- Совсем скоро будет готово, - пообещал Мэтью, извлекая из холодильника необходимые ингредиенты. – Может, пока чай?

- Да, спасибо…

Нажав кнопку электрического чайника, Канада начал разводить тесто.

- Рассказывай пока, - обратился он к Наташе. – Я же писал, что следил за тем, что происходит в вашей стране. Что там случилось?

- Там?.. – от одного воспоминания поперек груди встал ледяной ком. Девушка глубоко вдохнула воздух, стараясь отогнать ощущение удушья. – Просто… с экономикой все было совсем плохо, Ваня заболел и начал умирать…

- Умирать? – уточнил Канада. – Когда я приезжал тогда, он не выглядел таким ослабевшим.

- Это было год спустя, - вроде бы не было ничего особенного в удовлетворении интереса приятеля (тем более, Наташа понимала, что Канада на самом деле беспокоился за нее), но что-то в душе отчаянно протестовало, как будто наружу вытаскивались комья застарелой, засохшей грязи. – В девяносто первом он свалился и уже не вставал… Кто-то из политиков, как же его… Крючков хотел захватить власть, чтобы сохранить СССР, и пытался заручиться моей поддержкой.

- Крючков? – Канада, орудующий ложкой в стеклянной миске с тестовой массой, нахмурился. – Я слышал эту фамилию. Он из ГКЧП?

- Да, так они назвали себя. Они послали меня убить Ельцина, чтобы спасти Советский Союз. Я поехала, но…

- Я думал, страны обычно не вмешиваются в подобные дела, - негромко произнес Канада. Наташа дерзко посмотрела на него.

- А ты бы не сделал так, если б от этого зависела жизнь твоего брата?

Несколько мгновений звенела тишина. Все замерло.

- Сделал бы, - со вздохом признал Мэтью и вернулся к своему занятию. – Конечно, сделал бы. Рассказывай дальше.

- Было уже слишком поздно. Советский Союз погиб. Ваня умер.

Канада выпустил из руки ложку, и железная ручка со звоном ударилась о край миски.

- Умер? Но как же…

- Он переродился. Теперь он – Российская Федерация. Я видела его после перерождения. Он быстро восстановился. И сейчас восстанавливается…

- И тогда ты ушла?

Наташе неожиданно стало больно. До того, что хотелось заплакать.

- Ушла, - пробормотала она, наклоняя голову. – Наш дом был разрушен, у меня не было иного выхода.

Она ожидала новых вопросов и собирала силы для ответов. Но ничего подобного не последовало. Только прошуршали к ней почти бесшумные шаги Мэтью, и теплая, ласковая ладонь осторожно коснулась ее сцепленных рук.

- Тебе неприятно об этом говорить? – Канада присел рядом с ней на корточки, так что их лица находились рядом. – Прости.

- Ничего, - Наташа хотела убрать руку, но от прикосновения – вот чудо, - тягучая боль перестала мучить ее. И это было странное ощущение, будто она одновременно подписала себе смертный приговор, а затем указ о помиловании: сбросила с сердца мертвый груз, и после кто-то залечил оставленные им раны.

- Мэтью…

Он будто бы хотел еще что-то сказать, но вдруг передумал и, мотнув головой, вернулся к тесту.

После сытного ужина (блинчики, к слову сказать, оказались восхитительными, и Беларусь не преминула выразить смутившемуся от похвал Канаде свой восторг) они сидели в упомянутой уже большой гостиной, глядя на пляшущий в камине огонь. На журнальном столике стояла бутылка кубинского рома и два бокала.

- Этот ром, - говорил Мэтью, и от его голоса становилось тепло и спокойно, - мне прислал мой друг Куба. Мы с ним в очень хороших отношениях, он сам часто прилетает сюда. А когда не может – присылает мне ром и сигары. Сигары я не курю, а ром постепенно выпиваю. Будешь?

- Буду, - Наташа последний раз пила ром в конце пятидесятых: воспоминания о приснопамятной гулянке с Гилбертом в московском ресторане все еще были живы в ее памяти. Но вкус самого напитка она помнила плохо и поэтому не отказалась попробовать его вторично. – Стаканчик…

За первым стаканчиком последовал второй. И третий.

