Стволы деревьев вдоль тропы становились всё толще, а сладкий аромат всё насыщенней. Он уводил его в самую глубь кишащего живностью леса, где Римус был только в волчьем обличии, но он узнавал эти места. Они его не пугали.

Его пугали два переговаривающихся вкрадчивых голоса. И он цеплялся, чтобы не упасть, за тот, что звучал у него в голове под нарастающий шум волн.

— Можешь ничего мне сейчас не отвечать, я всё равно это скажу…

Тропа круто повернула и четыре янтарно-желтых огонька резко вонзились в него вместе с обретшим шипы ошейником. А слова уже едва пробивались сквозь оглушающий белый шум.

— …я люблю тебя, Лунатик.

Щиколотки намертво окутало корнями деревьев, и он задрал голову к освещающему пустырь лунному свету, позволив волнам поглотить этот голос и унести его на дно отбойным течением. На самую глубину. Туда, куда не доберутся две протянутые ему жилистые исполосованные шрамами руки с острыми когтями.

— Пора домой, Римус.

Я тоже люблю тебя.

Он же сказал это, да?

Комментарий к Глава 1.35 Дом Bread — Everything I own

The Turtles — Happy Together

И ещё одна прелесть от прекрасной Миры Волчек: https://vm.tiktok.com/ZMdWjf8TV/

====== Глава 2.1 Тот, кто… ======

Who was born in a house full of pain.

Who was trained not to spit in the fan.

Who was told what to do by the man.

Who was broken by trained personnel.

Who was fitted with collar and chain.

Who was given a pat on the back.

Who was breaking away from the pack.

Who was only a stranger at home.

Who was ground down in the end.

Who was found dead on the phone.

Who was dragged down by the stone.

Who was dragged down by the stone.

(Тот, кто родился в доме, полном боли.

Тот, кого научили не идти наперекор.

Тот, кому приказывали, что делать.

Тот, кто был сломлен вымуштрованным персоналом.

Тот, на кого надели цепь и ошейник.

Тот, кого одарили шлепком по спине.

Тот, кто оторвался от стаи.

Тот, кто посторонний дома.

Тот, кто в конце истёрся в порошок.

Тот, кто найден мёртвым у телефона.

Тот, кто камнем утащен на дно.

Тот, кто камнем утащен на дно.)

Зацикленный гитарный рифф вновь растворился в шипении, а гранённый местами исцарапанный стакан, проворачивающийся в пальцах, вновь опустел.

— Поставь ещё раз, — стрельнул он взглядом в умолкший граммофон за спиной у натирающего посуду бородача. — И обнови, — отсалютовав пустым стаканом.

— Извини, парень, мы уже закрыты, — обвёл тот погруженный в полумрак бар. Все стулья покоились на столах ножками вверх. — Да и хватит с тебя.

Лучше и не скажешь. Но хера с два ему будет указывать какой-то тип в замызганном баре. Даже если этот тип владеет этой обрыгаловкой.

— Так нравится Pink Floyd? — Будто они старые приятели поинтересовался тот, и с трудом формулирующийся изможденными извилинами остроумный посыл далеко и надолго с дребезгом треснул.

— Просто обожаю, — теперь с него точно хватит.

На барную стойку со шлепком легла стопка банкнот — подсчитывать было лень, стул скрипнул, а затем скрипнула и дверь с подвешенным над ней долбящим прямо по вискам колокольчиком.

Мимо пронеслось желтое такси, и из-под угодившего в рытвину колеса его окатило смешавшейся с грязью Лондона дождевой водой. Похуй. С этим омерзительным деньком уже почти покончено.

Почти.

По сравнению с тем, что его ждёт, вымокшие в луже джинсы, саднящие раны на костяшках и ушиб ребра, от которого под майкой расползались синие узоры, покажутся цветочками.

Он бы с превеликим удовольствием пропустил все эти ненужные формальные тыканья мордой, как щенка, в мочу и отправился отсыпаться. В мини-ни-разу-не-«мини»-баре вроде оставалась полупустая бутылка джина. Но если он не покажет свою уцелевшую морду, потом огребет ещё сильнее.

