- Во-первых, - начала я, стараясь по возможности говорить спокойно, - он мне не… покровитель, а родственник.

Я понимала, конечно, насколько по-дурацки это звучит, но пускаться в объяснения тонкостей наших взаимоотношений не собиралась хотя бы потому, что многие из них до сих пор составляли тайну из-за меня. Поэтому пришлось ограничиться самым простым объяснением, которое не вызвало у Марата ни капли доверия.

- Так вы действительно родственники?

- Именно, - подтвердила я. - Но очень дальние, я совсем недавно приехала из Польши, и…

- Из Польши?

Глаза моего собеседника многообещающе загорелись, и я поняла, что промахнулась фатально и теперь выкрутиться уже не удастся. Потому что точь-в-точь так же вспыхивал взгляд Андрея, когда кто-то из наших случайных знакомых имел несчастье брякнуть, что симпатизирует Наполеону. Заканчивалось все одинаково - Андрей впивался в беднягу как клещами и не отпускал до тех пор, пока не разбирал с ним во всех подробностях императорскую биографию. И вот теперь я поняла, что мне предстоит почти тоже самое.

- Из Польши, замечательно. И что же там? - и тут он, к моему ужасу, присовокупил к своей речи несколько слов на шипящем, торопливом наречии, которое я поняла так же хорошо, как поняла бы японские иероглифы.

- Э… - наверное, если у меня и была возможность отвертеться, то растерянный вид выдал меня с головой. Почти с нескрываемым удовольствием Марат несколько секунд наблюдал за моим лицом и коротко, сухо рассмеялся.

- Так, значит, полячка из вас такая же, как из меня римский папа. Очень интересно. Мы разговариваем всего две минуты, а вы уже успели один раз мне соврать. Или, может, не один?

Взгляд темных, похожих на омуты глаз, устремленный на меня, совсем не располагал к тому, чтобы придумывать что-то еще. Но я вопреки всему не испугалась еще больше - наоборот, у меня наконец-то развязался язык.

- Ладно, вы меня раскрыли. Я не полячка, но и не француженка. Я из России, в Париж приехала учиться, попала в неприятности, а Робеспьер мне помог. Он никакой мне не родственник, но между нами ничего нет, и вообще он меня к вам не посылал, я сама пришла.

Все это я выпалила на одном дыхании, опасаясь, что меня сейчас прервут и скажут убираться прочь, но Марат вовсе не собирался этот делать. Мой сбивчивый монолог он выслушал со всем вниманием и задумчиво потер подбородок кончиками пальцев.

- Это уже больше похоже на правду. И что же тебя, в таком случае, ко мне привело?

Обращение на “ты” меня неожиданно вовсе не покоробило. Наверное, во время давней сцены на дороге Жоржа Помпиду он тоже говорил мне “ты”, и в этом не было ничего неожиданного. Жаль только было, что я не помнила ни единого слова из того, что он мне тогда сказал.

- Я хотела… - я запнулась, абсурд ситуации довел меня окончательно, и я решила хоть как-то понять, что происходит, - слушайте, наверное, мне не стоило вламываться к вам домой…

- Почему это? - удивился он. - Да меня тут чаще находят, чем в Конвенте. Обычно отбою от посетителей нет, только сегодня, видимо, решили дать передохнуть, вот и, - он насмешливо кивнул на себя самого, - сижу тут в собственном соку. Так что же ты все-таки хотела?

- Постойте, - я изумленно вытаращилась на него, - так у вас нет… ну, редакции?

Пришла его очередь удивляться.

- Чего?

- Вы же газету выпускаете, да? - в качестве подтверждения своих слов я достала старый номер “Публициста” и протянула своему собеседнику. Он бросил беглый взгляд на обложку и вновь посмотрел на меня.

- Да. И что?

- И где вы… - я все еще не могла поверить в возможность такого расклада, - ну, статьи пишете, структурируете материал, составляете номера, в конце концов?

- Как где? - теперь, кажется, он думал, что у меня не все в порядке с головой. - Прямо здесь.

И коротко постучал по лежащей перед ним широкой доске, покрытой тканью и исполнявшей роль столешницы. Тут я обратила внимание, что она действительно вся завалена исписанными бумагами, а на дальнем ее конце стоит чернильница и стаканчик с несколькими растрепанными перьями. Приходилось признать очевидное - я пришла по адресу, прямиком в редакцию “Публициста Французской республики”. И предстоящая беседа грозила стать самым мозговыносящим собеседованием в моей жизни.

