Я, конечно же, большая. И, конечно же, знаю.

Достаю карту. Перевёрнутый «Мир». На кубиках «Пять» и «Три», а перо падает, как будто весит тонну.

Значит, будет сложно. Значит, сентябрь, и значит, придётся многое менять.

Что ж, не самый худший вариант. Я всегда меняю. Так или иначе. А она всегда меня ждёт. Главное, чтобы не «Единица» и не «Башня». Противно, знаете ли, умирать в январе, но так уж мы договорились когда-то.

Я и моя Смерть.

На столе передо мной уже стоит кружка чая. Мои пальцы окончательно отогрелись, а я и не заметила.

Она улыбается мне своими мудрыми синими глазами и пододвигает поближе вазочку с вареньем. На этот раз рубиново-вишнёвым. Ешь, мол, набирайся сил. Пригодится.

«Спасибо», – хочу сказать я, но зачем.

Она и так всё обо мне знает.

Мы с самого детства были неразлучны.

Пятеро смелых, пятеро мушкетёров, в общем, пятеро нас было всегда и везде. Во всех возможных в нашем возрасте забавах, проказах, драках и конечно же наказаниях, которые мы принимали стойко все вместе или в индивидуальном порядке дома в углу, но обязательно несгибаемо и со всей возможной серьёзностью. Штирлиц гордился бы нами, если б узнал, как мы хранили тайны друг друга, брали на себя вину за разодранные джинсы или кофты, а также локти, колени и прочие полезные и нужные части тела и элементы гардероба.

Родители всегда смело отпускали, если за любым из нас заходили остальные. Нашу «банду» местные бабушки ненавидели люто, но за глаза конечно вспоминали былые годы, свою детскую дружбу и смахивали слезу умиления… Правда, ровно до того момента, пока наша дружная компания не обдирала в очередной раз яблони или куст крыжовника. Тогда ненависть к нашему союзу «храбрых и отважных» вспыхивала с новой силой. Мы самоотверженно дружили и безоговорочно верили друг другу, несмотря на то, что было нас три мальчика и две девочки. Причудливое сочетание характеров помогало нам выбираться из любых детсадовских, дворовых и чуть позже школьных трудностей. Не устоял наш великий союз только перед временем и, конечно, переездом. Сколько горьких слёз было пролито и великих клятв в вечной и нерушимой дружбе дано в тот день, когда мои родители перетаскивали вместе с какими-то мужиками шкаф из моей комнаты, а позже чуть не доломали его же, пытаясь впихнуть в «Газель», уже вместившую в себя львиную долю нашего имущества.

Мы разъехались, выросли, влюблялись, мечтали и жили, но уже далеко друг от друга. Наш союз поддерживали ненадёжные сигналы телефонных линий да письма, которые год от года становились всё реже.

Получив очередное такое письмо с поздравлением на день рождения, я тепло улыбнулась его строкам, вспоминая наши детские приключения и тот самый день, навсегда изменивший мою жизнь и мой привычный мирок. Письмо опоздало на две недели, но, судя по дате, друзья были совершенно ни при чём. Повинны были улитки, на которых наша горячо любимая почта, судя по всему, и доставляет письма по городам и весям…

Весь день наш далёкий «союз храбрых» не шёл у меня из головы. Я даже попросила маму найти детские альбомы, где хранилась самая наглядная память о нас, отважных. Вот пятеро малышей в садике. Второй ряд. Все в зелёную точку. Ветрянка была к нам беспощадна и наши матери схватились за головы, когда мы свалились все и сразу. Вот первый класс. Как самоотверженно защищали нас мальчишки, а мы выгораживали их перед нашей учительницей, что фингалы эти могли быть получены только на физкультуре и только по странному стечению обстоятельств. Вот старый железнодорожный мост над рекой, где мы сидели у костра и орали песни под гитару, а когда ехал поезд, прыгали и махали руками, мечтая о том, чтобы он увёз нас в далёкие страны…

Поезд увёз меня. Ещё двоих увёз самолёт. А последние остались защищать рубежи. Прикрывать наш отход… Эх, ребята… Как же давно это было. Мы все уже большие, работаем, у каждого личная жизнь и у каждого ничего серьёзного. Мы как-то смеялись, что наше сердце поделено только на пять частей, нету лишнего ни для кого, вот и не срастается.

