Зато Белл наглядно остыл и странно повеселел, вскинув брови.

— И что, он ревнует?

Блядский боже…

— Нет! — Чересчур высоким голосом протянул Римус, ища укрытие на пыльных полках. — Он эгоцентричный собственник, вот и всё.

— Да ну? — Префект, забавляясь, облокотился на выступ. — А чего так покраснел?

— Я не покраснел. Это освещение.

— Точно, светло-зеленое освещение так и работает, — с иронией заметил Белл, но увидев, что Римусу уже вообще было не до смеха, ласково улыбнулся. — Ну всё, ёжик, спрячь иголки, а то тут так тесно — ещё поранишь.

Для двоих здесь действительно было тесно. Слизнь потому и не проходил дальше порога, Римус с его длинными ногами и руками тогда б вообще не смог свободно двигаться. Белл был точно меньше профессора, но умудрился забрать больше пространства своим жаром и подкашивающим цитрусовым запахом. Ёжик, блядь. Волк внутри пренебрежительно фыркнул. Однако Белл этой фразой опять разбавил бурлящее напряжение. И как ему это удаётся?

— И как ты после вчерашнего? — Буднично поинтересовался блондин, не дав подсказок, что конкретно он имеет в виду, и, похоже, таким образом предоставив выбор.

— Сносно, — спасибо Поттеру, — потрясающе, — уголок губ напротив пикантно дернулся, — неловко…

— Тебе… сейчас неловко? — Белл сделал шаг вперед и чуть задрал голову, чтобы смотреть Римусу в глаза.

— Вот прям сейчас стало ещё более неловко, — нервно усмехнулся Римус в сторону, разглядывая свою вцепившуюся в полку ладонь.

— А сейчас? — Обжигающе выдохнул ему на ухо Нейт, и полка опасно скрипнула.

А в следующий момент раздался стеклянный перезвон от удара тела о шаткий стеллаж.

Римус со всей пугающей силой прижимался к парню, впиваясь в губы, запрокидывая его голову для большего доступа, вклиниваясь между его бёдер и, определенно, сходя с ума. Очевидно, смущение Римуса переключалось так же легко, как злость, радость, грусть, будто зверь внутри игрался с рычажками, отвечающими за эмоции. И он точно был голоден, вчера ему кинули дразнящий кусочек угощения, и теперь ему хотелось ещё и ещё. На этот раз он сам вёл в глубоком нетерпеливом поцелуе, заново, на трезвую голову исследуя рот Белла, податливо подставляющего ему свои губы и язык в качестве материала.

И то ли от вседозволенности, то ли от приблизившегося ещё на один день полнолуния ему стало слишком жарко. А может, дело в том, что соприкосновение их губ открыло разлом в пространстве, высосавший весь кислород. Только Римус предпочел бы сгореть заживо и задохнуться, чем остановиться. Ему до безумия нравилось целоваться, слышать звуки наслаждения отдающиеся эхом в его горле, и даже уже не пугали собственные глухие стоны. Но остановиться всё же пришлось. Притом настолько резко, что он чуть не отлетел в противоположный стеллаж, когда чужие пальцы едва коснулись оголенной кожи под задравшимся джемпером.

На лице Белла отразилась смесь замешательства и удовлетворения.

— Ты очень противоречивая недотрога, Римус Люпин, — выравнивая дыхание, прокомментировал он. — Возможно, мне нравится. — Внутри снова включился рычажок смущения. — А ещё мне пора.

Римус, по-идиотски пряча глаза, кивнул, не переставая судорожно одергивать кофту. Белл поправил волосы и, издав подобие смешка, потянулся к ручке, как Римус всё-таки опомнился.

— Эмм, а нам не надо поговорить… что ли?

— Поговорить? — Непонимающе сощурился блондин.

— Ну, обо всём этом, — Римус поводил пальцем между ними [по-идиотски].

— А, — изобразил прозрение Белл и, умиляясь, покачал головой. — Гриффиндор! Ярлыки, ограничения, категории.

И Римус остался созерцать дверь один на один с неофициальным рекламным лозунгом своего факультета.

Наверное, он магнит, притягивающий к себе колоритных эксцентричных типов с удлинёнными прическами. И что ему теперь с этим делать?

