— Но я должна, Регулус, — ласковым полушёпотом. — Я делаю это ради тебя. И это не боль, мой дорогой сын. Это подарок. Ты уже достаточно взрослый, пора усвоить, что за всё в этой жизни нужно платить. Ничего не падает с неба. То, что тебе дорого нужно брать самому, а потом защищать и порой чем-то жертвовать. Я вынуждена делать это, потому что люблю тебя, а ты должен немного потерпеть, потому что любишь своего брата. Ты же не хочешь, чтобы он оставил нас? Мы семья, мы должны держаться вместе. Всеми возможными способами. Понимаешь?

— Да, мама.

— Хорошо, — нежно заправила она волнистую прядь ему за ухо и выпрямилась, одним лёгким движением поправив кружевное платье в пол, а другим выкинув вперед палочку, и Регулус зажмурился. — Круцио!

Скручивающая боль обосновалась под каждым дюймом кожи. Он сжимал подлокотники, подгибал колени, стараясь опереться на ножки стула, прятал в плечах шею, которую сворачивало импульсами бьющегося внутри заклинания. Уже ни крика, ни слез.

И как и в прошлые разы, когда все его попытки воззвать к милосердию так же разбивались об мало отличающуюся от предыдущей, но всё более похожую на убедительную речь. Когда последнее, что он видел на ближайшие часы мглы, это неумолимую вспышку света сквозь закрытые веки. Когда счет до потери сознания оставался на секунды, Регулус считал эти секунды. От десяти до одного и снова. От десяти до одного и снова.

Снова и снова, но ничего не менялось. Сириус не мог спасти его.

Первое чувство, охватившее его, стоило ступить на заполненный перрон, было паникой. Оглушающий гомон, скрежет тележек, возгласы, смех вперемешку с плачем. И больше всего Регулусу хотелось сделать шаг назад, обратно, за стену.

Тяжелая ладонь легла на плечо, он приосанился и шагнул вперёд.

Все дети волшебников, с кем он был знаком, мечтали об этом моменте — о том, как они в впервые займут купе в Хогвартс-Экспрессе, впервые войдут в двери школы, впервые сядут за стол своего факультета. Для Регулуса каждый из этих первых моментов был заранее пропитан холодным потом вместе с пижамой и постелью. И как бы настойчиво ни молил он Мерлина и Моргану оттянуть их, они все настали в свой положенный день и час.

Регулус не сводил глаз с куксившегося от самого дома Сириуса, но тот всё равно растворился в толпе, даже не попрощавшись с родителями, которые отошли обменяться любезностями с Ноттами и Розье. Когда он отыскал брата, Сириус уже забирался в дальний вагон следом за парнем с взъерошенными волосами.

Видимо, это тот-самый-Джеймс.

Он продолжал смотреть на проём, надеясь, что брат выглянет, поманит рукой — «давай к нам, Рег!» — но в вагон только заходили. Как вдруг его довольно сильно кто-то задел, пробегая мимо. Так, что он перегнулся через ручку тележки.

— О боже, прости, я случайно! — Помог выпрямиться парень. — Я сверхнеуклюжий, — и только Регулус откинул назад волосы, тот застыл с раскрытым ртом.

Ничего страшного, это я стоял на проходе, — осталось на языке.

Растрёпанные русые волосы, похоже, подстриженные с закрытыми глазами, потёртая во многих местах одежда, такой старый, что скорее ветхий чемодан. С виду у них была невелика разница в возрасте и ощутимая в происхождении. Тем не менее, Регулуса смутила не очевидная бедность, а реакция.

— Проблемы?

— Нет-нет, — спохватился парень. — Извини, не хотел пялиться, — что за выражение? — просто ты очень похож на моего друга. Римус Люпин, — перед ним возникла протянутая ладонь, которую он запоздало заметил от оцепенения, вызванного этим именем. Тот-самый-Римус.

— Регулус, — вновь легла тяжесть на плечи, и доброжелательная улыбка на лице гриффиндорца мгновенно стёрлась. Тот пробормотал нечто невнятное и поспешил к тому-самому-вагону. — Такие люди не твоего ранга, сын.

— Да, папа, — смотря, как парень, явно испытывая неудобства и ругаясь на себя, запихивает чемодан в вагон.