Перекусив на кухне под привычное бурчание мамы о «сухомятке», я зацепила свою законную чашку чая и забилась в угол дивана, на котором в тот момент спала и гордо величала «ложем», а мама прозвала «лежбищем» за вечно неровно заправленный плед. Погрузилась в мир книги, выхода которой ждала последние пару месяцев, и сама не заметила, как уснула.

Тишину ночной квартиры разорвал дребезжащий звук телефонного звонка. Я, спросонья запутавшись в пледе, которым, видимо, заботливо укрыла меня мама, кинулась к телефону – по моим прикидкам, он должен был уже перебудить всех обитателей квартиры. Судя по тому, что больше никто на звук этого древнего монстра не выполз, я успела как раз вовремя.

– Алло!

– Привет.

Дашкин голос как гром среди ясного неба. Заставил меня замереть в прихожей, в темноте, в одном тапке – и улыбнуться.

– Дашка, хорошая моя, я так рада тебя слышать! Как дела? А я вот ваше письмо получила. Так радовалась, что вы меня не забываете.

– Ну да, ты у нас теперь птица далёкая, письма до тебя долго летят. А у нас всё хорошо, каштаны вот зацветают. Приезжай хоть на пару дней, а? Знаешь же, как хорошо у нас в это время.

– Ой, Дашк, я постараюсь, но не обещаю. Сама понимаешь.

– Понимаю. Но ты всё же приезжай. Я очень хотела бы тебя видеть.

Дашкин голос заглушали какие-то шуршания и помехи на линии, но просить перезвонить было выше моих сил: вдруг она опять пропадёт, отвлечётся на что-нибудь и забудет.

В ту ночь мы долго болтали обо всём, что успели пропустить в жизни друг друга за то время, пока нас не было рядом. Я не помню, сколько прошло часов или минут. За окошком блеснул первый робкий луч, и я ещё подумала, что вот завтра она пойдёт по своим делам такая же сонная, как я, но счастливая от того, что эта ниточка, связавшая нас когда-то, цела…

– Ну ладно, мне пора. Я вообще-то попрощаться звонила. Только ты не вешай нос. Я всегда буду с тобой.

– Ты что, куда-то уезжаешь? – робко спросила я, но в ответ трубка выдала невнятное шипение, и сигнал оборвался.

Я кинулась в комнату и открыла письмо, в котором был номер телефона дашкиной новой квартиры: её семья совсем недавно переехала. Я ещё не помнила его наизусть и по мере необходимости подглядывала.

Быстро набрав номер и надеясь, что она ещё не уснула, я считала гудки. Один, второй, третий… Вот наконец трубку подняли, и дашкин отец, который так часто в детстве втихаря от наших матерей баловал нас конфетами, низким голосом произнёс такое знакомое: «Вас слушают».

– Здравствуйте, а Дашу можно?

– Даши нет.

– Как это нет? Она что, уехала?

– Нет. Даша умерла сегодня ночью в больнице. У неё во время операции остановилось сердце. Её больше нет с нами, – и тихий всхлип.

Трубка упала из рук. Как же так? Ведь она же мне вот только что рассказывала, что всё у неё хорошо, что она замуж собирается, что с учёбой всё отлично и золотая медаль у неё в кармане. Как же так?

Через два дня я приехала в наш город, который так хорош, когда цветут каштаны.

Её похоронили на маленьком кладбище на краю города. Все наши были там.

Все в ту ночь подошли к телефону.

Она попрощалась со всеми, дотянувшись до нас из невообразимой дали и обещала всегда быть с нами. А мы в тот день пообещали, что всегда будем помнить её, ведь человек жив, пока о нём кто-то помнит.

Нас пятеро. И хотя у каждого из нас свой срок, пусть всегда будет так.

«Мне кажется, я знаю, зачем они приходят сюда. Чтобы из своей вечной тьмы выйти в здешнюю – просто ночь. А потом дождаться рассвета, сидеть на солнце, смотреть на золото листьев и ловить всем существом незнакомое ощущение: то ли щекотка, то ли новый вид смеха, которого не знал раньше. Слушать, как в распахнутые на человеческий манер глаза льётся осеннее солнце, чистое тёплое золото, превращая эти глаза из зелёных в янтарные, заливая всё твоё существо этим незнакомым теплом до самого дна. А потом моргнуть, вздрогнуть и уйти по своим делам. В человеческий мир, или домой, или прямо в это золотое ничто. Демоны тоже иногда выбирают солнце, я сама видела».