- А, вот как, - надо было срочно заглаживать сво неосведомленность, - просто там, где я выросла, все немного по-другому…

- Что именно?

- Ну, я на своей родине, так скажем… - я скрестила пальцы, чтобы и тут надо мной не посмеялись, - работала в разных изданиях… преимущественно политических…

Он слушал меня, чуть наклонив голову, не перебивая. И это неожиданно придало мне сил договорить до конца:

- Я подумала: может, вам постоянный корреспондент или хоть кто нужен? Опыт у меня нормальный, не думайте, я с шестнадцати лет этим занимаюсь…

- В России?

- Ага, - ответила я. - Я много где работала. Правда, одна газета обанкротилась, две закрыли…

- Вижу, тем, кто тебя брал на работу, исключительно везло, - развеселился Марат, и я тут же добавила:

- А еще две живут и процветают. Но я оттуда сама ушла.

- Почему?

- Ну, одна была… глупое такое издание для тупых куриц, которым кроме косметики и шмоток в жизни ничего не надо, - разоткровенничалась я. - Я там пару месяцев всего продержалась, а потом свалила. Так и написала в увольнительной: я тут тупею. Там, в общем, меня поняли, у них много кто так уходит.

- Ясно-ясно. А что насчет второй?

- А, - я вспомнила, как часто мой бывший редактор любил пенять именем человека, с которым я сейчас вела непринужденную беседу о собственных карьерных достижениях, и не удержалась от смешка. - Главред получил должность в мэрии и скатился в вылизывание задницы власти. Ну, я и послала это все. Какого хрена я должна оды сочинять тем, про кого недавно компромат рыла?

Марат снова рассмеялся. Похоже, разговор приносил ему неподдельное удовольствие.

- Вижу, нравы у вас не сильно отличаются, - сказал он мне почти добродушно. - Сам подобных перебежчиков видел десятки раз. И никогда не устану раздавать им по заслугам… ну и что же, теперь ты пришла ко мне и хочешь… чего ты хочешь-то?

От его вопроса я снова растерялась. Теперь мне стало казаться, что я требую чего-то или невозможного, или смешного.

- Я же говорила, - тихо напомнила я, - может, у вас есть… ну, вакансии…

- Ты странно выражаешься, - заметил Марат, явно машинально начиная перекладывать разбросанные по столешнице бумаги с места на место. - Говори яснее. Не люблю, когда начинают мямлить.

Я сделала глубокий вдох, чтобы привести себя в чувство. В конце концов, ничего незаурядного в моей просьбе нет, но почему тогда мне так неудобно высказать ее вслух?

- Мне нужна работа, - наконец произнесла я. Марат недоуменно вскинул брови.

- И за этим ты ко мне обращаешься?

- Ну… - я потерялась совсем, - ну да, почему нет?

Он тяжело вздохнул, и я с нарастающей тревогой увидела, как искра интереса в его глазах потухла, а лицо подернулось еле уловимой гримасой горечи.

- Если тебя интересует заработок, то платить я тебе не смогу.

Вот это был удар ниже пояса. Мысленно я послала Робеспьеру все возможные проклятия: ну почему он меня обо всем этом не предупредил? Сказал бы пару лишних слов, и я бы знала, что говорить, не тянула бы кота за хвост и не ставила себя в неловкое положение! Но Робеспьер предпочел промолчать, а теперь я умудрилась мало того что выставить себя непонятно кем, так еще и каким-то непостижимым образом расстроить потенциального работодателя. Положение надо было спасать, и срочно.

- А кто вам сказал, что меня интересуют деньги? - для меня оставался лишь один выход, а именно встать в позу. - Я… я просто за идею, вот и все.

Марат невесело глянул на меня.

- За идею?

- Именно, - ответила я с независимым видом. - А на деньги мне плевать. Совсем.

Наверное, еще пару дней назад я и подумать не могла, что скажу такое, когда буду устраиваться на работу, но что-то неуловимо изменилось с того момента, как я, придя в зал суда, узнала голос своего давешнего спасителя с красными нарциссами. Как ни странно, теперь многое из того, что раньше было для меня неприемлемым, казалось мне возможным. И то, что я только что сказала - лишь вершина айсберга.