- Я не боюсь, - повторила я, поднимаясь и приближаясь к замершему под пламенем свечи Камилю. - Я не ребенок, я сама могу решить, где мне быть. А я хочу быть здесь, рядом.
Лицо его подернулось гримасой боли, и он вскинул руки, заставляя меня остановиться.
- Иди домой, Натали. Брось это все. Ты не понимаешь, о чем говоришь. Я тебя прошу, просто уйди.
- Вот как? - я ощутила, что на глазах у меня выступают слезы. - Значит, как моя статья…
- Это моя статья, - безжизненно возразил он. - Я ее написал. Как и все до этого в “Старом Кордельере”.
- Ни черта! - вскричала я торжествующе. - У Робеспьера есть оригинал! Он знает, что это я!
Демулен дрогнул.
- Оригинал?..
- Он ее уже читал. Очень давно, - заговорила я, понимая, что с каждым словом ко мне возвращается утраченная было решимость. - Он запретил мне ее публиковать, но я восстановила по памяти. Так что мы в одной лодке, Камиль. Меня тоже арестуют, как и тебя.
Несколько секунд он стоял каменно, будто не веря в услышанное, а потом вдруг резко развернулся и ударил кулаком в стекло - с такой силой, что то, зазвенев, пошло сетью трещин.
- Какой я идиот!
Не ожидавшая такой вспышки, я отступила, ошарашенно смотря, как разламывается на осколки свет свечи. Камиль обернулся ко мне с бешено горящими глазами, и я непроизвольно попятилась еще.
- Убирайся! - крикнул он, наверное, тем самым голосом, каким кричал “Аристократов на фонарь!”. - Убирайся! Чтобы я тебя больше не видел! Делай что хочешь, я не знаю, можешь броситься Максиму в ноги… но прочь с глаз моих! Навсегда!
Он сделал шаг ко мне, искаженный, изрешеченный своей яростью, и был он в этот момент настолько страшен, что я, не помня себя, кинулась прочь. Про свое недавнее желание погибнуть вместе с ним я и думать забыла: все, о чем я могла сейчас помышлять, было лишь стремление оказаться отсюда далеко, под спасительной, теплой крышей дома Дюпле.
Отпирая дверь, я налетела на Люсиль, как раз в этот момент закончившую подниматься по ступеням крыльца.
- Натали! - удивленно восликнула она, хватая меня за локоть. Стоило ей встретиться со мной взглядом, как глаза ее в ужасе расширились. - Натали, что случилось?
Я бы объяснила, но слов у меня не хватило, как и воздуха в груди. Высвободившись, я бросилась прочь.
- Натали! Натали, подожди! Натали!.. - летели мне вслед отчаянные окрики, застывавшие в сырости переулков.
Не знаю, почему у меня возникла такая идея, но я решила навестить Шарлотту. Последний раз я видела ее бесконечно давно - в тот вечер, когда она предприняла попытку вырвать старшего брата из-под опеки семьи Дюпле. Больше в доме она не показывала, только один раз, помнится, передала каким-то образом банку варенья, но мадам Дюпле при виде ее лишь поморщилась: “Уберите это, я не хочу, чтобы эта баба отравила Максимилиана”. Будучи свидетельницей этой сцены, я благоразумно решила не встревать и отправленное в отставку варенье просто-напросто съела сама напополам с Бабет. Это и было последнее напоминание о Шарлотте, которое мы собственноручно уничтожили. Больше о ее существовании никто не упоминал, даже Робеспьер и Бонбон, кажется, втайне радовавшиеся тому, что избавились от общества сестры. Почему я о ней вспомнила, я понятия не имела, но делать в тот тягучий мартовский день мне все равно было нечего, и я после недолгих раздумий отправилась к ней с визитом.
Жила она теперь в очень старом и очень грязном доме, который, казалось, вот-вот рассыпется в труху. На лестнице меня едва не сшиб с ног какой-то мужик в красном колпаке, подозрительно обшаривший взглядом мою одежду; я нервно сглотнула и постаралась слиться со стенкой, некстати вспомнив, что забыла дома выданное мне когда-то свидетельство о гражданской благонадежности. Но мужчина, слава богу, просто буркнул себе под нос что-то нечленораздельное, но вряд ли лицеприятное, и прошел мимо. Я с облегчением вздохнула и последние несколько пролетов преодолела, не чувствуя даже тени усталости в коленях.
