До Рождества. До возвращения в Хогвартс. Хотя бы до прошлой недели. Но он не успел, а мысль, за которую Римус возненавидел себя в тот же миг, нашёптывала в подкорку совершенно паскудную правду о себе.

Если бы Нейт его бросил, это бы всё упростило.

Мерлин знает, что именно. Их отношения с Сириусом не собирались двигаться с мёртвой точки, вернее, они увязли в сумеречной зоне на стыке высказанного и оттого обрётшего вес, форму запретного желания и грёбаного долга всячески игнорировать его. Вот где фантасмагорический кошмар наяву.

А ещё его не покидало ощущение, что он что-то упустил. Тебе придется мне многое объяснить… Пока ты спал, многое произошло…

— Сохатый, что произошло, пока я спал? — Остановился Римус. — Ты не договорил.

— А, — Джеймс прочистил горло, — Лунатик, ты только не волнуйся.

— Я и не думал, пока ты не сказал «не волноваться», — серьёзно, это клише когда-нибудь на кого-нибудь действовало?

— Да, это я зря. В общем, как правило, ты же приходишь в себя к обеду, и придумать тебе алиби не вызывает проблем, — Поттер оправдывался, словно вместо Римуса перед ним была Макгонагалл [или Эванс]. Очень-очень плохой знак. — Но когда мы увидели, в каком ты состоянии, мы слегка забыли о прикрытии. На самом деле, мы чуть не двинулись. А Бродяга, ну, ты сам понимаешь…

— Короче, Джеймс, — надавил Римус. Теперь сил на излюбленное раздражение хватало с лихвой.

— Короче, он отказывался от тебя отходить, а Лили не смогла отвлечь девчонок… короче, они теперь в курсе, — потупил взгляд в пол Поттер, — Марлин и Мэри.

— В курсе того, кто я? — Его рот так и остался приоткрытым, а глаза начало печь от того, что он боялся моргнуть, чтобы не пропустить ни одну эмоцию, отражающуюся на лице друга.

— Да, — виновато взглянул на него Сохатый, — но ты не волнуйся, да блин, то есть они обалдели, конечно, но вилы натачивать не побежали. Лили вроде успокоила Мэри, а Марлин…

— Что Марлин? — Да милостивый боже, принесите кто-нибудь коробку клещей!

— Я не знаю, они с Сириусом заперлись в нашей спальне и не спустились на ужин. После я пришёл к тебе, так что я без понятия, чем всё завершилось. Марлин расстроилась и разозлилась, но, мне кажется, не из-за твоей «пушистой проблемы», — друг неоднозначно поджал губы, и Римус непроизвольно отступил от него.

— Пожалуй, я переночую в лазарете, — развернулся он в обратном направлении. Полная катастрофа. И как, скажите, блядь, тут не волноваться?!

— Ещё чего, — ухватил его за свитер Поттер, — харе прыгать в кусты!

— Но… — беспомощно взмахнул он рукой в сторону башни, — что я скажу им?

— Думаю, тебе не придется ничего говорить, Лунатик. Просто позволь твоим друзьям быть твоими друзьями, — хлопнул его по плечу Сохатый [ай!].

— Ладно, — в конце концов, никто не даст ему прятаться в больничном крыле до конца обучения.

На подходе к портрету Сохатый отстал на шаг и подтолкнул его вперед. Однако не успел Римус произнести пароль, Полная дама открыла проход, и из него вылетела опешившая не меньше него от неожиданной встречи Маккиннон. Припухший носик, припухшие большие глаза, которые она переводила с Римуса на Джеймса, и припухшие, застывшие в немом удивлении губы. Она плакала. Несколько часов назад. И от обиды в её гордом взгляде, Римус решил, что ему сейчас зарядят по искромсанному лицу пощёчину — по сути, заслуженную. Но она вышла на лестничный пролёт, и тихо попросила Джеймса оставить их наедине, а на поверхность вновь обратившихся к нему розово-карих глаз выступило неподдельное сожаление. Римус предпочел бы ему пощёчину.

— Я как раз шла в больничное крыло, — она сказала это не шёпотом, и теперь стало ясно, что её голос был сорван, — думала, тебя продержат до утра, — она скользнула взглядом по его, наверное, набирающим с каждой секундой яркость шрамам и уронила его под ноги. — Римус, я должна тебе кое-что сказать.

