И не поспоришь…
— Хорошо, — с трудом выровнял он голос, — ты прав. Я готов.
— Охуеть вовремя, Римус!! Хочешь, чтобы я продолжал орать на тебя?!
— Да, давай. Я своё дерьмо уже выплеснул, ты имеешь право кричать хоть до посинения.
Сириус, вмиг переменившись, прищурился, и его губы тронула даже вполне искренняя полуулыбка — моментально померкшая, но всё же.
— Не буду я кричать, — капризно взмахнул он волосами и, выхватив из-за уха Римуса сигарету, опустился снова на подоконник.
Римус слышал, как у того выравнивается сердцебиение, но своё уже унять не мог. У него было три минуты, чтобы уйти, пока Блэк курил и очень громко думал, подбирая слова. Три минуты как возможность сохранить статус-кво. Сириус всё ещё сказал не так много. Римус смог бы с этим жить.
Но он не ушёл, хотя кандалы на него никто не надевал, а Сириус, уставившись на точку в противоположной стене, закончил подбирать слова. Он запинался, давился своими же словами, словно они были нанизаны на жгут, который Сириус вытягивал из себя. И когда он выдернул с корнем самые тяжелые, наружу полилась желчь, смешанная с сарказмом, но он был направлен только на него самого. А у осевшего на пол Римуса открылись разом, наверное, все шрамы — и речь совсем не о тех, что нанёс когтями прижавший внутри уши волк.
— Лунатик, ты всегда был чем-то большим… я не помню даже, когда точно это началось, но дружить с тобой было не тем же самым, что с Сохатым. Ты улыбался мне, а у меня скручивало живот. Когда я дотрагивался до тебя… я мог обниматься с Джеймсом, радуясь победе на матче, и это было так просто. Но если я обнимал тебя — это был просто пиздец. Меня это пугало, ведь это неправильно… а потом мне сказали, что любое моё желание правильное. И кто бы это мог быть? «Блэки берут всё, что захотят» сказал мне Орион Блэк, когда я застал в его кабинете картину маслом, как ему отсасывал официант, пока вся семья внизу кружилась в вальсе. Сходил, блядь, за огневиски… И меня просто передёрнуло, перемкнуло, я пообещал себе никогда не стать таким, как он. Сам факт, что у меня с ним может быть что-то общее, был отвратителен. А моё желание ощущалось гниющим инородным телом внутри. Я так долго избавлялся от него, но оно разрасталось, как неизлечимая зараза… и я продолжал, продолжал вытравливать его, выжигал напалмом, но после каждой новой девушки, я возвращался в спальню, смотрел на тебя… и шёл искать новую. Я проделал это столько раз, сколько потребовалось, пока не выжег это желание до пепелища. А потом решил на нём что-то построить, и всё шло хорошо, пока ты не начал отдаляться, сбегая к своим барсукам. Я изо всех сил убеждал себя, что ты не принадлежишь мне, что я не могу иметь всё, что захочу. И только у меня вроде это получилось, ты, блядь, выдаёшь самый фееричный пранк в моей жизни! Ты просто перевернул мой мир, в котором влечение к парню было приравнено к любви к непростительным заклятиям в качестве воспитательных мер. Но ты… ты полная противоположность всего, что олицетворяет мой род, а значит, в моём желании не было ничего плохого. И я понятия не имел о твоих чувствах, когда просил поцеловать меня… боже. Мне просто слишком давно этого хотелось, а я даже не допускал мысли, что это возможно. Мне было стыдно перед тобой, перед Марлс, но ещё мне было больно от того, как ты меня отшил, а потом вёл себя, будто тебя тошнит от меня. Я не понимал, почему ты так отреагировал… и вот тут ты добиваешь меня финалочкой своего пранка. И всё, гуляй, Бродяга, я пошёл мутить счастье со своим парнем, будем друзьями. Просто заебись, — уронил лицо в ладони Блэк, обрушив на них звенящую безжалостную тишину.
Римус цеплялся только за свистящий в щелях ветер, удерживающий его от того, чтобы не впасть в глубокий транс. Он не чувствовал ничего. Полный вакуум. Казалось, в нём просто выключили свет, обесточив весь организм, потому что, если он сейчас позволит себе хотя бы одно чувство, его захлестнёт с головой этой волной, и он нахрен перегорит.
