Едва за ним закрылась дверь, я с осуждением посмотрела на безмятежно допивающего кофе Андрея.

- Ты идиот.

- Не спорю, - ответил он. - Я полный мудак, но… может, хоть ты меня простишь?

Я внимательно посмотрела на наши сцепленные руки. Год. В следующем месяце будет ровно год, как мы встречаемся. Хотя знаю я его гораздо дольше - как сейчас помню, как я, шестнадцатилетняя девчонка, пришла к Анжеле на очередную вписку и увидела высокого темноволосого парня в клетчатой рубашке, наигрывающего на гитаре и распевающего “Мое сердце”. Наверное, тогда я и влюбилась в него, даже толком этого не осознав: со мной был мой тогдашний, вечно пребывающий в нирване художник Рома, который, впрочем, вскоре исчез из моей жизни так же внезапно, как и появился в ней, оставив на память лишь пушистого вредину Косяка. Еще год я регулярно видела Андрея на тусовках у Анжелы, подарила ему на день рождения автограф Леннона, на который копила с карманных денег несколько недель, но упрямо не хотела верить в то, что он когда-то обратит на меня, пигалицу, внимание. И однажды он просто перехватил меня за локоть, когда я, затушив сигарету, возвращалась в квартиру с лестничной клетки, и просто спросил:

- Сбежим?

- Ч-что? - я даже не поняла, что он мне предлагает, настолько внезапным было это обрушившееся на меня счастье. Он улыбнулся, глядя на меня, и мне тут же захотелось творить всякие несуразные глупости:

- Пошли гулять.

И мы гуляли всю ночь, угодили на развод мостов, любовались с набережной видом на Петропавловскую крепость, и тогда он впервые меня поцеловал. Не было тогда во всем мире человека более счастливого, чем я. С тех пор прошло столько времени, и все чаще я задавала себе вопрос: а осталось ли от той оглушающей, всепоглощающей радости хоть что-то? Хотя бы одна, самая маленькая искра?

Мы сидели на моей залитой светом кухне, и я физически ощущала, как его молчание из подавленного мало-помалу становится отчаянным.

- Наташ…

Я вспомнила про идиотский букет, который так и остался в прихожей. Надо будет принести для него вазу.

- Просто… просто не делай так больше, ладно? - спросила я и что было сил сжала его ладонь.

Я ожидала, что он подпрыгнет на стуле, начнет нести какую-то бессвязно-обрадованную хрень, но он просто улыбнулся - той самой улыбкой из прошлого.

- Не буду. Обещаю.

- Не бросишь больше? - прошептала я, опускаясь в долгожданные его объятия. И в голове стукнуло что-то: вот теперь все так, как надо.

- Не брошу, - выдохнул он в ответ, покрывая поцелуями мое лицо. - Никогда.

И я, конечно же, ему поверила. И жадно поцеловала в ответ.

Примирение обещало быть бурным - избавляя меня, конец, от осточертевшей простыни, Андрей завалил меня прямо на стол, только чудом умудрившись не сшибить на пол ни одну из чашек. За стол я не беспокоилась - тот успел повидать и не такое, - а вот за то, что дверь сейчас откроется, опасалась целую секунду, прежде чем Андрей успел спуститься с поцелуями к груди: это всегда было моим слабым местом, почти рубильником, переводящим мой мозг из активного состояния в коматозное. Так что я шумно выдохнула, смыкая ноги у Андрея за спиной, и думать бросила о том, что мы, вообще-то, в квартире не одни, и если сейчас…

Через мутное стекло кухонной двери я увидела на секунду, как за ней застыла знакомая тень. А потом она истаяла, отступив, и до моего слуха донесся звук закрывшейся входной двери.

- Опачки, - рассмеялся Андрей, высвобождаясь из футболки, - кажется, нас решили оставить наедине.

- Представь себе, милый, - ответила я, притягивая его обратно к себе, - просто в его время существовали представления о деликатности.

Жизнь мало-помалу вовзращалась в привычное русло. Я бегала в универ, сдавая долги, и в редакцию, получая нагоняи от редактора за недостаточную идеологическую выдержанность. Пару раз в неделю мы пили с Анжелой, но я, памятуя о позорном утре, всеми силами старалась больше не перебарщивать. Андрей все так же заходил ко мне, как к себе домой, когда ему вздумается, съедал половину содержимого холодильника и сражался с паролем от соседского вай-фая. А еще он всеми силами пытался наладить отношения с Павлом, испытывая угрызения совести за то, каким нетривиальным способом прошло их знакомство.