Через тянущую боль в кисти — блядь, неужели и запястье повредил? — он вытащил из пачки Мальборо сигарету и, прислонившись лопатками к кирпичной стене паба, скурил её за три затяжки. Теперь он всегда курил только так — быстро, не жалея лёгких и словно за ним гнались, а ему просто случайно выпала фора в пятнадцать секунд.

Пятнадцать секунд.

На шестнадцатую на узкой лондонской улочке с отражающим тусклый свет фонарей тротуаром, по которому ветер гонял оторвавшиеся листовки, раздался гулкий хлопок. И когда прозвенел колокольчик, владелец бара уже не застал у входа засидевшегося после закрытия посетителя. Странного посетителя, пытавшегося расплатиться с ним за первую порцию виски золотой монетой, а потом просивший по кругу ставить один и тот же альбом Pink Floyd «Animals».

Бармена звали Хью. Он бросил учебу после средней школы и ушёл работать, чтобы прокормить своих младших сестёр, когда матушку подкосила болезнь. Он брался за всё, что попадалось под руку. Работал портовым грузчиком, уличным сапожником, помощником пекаря, несколько раз жизнь вильнула его в сторону, о которой он никогда не хотел бы вспоминать. В итоге она завела его, отчаявшегося истощившегося мальчишку, на крыльцо бара с медным колокольчиком. И следующие десять лет под крылом старика, державшего этот бар, он выполнял всю жизнеобеспечивающую «Хромую клячу» работу. От уборки до ведения бухгалтерии. А когда старик умер, к нему явился мужчина в костюме и зачитал завещание — по нему следовало, что паб переходит к Хью.

Этот бар значил для Хью всё. Был его святилищем. Так что у него были свои строгие правила. Хороший алкоголь, всегда свежая еда, никакой попсовой музыки и никаких подозрительных посетителей. Благо габариты позволяли — если в его святилище вваливался еле держащийся на ногах персонаж, Хью вежливо просил поискать того другое место. Вежливо Хью просил только два раза.

И показавшийся на пороге пару часов назад парень подходил под описание нежеланного гостя по всем параметрам, но когда Хью его увидел, в нём что-то ёкнуло. Промокший до нитки, бледное с острыми чертами лицо, явно резко недавно осунувшееся и тронутое свидетельствами физической боли. А во взгляде свидетельства боли душевной. Этот паренёк, на вид лед двадцати, так напомнил Хью его самого, что он просто не смог вышвырнуть того под проливной дождь.

Да и парень этот, если исключить граничащие с хамством надменные повадки, особо не буянил. Чем-то он напомнил Хью ещё и бродячего пса, над которым знатно поиздевались дети. Изначально добродушного, но потерявшего веру в людей и озлобившегося. Поэтому Хью налил ему виски и не беспокоил, даже когда все посетители уже разошлись. К тому же Хью тоже любил Pink Floyd.

Лондон в последнее время нагонял на него тоску с задержавшимся, прям как этот парень, сезоном дождей. Небо было хмурым, одежда пропахла сыростью, а в воздухе то и дело витало что-то тревожное, предвещающее не только очередной ливень. Но Хью не любил вдаваться в размытые рассуждения, будь то политика или странные предчувствия. Он был человеком дела, реалистом. Всё внимание он уделял тем вещам, которые от него зависели. То есть пабу и семье. И, расправившись с первым, он повернул ключ в замке и отправился домой, где ему нужно будет прочитать дочке перед сном сказку о ведьме, живущей в пряничном домике. Однако, прежде чем убрать ключ в карман, Хью всё же поднял глаза к черному беззвездному небу и почему-то вспомнил о парне ещё раз.

Пусть с ним всё будет хорошо.

С третьего раза закрыв калитку — злоебучие крючочки! — он прошаркал тяжелыми ботинками по придомовой дорожке и, убрав с лица липнущие пряди, вдавил что было сил по звонку. Бесящая трель отдалась за глазницами и в каждой комнате коттеджа, а затем послышался слоновий топот.

Можно было и не поправлять куртку. Он только и успел, подпирая дверной косяк, натянуть приветливую улыбку, как его за грудки втянули внутрь и приложили о стену. Теперь ещё и жирные пятна от пальцев-сосисок очищать.

— Поттер, задай свой вопрос, пока я не прибил этого ушлёпка, — прогремел Грюм, приставив к его горлу палочку.