– Только вот «усните» и «проснитесь» – это все, что мы знали по-итальянски, – словоохотливо объяснял Петя, низко нагнувшись к уху изумленной Риты. – У нас, конечно, есть словарики. Но надобно было что? Чтобы кто-то красиво улицы наши московские описал, чтобы ему было понятно и непременно захотелось по ним прогуляться. Заинтересовать его.
– Господи, Костя, ты какое-то невозможное чудовище! – совершенно искренне возмутилась Рита.
Константин Федорович пригрозил ей кулаком.
К вечеру он проводил уставшую и потрясенную артистку в Денисовский переулок. Едва Рита переступила порог своей квартирки, как вылила на Грениха ушат негодования и ярости. Она бросалась из стороны в сторону и вскрикивала, мол, с чего тот взял, что она готова к такой работе, Макс никогда ничего подобного не делал, а Константин Федорович – исчадие ада, и так с людьми обращаться – форменное насилие.
– Боже, как голова болит, – выдохнула она, откинувшись спиной на стену и закрыв лицо руками.
Грених подошел, положил одну ладонь ей на подбородок, другой подпер затылок, слегка надавил, так что шея Риты мгновенно выпрямилась.
– Так голову держи, и она болеть не будет, – сказал Константин Федорович, потом взял ее руки, расположил поверх головы, большие пальцы умастил в ложбинках под основанием черепа. – Дави большими пальцами – сильно, так чтобы ощутить легкую боль в центре черепа. Чувствуешь?
Рита ахнула, выпрямившись, послушно выполняя указания Грениха.
– Лицо расслабь.
Она закрыла глаза, несколько секунд плывя по приятным волнам облегчения. Боль отступила мгновенно, упражнение всегда действовало безотказно. Грених хотел было уйти, отшагнул к двери, пока она стояла с занесенными к волосам руками, но она тут же очнулась, схватила его за локоть.
– Нет, останься. Я одна не усну после всего того, что пришлось видеть. Мне будет сниться этот Черрути и… все остальные. Как ты вообще спишь после такой работы?
И Грених остался.
Бывшая балерина оказалась до того вовлеченной в процесс гипнотерапии, что вернулась к службе медсестрой в институт Сербского и на второй день, и на третий. Всю неделю до следующего воскресенья они провели на Пречистенке. В среду пришлось повторить сеанс гипноза с элементом реальности для итальянца. Рита дрожала от волнения, но опять справилась блестяще. К пятому сеансу итальянец сознался, что постоянно видит один и тот же сон – себя и медсестру Риту за столиком в кофе на оживленной площади. Он стал описывать вывески, здания вокруг, грохочущие трамваи, Рита сказала, что тот, кажется, рассказывает про Смоленскую площадь, предложила съездить и проверить, так ли это на самом деле. После долгих уговоров пациент согласился проехаться на санитарном автомобиле.
Выглядывая в окошко, молодой человек беспрестанно изумлялся знакомым зданиям и улицам. Никогда прежде он не видел города, и в вагонах, и в машинах забивался в угол, зажмуривался, закрывал руками уши, чтобы свести на нет контакт с внешним миром.
А когда прибыл к кафетерию, глазам своим не поверил: все вокруг было им не единожды виденным. Более того, он помнил вкус кофе, запах булочек и ощущение прикосновений к плетеной мебели на своих ладонях. Рита предложила выйти, выпить по чашке кофе и угоститься свежими ватрушками – проверить, такие ли они вкусные на самом деле. Мысль о том, чтобы проверить ощущения во снах и наяву, столь сильно мучила больного, что он согласился.
– Я боюсь, что в конце концов он влюбится в меня, – принялась переживать Рита.
После трудного рабочего дня профессор и его помощница, усталые и воодушевленные, возвращались в квартиру в Денисовском переулке и, лежа в постели, подолгу не спали, обнявшись, бойко обсуждали общее дело.
– Ничего подобного не случится, – успокоил ее Грених. – Мы трудимся во имя того, чтобы он влюбился в мир. Ты и я – лишь пара крохотных деталей большого мира, с которым ему предстоит свести знакомство. Оно займет его всецело, захватит все его внимание. Так что на тебя ему просто не хватит времени. Наша роль в его жизни – закулисная. Сделав свое дело, мы тихо удаляемся со сцены…
– А потом… Что будет с ним потом? Все это так и останется для него тайной?
