заткнисьзаткнисьзаткнись…

Тряхнув головой, он оттолкнулся от когтевранца и вернулся на середину комнаты. Нужно взять себя в руки. Регулус зачесал назад волосы, тут же распавшиеся на пробор, и выдвинул оставленный кем-то стул.

— Сядь, — просто, чтобы выиграть полминуты на сбор мечущихся в потрясении мыслей.

Крауч, сглотнув, подчинился.

— Прости, — легонько потянул тот за рукав.

— За что, Барти? Ты сам соображаешь, о чем говоришь? Это тебе не в шахматный клуб вступить. Или тебе надо напомнить, кто твой отец?

— Плевать я на него хотел, ненавижу его. Я просто хочу быть рядом, Рег… — и удар двери об стену оборвал Крауча на полуслове. Барти обращался к нему только полным именем, а ту форму, что в итоге получилась, позволял себе только один человек.

Который как раз и появился на пороге, выставив вперёд палочку. Мгновение, и голова Барти лежала на застеленной парте.

Только не ты. Не сейчас… Почему, блядь, именно сейчас?!

Первый раунд, похоже, он слил. Но нежданно наступивший второй — ему нельзя было проиграть.

Он даже не знал, что этот мост уцелел, а теперь обязан сжечь его дотла. Говорить то, во что сам не верит, но должен верить. Проталкивать слова через сопротивляющиеся голосовые связки, заходящиеся от спазмов. Глотать подступающие слёзы.

И всё равно он был недостаточно силён, чтобы правда не прорвалась наружу.

— Я думал, ты вернёшься! — Потому что он надеялся на это до последнего.

Не убирай свою поганую надпись, не разговаривай со мной, презирай, ненавидь меня. Но только будь в комнате за закрытой дверью.

— Я отдал зеркало твоей грязной шавке, чтобы избавиться от последней вещи, связывающей тебя с домом!

Потому что тебе больше нельзя возвращаться. Потому что на самом деле тебе повезло вырваться.

— Ты никто для меня. — Потому что ты должен забыть обо мне.

И это чистая ложь.

Но ты поверил.

— Ты пожалеешь. Не сейчас. Но однажды. Когда будет уже поздно. Ты пожалеешь о каждом своём слове.

Спасибо за откровение, Люпин.

Все слова я уже говорю с сожалением.

Странно. Вроде чем старше становишься, тем меньше должны казаться знакомые вещи. Однако в доме с каждым годом становилось всё просторнее.

Регулус поправил узел галстука. По привычке достал не покидающие внутренний карман часы. Одно из имен на расположенных ближе всего к центру обручах потускнело ещё больше. Несмотря на предупреждения, он всё-таки прошёл в конец западного коридора и толкнул дверь, в которую не было смысла стучаться.

Комнату освещал стоявший на трюмо сверкающий канделябр. Ни пыли, ни малейшей детали, в которой можно было бы упрекнуть домового эльфа, но запах всё равно был затхлый. И даже дорогой французский парфюм отдавал чем-то прелым.

Тишина разбилась о неторопливый стук его каблуков, и когда воцарилась снова, женщина в кресле напротив занавешенного окна так и не пошевелилась. Её красота теперь была призрачной, в чем-то уродливой. Потерявшие блеск, но ещё слушающиеся волосы были убраны в высокую прическу, кожа из белого мрамора посерела, глаза провалились ещё глубже с их последней встречи, а губы под красной помадой исполосовали новые трещинки. И, тем не менее, она сидела в своём самом любимом платье. Черное кружево плотно обвивалось вокруг тонкой шеи, извивалось замысловатыми узорами на запястьях, что безжизненно лежали на коленях. На них же лежал серебряный заляпанный портсигар.

Регулус присел перед ней на корточки — прямо на траекторию пустого взгляда. Позвал. Ноль отклика. И тогда осторожно взял ледяную ладонь в свою. Женщина вздрогнула.

— Сириус?.. — когда это произошло в первый раз, было настолько же больно.

— Нет, мама. Это я, — чуть сильнее сжал он её пальцы, — Регулус.

— Регулус… — протянула мама словно на пробу, — мой дорогой сын, — и губы исказило кривое подобие улыбки, — ты здесь… — Регулус изо всех сил кивнул, и вдруг длинные ногти впились в его кожу, — я же говорила тебе, эти люди недостойная компания! Ты запятнал честь Блэков, опозорил всю семью…

Сделав глубокий вдох, он накрыл трясущиеся пальцы и аккуратно отцепил их от себя.