— Марлин, ты ничего мне не должна, — её съедало чувство вины, — только не ты…

— Нет, — твёрдо перебила она, — я должна. Я должна попросить прощения. — Римус непонимающе проморгался. — За те ужасные слова про то, что лучше умереть, чем быть… — Маккиннон осеклась, но он понимал её, — не представляю, как ты мог продолжать со мной общаться после них.

— Марлин, всё в порядке, ты была напугана, да и я привык такое слышать от людей. По правде, порой я согласен с ними.

— Не говори так! Они все ошибаются, и я… я ошибалась. Ты не заслуживаешь подобного отношения, всего этого… — она провела рукой вниз по его плечу и отшагнула, — мне бы хотелось, чтобы всё было по-другому, — и вот это уже будто было связано с другим съедающим её чувством. Римус задержал дыхание. — Римус, ты не обязан, но я надеюсь, ты поймёшь меня.

— Что пойму? — Он не собирался произносить вопрос вслух. Марлин всё ещё судорожно искала что-то на полу.

— Ты мой друг, и то, что я узнала о тебе, никак на этот факт не повлияло. Но я пока не могу общаться с тобой… мне нужно время, — она глубоко вдохнула и подняла на него невероятно мужественный взгляд. — Мы расстались.

Всего два слова ударили его сильнее, чем несчетное число обрушившихся на него слов Сириуса в Астрономической башне. Словно то были лишь обломки, срывающиеся сверху, от которых худо-бедно получалось уворачиваться, а Маккиннон просто взяла и снесла две оставшиеся колонны, удерживающие собственноручно выстроенный замок от превращения в руины.

Он не нашёлся, что ответить ей. А ей не сдались его сочувствие или жалость.

Ей нужен был её парень — тот, кто думал только о ней. Тот, кто смотрел только на неё. И Римус ведь не переходил черту, он ничего не делал. Но вышло так, что он всё равно непреднамеренно встал между ними. И пусть Марлин не обвиняла его, пусть не озвучила ни одной претензии, он прекрасно осознавал, почему она не хочет его видеть.

Сцена, ставшая последней каплей, сама развернулась под веками. Он отказывался отходить от тебя… Ей достаточно было всего лишь бросить взгляд на Сириуса у его постели, чтобы уже не суметь закрыть глаза на происходящее. Как, например, делал это Римус. Хотя что мелочиться, даже если бы ему силой держали их открытыми, он бы в упор не замечал таких очевидных вещей, либо каждой находил бы тонны оправданий — слабых, никчемных, но в сумме способных перекрыть саму истину в последней инстанции, написанную огромными буквами на баннере у него перед носом!

Он лишь кивнул. Она тоже кивнула. Они вместе вошли в гостиную, и будущее, когда они в следующий раз проделают хоть что-нибудь вместе, покрылось непроглядной сизой дымкой.

На лестнице Римус привалился лопатками к стене. За дверью спальни его ждало ещё три человека и, скорее всего, два тяжелых разговора. Он отсюда ощущал взбудораженное волнение Мэри и Лили, возможно, от них ему и достанется по полной за подругу. Блэка же наверху не было — судя по остаточному аромату, давно. Несколько часов. И если бы за дверью никого не было, Римус не знал, полез ли б он сейчас искать Сириуса на карте Мародёров.

Он просто невыносимо скучал по тем временам, когда его чувства причиняли боль только ему одному.

Все его страдания показались такими эгоистичными капризами маленького ребёнка. Но как он мог предположить, что его признание повлечет за собой цепное разрушение судеб близких ему людей? Он бы ни за что не пошёл на это, покажи ему кто-нибудь опухшие глаза Марлин, храбрящейся, чтобы не расплакаться при нём. Кричащего ему в лицо, а потом отшатывающегося от него Сириуса. Вымученное выражение Джеймса, появляющееся каждый раз, когда он говорит о «стрёмном блинском блине». И смирение в глазах Нейта, которое, как ему кажется, он отлично скрывает.

Смирение с тем, что он не на первом месте. Римус отчетливо читал его, как и то, что Нейт по уши влюблён в него. Но выполненный план не ощущался победой. Даже не проигрышем. Римуса следовало на хрен дисквалифицировать за мошенничество, потому что быть с Нейтом, представляя на его месте другого человека, и при этом не отпускать — самая низкая подлость, которую уже ни на что не спишешь.