– Было бы лучше, если бы это осталось для него тайной, – задумчиво сказал Грених. – Прежде чем больной не начнет выказывать признаки здравомыслия, он не должен знать, какого труда нам стоит перешивать ему сознательное и бессознательное. Иначе перестанет верить в свое выздоровление. А возводимые нами замки превратятся в руины.
И он поднял глаза на Риту.
– Макс был прав. Его теория работает. Он – идейный вдохновитель постановочных сцен, только одному ему я обязан успехом, которого достиг за эти неполные два года. За последние две недели мы выписали семерых больных раньше срока. И это его заслуга, Рита. Где бы он ни был… Слияние науки и мастерства иллюзий! И я мечтаю продолжить это дело, обзавестись крепкой командой. Ты и я. Мы возьмем к себе Петю. У него феноменальная память и аналитические способности.
– Я не знала, что ты так горишь его делом, – проронила Рита тихо. – Все это время я думала, что ты ненавидишь нас.
– Давно уже нет.
– И ты бы взял его в эту свою команду? Принял обратно? – она села в постели, скрестив ноги по-турецки.
Грених думал, она признается, что он все же где-то поблизости, прячется. Но Рита молчала, смотрела с детской наивностью в ожидании ответа на свой вопрос.
– Чтобы осуществлять подобные спектакли, нужны преданные делу люди, – сказал Грених. – Персонал института безропотен и послушен, но, увы, они не до конца понимают, в чем суть подобных сеансов, я не чувствую их поддержки. Они как машины, всего лишь исполнители, которым Евгений Николаевич велел проявлять послушание в работе со мной. А мне нужны ты, он и подобные вам – чуть безумные, смелые, готовые на риск, не скованные шаблонностью мышления простых обывателей. Свободные личности, которые могут творить любую реальность. Какую угодно реальность в любой голове.
– Ты стал говорить, как он. В тебя вселился его дух!
Грених перевернулся с бока на спину, заложив руки за голову и устремив глаза в потолок. Он показал ей уже столько фокусов в гипнотерапии, но она продолжала играть изумленную дурочку, беспрестанно повторяя, что Макс такого не делал, Макс до этого не додумался. Грених ни на секунду не верил ей, всецело убежденный, что Макс где-то притаился и наблюдает за ними. А Рита, как настоящая Мата Хари, лежа голой под одной простыней с его братом, выжидает новых приказов к действию. «Что же ты задумал, подослав ее ко мне?.. А может, я просто параноик? А может, я тебя давно переплюнул? А может, просто начать жизнь без вечного взгляда в прошлое?»
Глава 5. Второй «последний день Помпеи»
– Ну-ка, все расступились! Опять толкотню создаете, – рыкнул старший следователь Мезенцев на столпившихся у парадной дома № 2А в Трехпрудном переулке. Зло растолкав локтями толпу, собравшуюся под проливным июньским дождем, он смахнул со лба мокрую прядь и нырнул в уже знакомую парадную дверь, стиснутую треугольным портиком сверху и двумя полуколоннами по бокам. В той же квартире при тех же обстоятельствах найдены были теперь уже трое – двое убитых и один в совершеннейшем беспамятстве, пускающий слюну и едва передвигающий ноги.
– Та же угольная пена, двое неизвестных, накрытый стол, записка с начертанным на ней: «Вызвать милицию ровно в 16:00», – ворчал Сергей Устинович, бросая за плечо – шедшему позади Грениху в сопровождении его неизменного Ватсона – Пети. – Опять опоенный, заговоренный тем же самым незнакомцем Шкловский хлопает глазами и трясется.
– Что, прям тем же самым? – прицокнул языком Грених, чувствуя, что история с таинственным манипулятором еще выйдет ему боком.
– Говорит, да. Вот что мне мешало приставить кого-нибудь следить за его квартирой? Ведь чувствовал – дело какое-то грязное, заковыристое, задумано явно человеком недюжинного ума. Расслабились мы после смерти Леньки Пантелеева! Да и гипноз этот ваш ничего не дает, только путает карты. Почему вы, Константин Федорович, до сих пор не выяснили, как Шкловского загипнотизировали? Мы его ни арестовать не можем, ни отпустить совсем.