— Всё наоборот, — прошептал он. Сил уже не было. Вальбурга, смутившись, застыла, окинув его настороженным взглядом. — Всё в порядке, мам… ты просто путаешься. Отдыхай, — поднялся он, поцеловав горячий лоб, и её тело враз обмякло, заняв прежнюю статичную позу.

Но в двух шагах от двери за спиной раздался вполне себе здраво рассуждающий голос.

Ну, относительно.

— Где я ошиблась? — Не оборачиваясь. Регулус даже не мог с уверенностью сказать, знает ли она, что он до сих пор здесь. — Я делала всё, чтобы защитить семью. Всё, что мне велели. Ни любви, ни прихотей, ни сожалений. Обуздывать свои желания, мириться с судьбой — всё, чтобы сохранить этот дом. Правила придумали за нас, надо лишь уметь по ним играть, надо уметь жертвовать. И после всего, после всего… — замерла она, подняв голову. Словно её кто-то позвал. — Я не смогла удержать тебя. А теперь они забрали твоего младшего брата, — если бы это имело значение, Регулус бы её поправил. К удивлению, она это сделала за него. — Нет… я сама его отдала…

— Будь спокойна, мам, — взялся он за ручку двери, — этот дом у тебя никто не заберёт.

— Змея поедает свой же хвост.

Левое предплечье снова обожгло, и он, сморгнув едва выступившую пелену, вышел на свежий воздух коридора. Относительно.

— Может, завтра будет хороший день, — подпирая дверной косяк кабинета, огласил отец с читающимся подтекстом «я же говорил».

— Может, ты проглотишь свою гордость и вызовешь ей врача? — Вместо гордости, отец проглотил плескающееся в стакане виски. — Конечно, не дай Мерлин кто-нибудь прознает, что у Блэков не всё прекрасно, — находиться рядом с ним было более тошно, чем с мамой. Метка напомнила о себе ещё раз. Следующего сигнала лучше не дожидаться. — Мне пора.

— Куда ты? — Теперь с беспокойством остановил его Орион.

— В Мэнор. К ужину не жди.

И во всей этой ситуации жаль ему было, прежде всего, Кикимера, который всю ночь готовил его любимый торт в честь окончания Хогвартса.

— Ты теперь единственный наследник, Регулус. Это значит, что твой долг оберегать наш дом любой ценой. Тёмный Лорд обеспечит нам будущее, в котором род Блэков сможет засиять вновь, обрести ещё большее влияние. Но одной клятвы ему недостаточно. Ему нужен…

— Наследник рода.

— У нас нет выбора…

— Я понял, отец.

— Сириус?

Этот голос.

Звон упавших на крыльцо ключей прогнал ещё одну волну мурашек по позвоночнику, и он обернулся к стоявшему на другом конце дорожки силуэту. В ночной темени разглядеть можно было от слова нихрена, но Сириусу и зрение не нужно было, чтобы узнать его.

— Рег? — Спустился он на одну ступеньку. И что, скажите, делать? Подойти и обнять, как хочется. Удостовериться, что это действительно он? Ещё бы в крови не бурлило столько огневиски. — Как ты меня нашёл?.. — спустившись на дорожку.

— Я всегда мог тебя найти, — неоднозначно пожал тот плечами. Белая ладонь скрылась в черноте и показалась снова, держа палочку. Сириус встал как вкопанный и даже проанализировать ничего не успел, как послышался смешок, а затем тот обвел ею полукруг. Светящийся след разросся до целого купола и, коснувшись земли, растворился. — Для подстраховки.

— Раз так, может, переместимся в дом? — Мне так много нужно тебе сказать…

— Нет, я здесь не за этим, — перебил тот слова, что не могли так просто сорваться с языка. — Я пришёл остановить тебя. — Регулус чуть задрал подбородок, подставляя лицо под пробивающийся через листву свет фонаря. То ли игра теней, то ли он взаправду выглядел ещё более изможденным. Словно с того дня, когда Сириус видел его на вокзале, прошёл не месяц, а год. Но главное, он не выглядел как человек, собравшийся останавливать его самым прямолинейным способом. Тогда что он имеет в виду? — Ты больше не можешь приходить на Гриммо.