Шарлотта открыла не сразу. Сквозь тонкую дверь я слышала ее шаркающие и, как мне показалось, не совсем твердые шаги. Спустя секунду я поняла, что мне вовсе не показалось: стоило Шарлотте открыть дверь, как на меня дохнуло таким крепким винным духом, что я едва не закашлялась.
- О, родственники пожаловали, - фыркнула она, совершенно не удивившись. - Чего пришла?
- Мы же родственники, - нахально ответила я, подумав, что церемониться с ней вряд ли стоит. - Навестить.
У нее это не вызвало никакой реакции, кроме скептического поднятия бровей.
- Ну, заходи, - бросила она и, развернувшись, удалилась куда-то вглубь своей квартирки. Запирать заедающий замок мне пришлось самой, как и разыскивать вбитый в стену гвоздь, заменявший вешалку. Впрочем, тут же я пожалела, что сняла плащ - в квартире, больше напоминавшей ту мансарду, что я когда-то снимала в Латинском квартале, не топили, а единственное оконце над дверью было настежь открыто.
- Дрова нынче дороги, - пояснила Шарлотта, заметив, что я ёжусь, и опустилась за обшарпанный деревянный стол, на котором, кроме полупустой бутылки и щербатого стакана, не было ничего. - Сейчас все дорого. Кроме жизни, конечно. Не могу припомнить, когда за нее могли дать меньше.
Я нерешительно помялась, прежде чем сесть на колченогий табурет: меня одолевали сомнения, не подломится ли он подо мной. Но потом я вспомнила, что последнее время ввиду скудного и нерегулярного питания стала походить на анорексичку, и примостилась на жестком дереве, стараясь не всадить себе занозу.
- Выпьешь? - Шарлотта тряхнула бутылкой. Судя по запаху, содержимое было редкостной дрянью, но мне было плевать.
- Давай.
На столе появился и тут же наполнился еще один стакан.
- Вот так шутит судьба, - усмехнулась сидящая передо мной женщина. - Мои настоящие родственники думать про меня забыли. А фальшивые, поди ж ты, навещают.
- Вовсе они про тебя не забыли, - поспешно заговорила я, думая, конечно, не о старшем Робеспьере, а о младшем, но Шарлотта отмахнулась:
- Да не ври. Я и так все знаю. Они же доверчивые, их оболванить - раз плюнуть…
- Про Максимилиана я бы так не сказала, - осторожно проговорила я, пробуя вино. На вкус это была малоприятная смесь дешевого шнапса с виноградным соком и уксусом, и я деликатно отставила стакан подальше от себя. Шарлотта не обратила на это внимания - кажется, я сумела не на шутку ее задеть.
- Да как ты такое говоришь? Да что ты вообще о нем знаешь?
- Достаточно, - хмуро ответила я, готовясь, если что, увернуться от летящей бутылки. - Ты вообще видела, что происходит?
- Видела, - ответила она с достоинством. - Из дома я часто выхожу.
- Ну и…
- “Ну и”, - передразнила она меня и опрокинула остатки своего вина. - Все сейчас только про него и говорят. Одни, мол, “он нас всех спас”, другие - “он нас всех перебить хочет”… как будто он один все решает, и больше никто.
Я не знала, как выразить, насколько очевидным мне это кажется, и просто сидела, ошеломленно хлопая глазами. Блуждающий взгляд Шарлотты тем временем споткнулся об оставленный мною стакан.
- Ты не будешь?
Я помотала головой.
- Я выпью?
Я столь же энергично покивала, и женщина с явным удовольствием сделала еще глоток. Я решила не думать, сколько она уже пребывает в таком состоянии, раз может пить эту бурду, даже не морщась.
- Бедный мой брат, - тяжко вздохнула она, склоняясь над столом и подпирая кулаком щеку. - Заморочат ему там голову…
- Ему заморочишь, как же, - я сама была уже не рада, что пришла.
- Да что ты вообще знаешь, - сказала Шарлотта с презрением. - Видела бы ты его раньше…
- Когда? - сонное оцепенение, которое я видела в ее серых глазах, начало мало-помалу передаваться и мне.
Шарлотта подняла стакан и мутно посмотрела сквозь него на покрытые разводами каменные стены.
- Знаешь, - вдруг заговорила она; язык ее порядочно заплетался, и я с трудом могла различать сама, - я последнее время только и думаю, что об одной истории…