- Скажите, - спросил он однажды, придя и застав Павла за моим ноутбуком, - а вы Вконтакте зарегились уже?

Павел мрачно посмотрел на него из-за экрана.

- Не понимаю, о чем вы.

- Чего? - Андрей удивленно заморгал. - Вы не слышали? Сайт такой в Интернете…

Я, хлопочущая над туркой, замерла.

- Молодой человек, - тяжело произнес Павел, - выражайтесь яснее.

- Вы что, - изумлению Андрея не было пределов, - не слышали про Интернет?

- Нет, - был короткий ответ.

Андрей посмотрел на меня в поисках поддержки. Я коротко качнула головой.

- Да вообще, - у него, разумеется, сразу же воткнулось шило в известное место, - как же так? Вы же теперь современный человек, типа, и живете без Интернета! Давайте, я вам покажу…

Павел даже сказать ничего не успел - его оттерли от клавиатуры и щелчком клавиши загрузили браузер.

- Смотрите, это называется Гугл…

Я разлила по чашкам кофе и сочла за лучшее убраться из кухни, справедливо рассудив, что не хочу присутствовать при этом. Но бодрый голос Андрея, объясняющего, что такое Википедия, доносился до меня даже сквозь стену. Я молча сунула в уши наушники и врубила плеер погромче. О том, какие последствия может иметь знакомство Павла со Всемирной Сетью, я не хотела даже думать. А последствия, забегая вперед, вскрылись чуть позже - необратимые и весьма печальные.

Уходя, Андрей отдал моему постояльцу последнее наставление:

- И если вам будут предлагать увеличить член - не ведитесь. Сплошной лохотрон.

Я выразительно покашляла и сделала вид, что увлечена своим отражением в зеркале. Павел даже не изменился в лице.

- Вижу, вам можно доверять в этом вопросе.

- Еще как, - ухмыльнулся Андрей, натягивая ветровку. - Я эту рекламу писал. Ну, всем покеда.

Стоило ему уйти, я виновато обратилась к новоиспеченному интернет-адепту:

- Вы уж извините его…

- Боже мой, Натали, - ответил Павел, - за кого вы меня принимаете?

И с энтузиазмом застучал по клавиатуре. Вздохнув, я ушла к себе.

О Терпсихоре и всем остальном мы с Павлом больше не заговаривали. Я решила, что, если об этом не говорить, то все забудется само собой, и от души надеялась, что мой квартирант не держит на меня обиды. Он действительно ни единым словом не выказывал, что чем-то недволен или рассержен, и я надеялась, что эта дурацкая ситуация мало-помалу изгладится из его памяти. Но нельзя было не признать, что с того приснопамятного вечера между нами возникло весьма ощутимое охлаждение, и я понятия не имела, чем можно пробить стену отчужденности, которая с каждым днем становилась все крепче и выше. Пожалуй, наиболее остро я ощутила это одним субботним утром, когда проснулась в шесть, разбуженная естественным порывом организма, и, зевая, направилась в туалет. Он, к слову сказать, в квартире моей совмещен с ванной, что и позволило произойти очередной нелепице в духе плохой комедии.

Открыв дверь и мимоходом отметив, что надо бы починить плохо работающую щеколду, я первым делом увидела у порога жестяное ведро, почти наполовину заполненное льдом, и лишь вторым - стоящего возле умывальника Павла.

Я не представляла себе, что такое возможно, но я проснулась мгновенно. Было от чего: во-первых, на моем постояльце не было рубашки, и во-вторых, он с совершенно безмятежным выражением обтирался внушительным ледяным осколком. Наши взгляды пересеклись в зеркале, и я ощутила себя по меньшей мере извращенцем-вуайеристом. Ну почему…

- Ох блин, - пролепетала я, отступая. Потеряв контроль над собой, я совсем забыла, что сзади меня находится чертово ведро, поэтому с грохотом опрокинула его на пол, а затем, поскользнувшись, закономерно опустилась пятой точкой в разлившуюся на кафеле ледяную лужу.