— Ты Блэк, — колёсико таки поддалось, второкурсник вытер ладонью лоб, и их взгляды встретились ещё раз. Почему-то выражение лица у того было виноватым. — Докажи, что достоин этой фамилии.

Проход опустел.

— Да, папа.

Он доказал.

А Сириус за весь следующий год — с того момента, как Регулус встал с табурета на постаменте в Большом зале — ни разу на него даже не взглянул.

«Скользким змеюкам вход воспрещён»

Надпись, проступавшая на двери при его приближении.

То есть встречавшая его каждое утро на выходе из комнаты.

— Следующим летом я во что бы то ни стало свалю из этого гадюшника!

— Я лично заберу тебя на своём новом Нимбусе, только скажи.

— Вот поэтому ты мой лучший друг, Джеймс. Нет, ну обалдеть, мы теперь можем общаться из любой точки мира!

— Возможно, твой дядя — Санта Клаус. Теперь и отработки не страшны, главное, чтобы Макгонагалл не узнала про зеркала.

— Нам не привыкать хранить секреты. Ха! Может, будем называть себя не «Мародёры», а «Хранители»?

— У нас нет третьего зеркала, так что я скажу от слов Римуса. «А можно ещё более пафосно, Сириус?»

— Чёрт, один в один!

За дверью раздался высокий смех, и Регулус, сидя на полу в коридоре, позволил себе стукнуться затылком о стену, сжав посильнее свой подарок от дяди Альфарда. Больше разговоры брата он никогда не подслушивал.

Предостаточно наслышавшись об обустройстве остальных гостиных, Регулус убедился, что нет места в школе лучше, чем подземелья. На удивление некоторые слизеринцы бросали вскользь жалобы на промозглость и вырви-глаз-мрачность, но для Регулуса это были главные плюсы. Прохлада ему подходила, она позволяла концентрироваться, яснее думать. Тепло и уют создают домашнюю атмосферу, в которой можно полениться в кресле напротив камина. В общей комнате Слизерина не было места бездельникам, там царила тишина, нарушаемая только шуршанием перьев и страниц. Не допускались пустые разговоры, игры — по крайней мере, до официального отбоя. После — старосты беспрекословно прогоняли всех младшекурсников в комнаты.

Всех, кроме Регулуса. Он уходил по своему желанию, по своей причине. Потому что вызывающее времяпрепровождение старшекурсников — не лучший фон для учёбы. Но ему лично никто не смел отдать приказ убираться, как любому другому.

Сначала это особое отношение казалось странным. Ещё с первого курса, куда бы он ни пошёл, на него были направлены эти взгляды. В отличие от брата — не восхищенные. Заискивающие, любопытные, оценивающие, остерегающиеся, завистливые, пренебрежительные. Все ждали от него чего-то исключительного, ждали проявления характера, ждали ответной реакции на выходки Сириуса. Регулус просто игнорировал их, отгораживался стеной отчуждения, запирался в своём мире и постепенно привык действительно не замечать их, а не притворяться. И тогда всё чаще в обращающихся голосах начали проявляться лебезящие ноты, от которых порой передёргивало, а во взглядах ослепленное уважение, заинтересованность.

Это уважение не стоило для Регулуса ни гроша, но на рождественском балу мама, наблюдая за ним, одобрительно кивнула, и тот кивок стоил ему пропущенного удара сердца.

— Быть Блэком означает нести ответственность. Каждый твой шаг, движение, вздох станут достоянием общественности, взгляды всегда будут устремлены на тебя, будут рыскать в поисках слабостей, просчетов, места, куда легче вонзить нож. Запомни это, ты не имеешь права на слабость, ведь через неё они доберутся до всей семьи… а теперь спи, Регулус Арктурус Блэк.

Маленькое багровое пятнышко, из которого выступила капля крови, было уже почти незаметно. Неясыть никогда не упускала возможности клюнуть его напоследок, перед тем как выпорхнуть из совятни. Регулус отправлял письма домой раз в месяц, приблизительно с одним и тем же содержанием — докладом о превосходных оценках. Письма в один конец, однако в этот раз на пергаменте добавилась ещё одна строчка. Он стал ловцом Слизерина. Предугадать реакцию мамы было сложно. Вряд ли она обрадуется или удостоит его добрым словом.