— Сириус, я… — почти беззвучно, — я не знаю, что сказать…
— А что тут скажешь, — буднично отозвался Блэк и встал с подоконника, хлопнул себя по коленям, Римус в замешательстве посмотрел на него, — проёб по всем фронтам, — развёл тот руками с застывшей пародией на улыбку, — моя жизнь.
Вроде бы Блэк всё равно ждал от него какого-то ответа. Хоть чего-нибудь. И Римус приоткрыл рот, но у него не было ни одного слова. Вообще. Зияющий ноль. Сириус, кивнув, зачесал волосы назад и шумно выдохнул в сторону. Может, усмехнулся. Римус не различил.
— Римус, просто уйди, ладно? — «Ты же это так любишь» читалось в блестящих отражающих лунный свет глазах, которые Сириус тут же спрятал. — Оставь меня одного.
Римус со второй попытки поднялся на нетвёрдые ноги. Ему всего лишь нужно было пройти десять шагов вперёд, но его толкнуло чуть левее, и Блэк отскочил от него как от прокаженного.
— Сириус… — обронил он, опуская самовольно вытянувшуюся руку, которой не хватило каких-то нескольких дюймов, чтобы дотянуться до чужого предплечья.
— Нет, — ещё дальше отступил Блэк с отрешенным взглядом, — хватит на сегодня.
Эту фразу всегда сопровождал звук металлического засова, а долбиться в закрывшуюся дверь не имело смысла, пока тот сам не отопрёт её изнутри. И Римус ушёл. Оглянувшись напоследок перед поворотом, но наткнулся только на прямую, натянутую как струна спину Сириуса, которая обреченно согнулась, стоило ему сбежать по ступенькам, но этого, конечно же, Римус уже не видел.
«Хватит на сегодня» растянулось на всю оставшуюся неделю. Сириус приоткрыл дверь всего один раз. На следующее утро, когда Римус выходил из ванной, пропуская его, и они обменялись не вмещающими и жалкой толики того, что хотелось сказать:
— Прости, что сорвался.
— Прости, что не слушал.
И на этом всё. Они надели свои испещрённые сколами маски, потому что так было нужно. Правильно. У обоих были дорогие им люди, ради которых они должны были не позволить им упасть. Но что важнее — казалось, ни тот, ни другой не знал, что им делать, если они окончательно разобьются.
Римус держался за свою так сильно, что впервые, за сколько себя помнил, даже не ощущал симптомы приближающегося полнолуния. Ломка маячила где-то на заднем фоне, не пропускаемая заслоном, отгораживающим его от любых чувств, и такое положение дел Римуса вполне устраивало. Возможно, если он продолжит в том же духе, обращение тоже пройдет легче.
Но это было ошибкой. Помимо того, что абсолютно все его решения являлись одной огромной ошибкой, эта стала самой роковой вишенкой на сгнившем, изъеденном личинками торте ошибок.
Из-за неё, продвигаясь по туннелю от Гремучей ивы, Римус не сразу распознал знакомый тошнотворный запах, который пробился через заслон, когда он оказался в Визжащей хижине, но было уже поздно. Этот затхлый удушающий аромат забрался в ноздри, проникая через стенки сосудов, разгоняя лаву по венам, и поставил его на колени даже раньше времени, заставляя скрести ломающимися ногтями пыльные неотесанные доски. Волк никогда так остервенело не рвался наружу.
— Лунатик, что происходит? Ещё рано! — Упали перед ним Джеймс и Сириус, Хвост попятился к двери.
— Убирайтесь отсюда, — прохрипел он через режущиеся связки, подавившись собственным воплем от того, что локти вывернуло в обратную сторону.
— Никуда мы не пойдём! Мы с тобой! — Он уже не понимал, кто с ним говорит.
Хребет прострелило от агонии, и, собрав остатки всего, что в его трещавшем черепе ещё напоминало от человека, Римус поднял застеленные мутной плёнкой глаза на Блэка и выплюнул последнее разборчивое слово.
— Кровь.
Волк почуял её. Им нельзя было оставаться с ним, они не смогут его сдержать, отвлечь. Он разорвёт их как мешающееся под ногами препятствие на пути к желаемому.
Она была совсем рядом, её сладкий терпкий железный вкус оседал на языке. Пасть наполнилась вязкой слюной.
Человеческая кровь. Это была последняя разборчивая мысль в выталкиваемом зверем сознании.