- Может быть, - Канада не показывал признаков опьянения, только глаза его заблестели ярче, хотя Беларусь не исключала, что ей это просто кажется, - ты расскажешь мне, что произошло?

- Долго. Это очень долго рассказывать.

- Ты не хочешь?

Наташа покосилась в сторону бутылки, потом посмотрела на окно, за которым сгустилась уже ночь и сыпал меж паутины веток густой снег.

- Понимаешь… - она не знала, как толком объяснить свое состояние. – Мне очень трудно и больно вспоминать об этом.

- Тогда не говори, - легко согласился Мэтью.

- Но с другой стороны… когда я говорю, мне становится легче. Будто все выплескивается куда-то.

- Понимаю, - кивнул он и чуть склонил голову, давая понять Наташе, что выбор ей придется делать самой.

А снег за окном все сыпал и сыпал, и в сознании девушки промелькнула глупая мысль, что, если так будет продолжаться всю ночь, дом, того и гляди, засыплет до самой крыши. И останутся они с Мэтью вдвоем в снежном плену, и единственным источником тепла друг для друга будут они сами.

- Ладно, - вздохнула она. – Слушай. Когда я была совсем маленькая, меня забрал в свой дом Великое Княжество Литовское…

На миг у нее сбилось дыхание. Первый шаг – всегда самый трудный, но, сделав его, чувствуешь, что преодолел Рубикон. Грань, за которой прошлой жизни уже не существует.

«Все?» - спросила Наташа у себя почти безнадежно. – «Все. Раз и навсегда. Имя».

- Торис, - почти прошептала она и тут же сказала громче, как подводя черту. – Торис Лоринайтис.

С Канадой весело. Он неистощимый выдумщик на всякие затеи и обладает замечательным чувством юмора. А еще у него живет ручной медведь Кума, полное имя которого Мэтью не помнит. За медведем забавно наблюдать – как он движется вразвалочку, как жадно поедает предложенную рыбу и охотится за едой со стола. А Мэтью только смеется, глядя, как Наташа пытается уговорить мишку взять угощение из ее рук.

- Я знал, что вы поладите, - говорит он с улыбкой, когда Кума все-таки съедает кусок рыбы с протянутой ладони.

Канада не болтун, но с ним всегда есть о чем поговорить. Он всегда в курсе последних новостей, новинок литературы и техники, интересуется жизнью в других странах и особенно в России. Голова его, к удивлению Наташи, не забита стереотипами вроде балалаек, ушанок и медведей на улицах.

- В моей стране живут много приезжих из вашей страны, - поясняет он. Он не очень различает Белоруссию и Россию, но Наташа за это на него не обижается. В конце концов, она и сама себя до сих пор плохо представляет отдельно от Вани.

А еще он знает, когда лучше не задавать лишних вопросов, а просто молча посочувствовать, без громких слов. В тот вечер, когда Наташа решила рассказать ему все, что произошло, свое повествование она закончила, уткнувшись Мэтью в плечо и давя рвущийся из груди плач – не выдержала все-таки, дала слабину. И тут он обнял ее, прижал к себе чуть сильнее и провел кончиками пальцев по волосам, почти невесомо, – тогда она не выдержала, и многолетняя усталость от переживаний, страха и страданий, давящая на сердце, вырвалась-таки наружу в потоке слез.

С Канадой время летит незаметно. С Канадой хорошо. Просто хорошо, и этим все сказано.

Наташа недоверчиво смотрела на монотонно урчащий снегоход и сомневалась – садиться или нет. Мэтью успел уже навернуть пару кругов вокруг дома и уверял ее, что машина в отличном состоянии.

- Садись! – он махнул рукой, призывая девушку подойти ближе. – Не бойся!

И все-таки это было странно и необычно. Но не доверять Канаде было невозможно, поэтому Наташа отбросила все опасения прочь и села на агрегат сзади Мэтью, как-то неловко обняла его, чтобы не упасть на старте, и ощутила, что он вздрогнул.

- Ты… - голос его на миг сорвался. – Ты держись крепче. Ладно?

- Хорошо, - ответила она и закрыла глаза.

Послышался звук открывающихся ворот, и спустя несколько секунд снегоход сорвался с места, помчался на ошеломляющей скорости в снежные дали.