До конца отработки Римус так и не притронулся ни к одному требующему реставрации флакону. Он просто сидел, упёршись лбом в стол, и увязал в безысходности и тлене под названием жизнь. Хорошо, молодец, он научился целоваться. Одна галочка есть. Только вот об остальных пунктах [базах — со слов Блэка] он может забыть [закатать губу — со слов Макдональд], прямо как забыл о своих автографах по всему телу. Если бы Нейт нащупал изувеченную отметинами кожу, если бы понял, что это шрамы… Нет, ему нельзя так рисковать, терять бдительность, идти на поводу у гормонов, подростковых желаний, грёбаного зуда в штанах. Ничего, блядь, ему нельзя!

Римус чуть отстранился на пару дюймов и опять уронил голову на деревянную поверхность. И снова. И опять. Да, вот что ему можно — биться башкой о стол.

— Мерлинова борода! Мальчик мой, что тут происходит? — Прервал визгом его увлекательное занятие Слизнорт, возникший на пороге.

— Ненавижу себя… — выдохнул Римус.

— В смысле тебе больше не надо ходить на отработки?! — Вылупились на него Джеймс и Питер со своих кроватей.

— Ну, Слизнорт пришёл к выводу, что с меня достаточно.

Римус, ожидая своей очереди в душ, по новому кругу пролистывал конспекты по Трансфигурации.

— Кому не надо ходить на отработки? — Высунулся из ванной Блэк, выпуская в комнату клубы пара. Поправочка — полуголый Блэк. «Какой интересный конспект!» — подумал Римус.

— Лунатику! — Воскликнул Поттер, зачем-то тыча в него пальцем. — Не верю, Слизнь оказался нормальным мужиком!

— Всё равно спорное утверждение, — хмыкнул Сириус и скрылся за дверью. Римус уже расслабился, решив, что пронесло, как тот вышел во всей своей разгоряченной красе и висящем на бёдрах полотенце и вальяжно присел на край его, Римуса, кровати. — И как тебе удалось умаслить Слизня?

Капли с кончиков черных волос падали на лоскутное покрывало, и Римус машинально проследил за множащимися темнеющими на ткани кружочками, а потом перевёл взгляд [через обалдевшую физиономию Поттера] на обращающегося к нему Блэка.

— Я могу быть очень убедителен, — Римус картонно ему улыбнулся одними уголками, мол, можешь выкусить, слез через другую сторону и пробежал в ванную. Крикнув уже через дверь: — И хватит заливать мою кровать!

— Эй, я не закончил! — Донеслось снаружи. Римус схватил с тумбочки аккуратно сложенную стопку одежды и кинул ею в Сириуса, успев закрыться перед тем, как тот рванул на него.

— Чистоплюй!

— Придурок! — Ударил кулаком в дверь Блэк, и Римус победно засмеялся.

Что бы ни произошло у них на тренировке, возможно, Сириусу прилетело бладжером по голове, но он перестал его задевать и стал относительно прежним, если не считать этого нудистского выступления. Несколько раз Римус замечал метающиеся ему за спину взгляды в Большом зале. Однако позади него располагались две потенциальные мишени и примерно на одной траектории, так что понять, на кого смотрит Блэк, вызывало некие затруднения. Интересно, что взгляд не был злобным или презрительным, в нём проглядывалась горечь, враз преломляющаяся в теплоту, когда он возвращался за их стол. Будто то было лишь наваждением, бликом, игрой разума. К тому же они с Марлин перестали устраивать перестрелки колкостями, чем облегчили всем существование, и у неё снова начало мелькать в речи «милый», что не могло не радовать и одновременно вызывать смиренную тоску.

Собственно, эта пара дней до полнолуния прошла без выбивающих из-под ног почву эксцессов. Римус учился ценить такие дни — непримечательные, полные учебы с перерывами на беззаботную болтовню. Они не отметятся обведенной цифрой в календаре, не отпечатаются в памяти важными событиями. Просто проплывут мимо. Но именно в такие дни Римус дышал полной грудью, набираясь сил перед подкрадывающимся крахом, всегда следующим за затишьем. Перед смертью не надышишься? Не, не слышал.

Римуса сломало в тот день дважды.

Первый раз, конечно же, буквально. Каждая из двух сотен костей выворачивалась, собираясь в человеческий скелет, обрастая сухожилиями и мышцами. Бегущая по венам лава замедлялась, органы уменьшались под давлением рёбер. Римус чувствовал все этапы превращения, пока не терял сознание от немыслимой боли.