела табличка, надпись на которой я прочитала не без испуга: “Смерть”.

- Что это? - тихо спросила я, поднимаясь и подходя к стене, чтобы рассмотреть получше. Марат на секунду поднял голову и тут же ее опустил.

- Понятия не имею. Висели тут, когда я сюда въехал.

- А они стреляют? - спросила я.

- Стреляют, но не заряжены. Не мешай, пожалуйста.

Обиженно примолкнув, я продолжила бродить по комнате, но та была так мала, что мне хватило минут десяти, чтобы изучить ее целиком. После этого скука одолела меня окончательно, я села обратно на стул, намереваясь неподвижно смотреть в одну точку, но почти тут же снова вскочила, как будто кто-то подложил под меня горящие угли. Сидеть на одном месте оказалось поистине невыносимо.

Марат наблюдал за моими мучениями, прищурившись, попивая маленькими глотками чай и рассеянно водя кончиком пера по очередному исписанному листу. Я на него старалась не смотреть, делала вид, что меня чрезвычайно увлек вид грязного и узкого двора за окном. Молчание длилось недолго, прежде чем я услышала резкий скрип пера за своей спиной, а затем Марат легко толкнул меня в бок.

- Ладно уж, забирай.

Он протягивал мне мои листы, испещренные его пометками. С трудом разобрав первую, я ощутила, что краснею - это было исправление грамматической ошибки.

- В учителя я не нанимался, - буркнул Марат, - но видеть это выше моих сил. Впрочем, твоя манера писать не так плоха, как я ожидал. Исправишь и принесешь через пару дней. Тогда поговорим.

Это было уже что-то; по крайней мере, больше, чем ничего. Радостно принеся заверения в том, что справлюсь даже быстрее и уже послезавтра буду стоять тут на пороге, как штык, я выбежала из ванной, торопливо попрощалась с Симоной и побежала вниз, не чувствуя под собой ног. Остановилась я, только оказавшись во дворе, и против собственной воли оглянулась на ставшие знакомыми окна. Ничего, конечно, мне не удалось в них разглядеть, но я чему-то по-девчачьи хихикнула себе под нос и отправилась на улицу - искать фиакр.

Я не хотела первая заговаривать с Робеспьером, но он первый обратился ко мне - как раз в тот момент, когда я сидела в гостиной, пила чай и с каждой секундой все больше раздражалась от невозможности продраться через чужой почерк, косой и больше напоминавший линию кардиограммы.

- Натали, как вы съездили?

Я сердито глянула на него из-под бровей:

- Все бы хорошо, но лучше бы вы меня предупредили о том, что он принимает посетителей нагишом.

Робеспьер подавился чаем.

- Как? - спросил он, прокашлявшись. Я бросила еще один взгляд на чужие пометки, поняла, что ни черта не разбираю их - даже у моего районного терапевта почерк был понятнее, - и повторила, подняв глаза к потолку:

- Нагишом. В ванной, если вас интересуют подробности.

- Я не знал, - признался Робеспьер, быстро-быстро помешивая чай. - Я никогда к нему не заходил, и… но я слышал, он болен.

- Об этом тоже неплохо было бы предупредить, - недовольно протянула я. - Я чуть коньки не отбросила, когда увидела. Знаете, как жутко смотрится?

- Верю, верю, - Максимилиан поспешно кивнул. - Но я действительно не мог этого знать.

Все-таки я не была всерьез зла на него, ибо меня занимало другое, поэтому и не стала продолжать разговор. Я открыла рот, чтобы сказать что-то примирительное, но тут в гостиную ворвалась сияющая, переводящая дыхание Элеонора.

- Максим! - воскликнула она с каким-то неизъяснимым восторгом. - Розы зацвели!

Робеспьер отставил чашку на блюдце и порывисто поднялся. Глаза его загорелись почти что счастливо, а на бледном лице проступил яркий, совершенно живой румянец. Эта метаморфоза до того меня поразила, что я, как раз в этот момент думавшая погрызть кончик ручки, пронесла ее мимо рта и пребольно ткнула себе в щеку.