- Никто. Всего лишь инструмент, которым каждый пользуется, как ему вздумается. Много лет я заточен в бездушном куске железа и вынужден помогать любому, кто возьмет его в руки, кем бы он ни был… И я хотел бы, чтобы в мире не осталось ничего вечного. Тогда мое бессрочное заключение кончилось бы.

Максим изумленно уставился на него. Он ничего не понимал.

- Так вы видели вечность?

- Увы. И хотел бы показать ее тебе. Видишь ли, - в комнате светлело, и Максим видел, как наполняются в такт этому грустью глаза неизвестного, - всему в мире нужно свое противодействие. Если кто-то вечно живет…

Его голос оборвался, и спустя секунду Максим понял, почему. В помещении, где они находились, стало достаточно светло, чтобы понять, что существо, которое Максим поначалу принял за животное, на самом деле не чудовище, о котором мальчик мог бы прочитать в сказках, а человек - распластанная на полу, изможденная молодая девушка. Волосы ее, густые и черные, как крыло ворона, разметались ореолом вокруг ее головы, потухшие глаза были полуприкрыты, а из груди поминутно вырывались хриплые вздохи, полные боли. И последнему была причина: из груди девушки, сверкая сталью, торчал короткий, с толстым лезвием меч. Рваная рана, оставленная им, была ужасна, и хуже всего, что с каждым вздохом девушки вытекала из нее кровь - ее не могло остановить даже лезвие, вошедшее в тело почти наполовину.

Максим глухо вскрикнул. Он хотел кинуться к девушке, попробовать помочь ей, но зрелище настолько его потрясло, что он не смог заставить себя сделать хоть шаг.

- Закономерность, - незнакомцу не было до мальчика никакого дела, он продолжал безотрывно смотреть на девушку. - Если кто-то вечно живет, то кто-то должен вечно умирать.

С трудом осознавая смысл его слов, Максим посмотрел на него, затем вновь на девушку.

- Так она…

- Да, - кивнул мужчина. - Так будет происходить всегда, и конца этому не будет. Если только не найдется тот, кто положит этому конец.

Слова подсекли ошарашенного ужасом Максима, как внезапно подвернувшаяся под ногами натянутая веревка. Он почти подскочил на месте, оживляясь чрезвычайно, и задал первый вопрос, пришедший ему в голову:

- Почему вы ее не спасете?

Незнакомец громко вздохнул.

- Я не могу. Я уже говорил. Все, что я могу - лишь исполнять чужую волю. Мои желания больше не имеют никакой силы. Я не сумею даже подойти к ней, чтобы сказать, что все это время находился рядом.

Девушка издала новый вздох, громкий почти до крика, и Максим понял, что не может больше терпеть.

- А кто сможет?

- Тот, кто достигнет вечности, - произнес незнакомец со значением. - Многие пытались, но цена ее так велика, что до сих пор не нашлось желающих заплатить.

Максим в нерешительности переступил с ноги на ногу и ощутил, что пол в помещении липкий от пропитавшей его за года и века крови. Воздух, казалось, разбух от ее тяжелого запаха и проникал в грудь с трудом, отчего мальчик закашлялся. Ему вторила измученная девушка, продолжая шевелиться, но не делая ни одной попытки освободиться.

- Это буду я.

Максим услышал свой голос как со стороны. И так же, будто чужими глазами, увидел сам себя: бледного, заплаканного, но решительного и непреклонного, готового идти до конца, даже если конец этот будет ужасен.

- Это буду я! - повторил он громче, желая убедиться, что это говорит он сам. - Я достигну вечности! Я смогу все изменить, обещаю!

На девушку его слова не произвели впечатления. Скорее всего, она и вовсе их не услышала. Совсем иной была реакция мужчины: глаза его сначала недоуменно расширились, а потом в них вдруг появилась странная, слабо подходящая им теплота.

- Ты смел не по годам, - сказал он, поворачиваясь к мальчику и наклоняясь, чтобы их лица оказались рядом друг с другом. - Буду надеяться, что ты вырастешь, и эта смелость останется при тебе.

- Я обязательно… - начал Максим, но незнакомец внезапно прижал тонкий, сухой палец к его губам.

- Знаю, знаю. И очень хочу верить. Но сейчас тебе пора вернуться.

- Вернуться? - Максим растерянно отступил. - Куда?

