Ответов на эти вопросы у меня не было, и мне пришлось отринуть их от себя, а то в голове становилось совсем мутно от ужаса. Пошатываясь и спотыкаясь о каждый камень, я поплелась в сторону реки. У меня не было ни одной мысли, ни одного даже самого слабого и невероятного плана, зато белое, как снег, лицо Камиля, на котором приближающаяся пустота оставила уже свой неясный, но красноречивый след, отпечаталась в мозгу, как придавленное типографским станком. Думать о чем-то другом я не могла; думать о том, что он скоро умрет, было невыносимым.

Я вышла к Сене и тяжело оперлась на перила моста, не чувствуя в себе сил идти дальше. Боль меня утомила; снова хотелось уснуть и больше не просыпаться. Иногда у меня мелькала блеклая мысль, что я хочу домой, но для того, чтобы вспомнить дом, мне пришлось бы приложить усилия, и я бросила эту затею. Может, и не было у меня никогда дома, я всю свою жизнь прожила здесь, а все остальное, что бродит в моем мозгу и посещает меня во снах - лишь бред, попытка измученного сознания сбежать от терзающей его реальности. Возможно, я более сумасшедшая, чем все остальные здесь, вместе взятые.

“Разве что Робеспьер может составить мне конкуренцию”, - подумала я, ухватившись взглядом за сереющее на другом берегу здание Консьержери. День выдался пасмурным, и оно выглядело еще более мрачным, чем обычно; казалось, это его стены поглотили без остатка весь солнечный свет. Я вспомнила, сколько раз навещала тюрьму, по своей воле или нет, и подавила усмешку. Меня с ним точно связывает какая-то карма, не иначе. И чувствовалась мне, что скоро мне придется оказаться там еще раз, но выйти уже через другую дверь.

Я вздрогнула, будто кто-то, подошедший сзади, коротко коснулся моего плеча. Я знала, как его зовут, я слышала его голос, дающий последний, наверное, в его жизни совет. Раньше я бы не подумала ни за что, что готова буду ему последовать, но сейчас слишком много встало вверх дном.

План созрел у меня так быстро, что оставалось только удивиться, как я раньше до этого не додумывалась.

Увидев меня на пороге, Люсиль посмотрела на меня так, будто я - ангел, несущий благую весть. Доведенная до крайности, она готова была довериться кому угодно, и мне на секунду стало стыдно за свою неуверенность.

- Ты была там? Ты это видела? - напряженно спросила она, усаживая меня в гостиной. Я кивнула.

- Да.

Она будто только этого слова и ждала: опустилась на стул и снова затряслась в припадке судорожных рыданий.

- Я знала, я знала… - бормотала она, глотая слезы, - им даже слова не дадут сказать!

- Не дадут, - подтвердила я. - Если только мы не вмешаемся.

Люсиль медленно подняла на меня взгляд.

- Что ты имеешь в виду?

- Там, откуда я приехала, - начала я, собравшись с духом, - такие проблемы решают одним способом.

- Каким?

Я понизила голос, хотя кто, казалось бы, мог услышать нас в опустевшем доме:

- Деньги. Мы подкупим сторожей тюрьмы, чтобы они вывели арестованных. И сбежим.

Люсиль промокнула палатком влажное лицо и обреченным полушепотом ответила:

- Сколько же они захотят? У меня никогда столько не будет…

- Зато у меня есть, - отрезала я и эффектным жестом бросила на стол сумку, некогда принадлежавшую покойному Бриссо.

Все оказалось удивительно просто - по словам Люсиль, окрыленной появившейся надеждой, мой старый знакомый Луи из Консьержери вцепился в предложенные фунты не хуже бойцового пса и пообещал, что выведет троих арестованных (после мучительных размышлений я решила, что третьим будет Фабр, но никому не пожелаю испытать того, что испытала я, называя имя и понимая, что прочие остаются в тюрьме на верную смерть) ровно в полночь в ночь на четвертое апреля. Мы с Люсиль уговорились встретиться без пятнадцати минут до назначенного Луи времени на острове Сите и, крепко обнявшись на прощание, разошлись по домам.

Было только восемь вечера, а я места себе не находила. Не в моих силах было даже присесть на минутку и посидеть спокойно - подстегнутая взметнувшейся в очередной раз тревогой, я подскакивала с постели и принималась нервно ходить по комнате. Внутри у меня все содрогалось от каждого резкого звука, доносившегося снизу, и я не могла определить, чего боюсь больше: что меня уже раскрыли или что меня раскроют позже.