Незнакомец разогнулся и снова подхватил в руку оставленную им было лампаду с огоньком. Света вокруг Максима стало становиться все меньше и меньше, но он больше не ощущал, что беспомощен и не знает, куда идти. Мужчина с лампадой бросил последний взгляд на распятую девушку, прежде чем ее скрыла темнота, и уголок его губ страдальчески дернулся.

- Возвращайся домой, - сказал незнакомец Максиму, - живи, как знаешь. Ты забудешь эту встречу, она не будет угнетать тебя, но твое стремление, если оно искренно, останется при тебе.

Мальчик едва не обиделся, что его хотели упрекнуть в неискренности, но вовремя опомнился, представив, сколько людей, впавших в ярость при виде ужасного зрелища и надававших невыполнимых обещаний, мог уже видеть этот странный человек. Сколько раз ему приходилось разочаровываться, Максим не знал, но знал то, что он-то точно его не разочарует. И не разочаруется сам.

- Надеюсь, мы еще увидимся, - проговорил мужчина, удаляясь в темноту - так же стремительно, как и пришел оттуда. Максим хотел метнуться следом, но путь ему преградила невидимая стена.

- Стойте! - крикнул он, не будучи, впрочем, уверенным, что его услышат. - Скажите только одно! Как ее зовут?

Огонек, покачнувшись в последний раз, погас, и Максим снова остался во тьме, но, прежде чем он глубоко вдохнул, выныривая из нее в сырой и промерзлый подвал дома, где прятался последние несколько часов, она успела принести ему шелестящий ответ:

- Саломея.

========== Часть 4. Bisogna morire. Глава 25. Моя судьба ==========

Устав бродить и поняв, что прохожу по одной и той же улице уже в пятый раз, я остановилась, встряхнулась, заставляя пелену ошалелого оцепенения слететь с меня, и огляделась по сторонам. Уже сгущался вечер, в окнах загорались слабые, какие-то опасливые огоньки, зажигали редкие фонари, а праздношатающиеся зеваки убирались в подворотни, двери подъездов и редкие попадавшиеся мне питейные заведения. Вдобавок ко всему становилось холодно, и я поежилась, неожиданно поняв, что, если не найду себе пристанище, то за ночь на улице могу и замерзнуть. Надо было срочно найти, где согреться и поспать, и поэтому я, особо не разбираясь, шмыгнула в первую увиденную дверь, над которой поскрипывала наполовину выцветшая гостиничная вывеска.

Мне открылся небольшой полутемный зал, уставленный столами и тяжелыми, будто высеченными из цельного куска дерева, скамьями. Посетителей было немного, поэтому уши у меня не заложило от шума и грохота, зато и мое появление, как я ни старалась, не осталось незамеченным: приближаясь к стойке, я ощущала, как меня почти что ощупывают сразу несколько взглядов.

- Чего желает гражданка? - меланхолично осведомился хозяин, занятый протиранием кружек. - Стакан вина или, может, комнату?

- И то, и другое, - ответила я, стараясь не оборачиваться и делать вид, что мне вообще все равно, кто сверлит взглядом мою спину. - А еще что-нибудь поесть.

- С ужином будет туго, гражданка, - вздохнул мужчина, шумно выдохнул на ободок кружки и принялся натирать ее с утроенной энергией. - Но я, может, что-нибудь придумаю.

Я на ощупь вытащила из кармана ассигнат, порадовавшись про себя, что, мучаясь на пару с Клодом над теоремой Пифагора, не тратила большую часть полученных денег - было просто-напросто некуда, безделушек, которые могли бы привлечь меня, в этом веке почти не делали, одежды и обуви у меня было достаточно, ела я почти всегда дома, и единственные расходы, которые мог понести мой бюджет - пьянки с Антуаном, но они, в связи с постоянными отъездами последнего, последнее время почти прекратились, и ливры копились у меня в ящике туалетного столика, не находя применения. А теперь оказалось, что это было ни чем иным, как знаком судьбы, позаботившейся о том, чтобы я, сбежав из ставшего ненавистным дома, не умерла с голоду.

Увидев у меня в руках деньги, хозяин немного оживился, оставил свою несчастную кружку, и ассигнат тут же, не успел я оглянуться, исчез во внутреннем кармане его полурасстегнутого жилета.