- Натали, - Нора тихонько постучалась в дверь, - ты выйдешь ужинать?

Есть мне хотелось меньше всего на свете, но я сказала себе, что надо вести себя, как обычно, чтобы не вызвать у Робеспьера даже толики подозрения. Поэтому мне пришлось пересилить себя и заставить спуститься вниз. Ступеньки подо мной ходили ходуном, и я вцеплялась в перила с такой силой, что засадила себе занозу. Но боли я не чувствовала благодаря холоду, который от скрутившегося в животе узла постепенно разползся по всему телу. Я бы и не заметила эту занозу, если бы не Бонбон.

- У тебя кровь, - сказал он, отвлекаясь от еды. Я не сразу поняла, что он обращается ко мне, и невозмутимо продолжила запихивать в себя суп.

- Натали, - удивленно окликнул он меня, - ты слышишь меня?

Звук собственного имени - единственное, что могло хоть как-то меня пробудить. Не представляя, что Огюстен от меня хочет, я отложила ложку и взглянула на него.

- Что?

- Твоя рука, - сказал он, осторожно беря меня за запястье; прикосновения я тоже не ощутила, только легкое покалывание чего-то теплого. - Ты поранилась…

- А, извини, - я резко отняла руку, будто он, подобно гадалке, мог прочитать что-то по моей ладони, и одним движением выдернула из нее занозу. Струйка крови, стекавшая вдоль линии жизни, тут же стала вдвое толще.

- Извините, - я по-прежнему ничего не ощущала, но подумала, что надо отойти и обработать рану - вряд ли всем приятно смотреть на чужую кровь, ну кроме одного из присутствующих, конечно же, - я на секунду…

Щедро поливая царапину уксусом и морщась от отголосков жжения, которые долетали до меня сквозь пелену оцепенения, я думала о тех троих, кого сегодня мне предстоит спасти. Почему именно они должны выжить, в то время как остальные отправятся на гильотину? Почему я выбрала именно Фабра, когда Люсиль принесла известие, что вытащить можно не двоих, а троих? Что мешало мне назвать имя Филиппо или Лакруа? Чем они провинились сильнее остальных, что должны были отправиться на смерть? Вопросы сдавили мой череп, как тисками, и я помотала головой, чтобы ослабить их, но это не помогло, стало только хуже.

- Натали.

Я рывком обернулась, роняя бутылку с уксусом. Робеспьер успел подхватить ее в последний момент, у самого пола.

- Натали, нам надо поговорить.

- Нам не о чем разговаривать, - я не могла заставить себя смотреть ему в глаза и поспешила шмыгнуть к двери, но он не торопился уступать мне дорогу.

- Это необходимо. Я знаю, вы злы на меня за то, что я сделал, но вы должны понять - это было…

- …для моего же блага, знаю, - процедила я, становясь к нему вплотную; теперь, на столь маленьком расстоянии, занервничал он. - А теперь вы, для вашего блага, пропустите меня.

Он чуть посторонился, но мне этого было недостаточно, чтобы пройти. Я зло подумала, что сейчас схвачу его и с силой ударю головой о стену - он даже сопротивляться не сможет, силы в нем не больше, чем в воробье. Остановило меня только то, что в таком случае меня тут же схватят, и вряд ли откуда-нибудь появится еще одна набитая деньгами сумка, чтобы послужить моему спасению.

- Натали, - тихо, но убедительно заговорил Робеспьер; я встретилась с ним взглядом на миг и уже не смогла отвести глаза, будто он меня приковал какими-то невидимыми цепями, - вам нечего бояться. Я смогу защитить вас, если вы расскажете, что вам…

- Идите к черту, - прошипела я, отталкивая его; он отшатнулся и схватился за стену, чтобы не упасть. - Может, еще вам ботинки вылизать? Ну уж нет, спасибо за щедрость.

И поскорее убежала к себе, пока он не успел сказать еще что-нибудь, что взбесит меня окончательно. Не получилось у меня вести себя, как обычно: в другой момент я бы от страха затряслась, только столкнувшись с Робеспьером наедине лицом к лицу, но теперь мне все было равно, я даже чувствовала нечто вроде облегчения при мысли, что больше никогда его не увижу.