— Не за что, Римус. Как знать, может, судьба сведёт нас ещё раз, — загадочно добавил тот, когда он был уже у двери, и Римус, держась за ручку, обернулся.

— Арриан, — в принципе, они больше не учитель и ученик, — а Дамблдор, — в аквамариновых глазах прочиталось предвкушение вопроса, — … он ведь в курсе?

И совершенно очевидно, как и вопрос, ответ Элерсу был известен. Но с чего Римус вдруг решил, что он его получит?

— Как знать.

Разумеется.

You taught me how to love,

What it’s all, what it’s all.

You never said too much,

but still you showed the way,

and I knew from watching you.

Nobody else could ever know

the part of me that can’t let go.

I would give anything I own,

Give up my life, my heart, my home.

I would give everything I own

Just to have you back again.

(Ты учил меня любить,

Объяснял, каково это.

Ты никогда не говорил слишком много,

А показывал как.

И я узнавал, наблюдая за тобой.

Никто не знал

Частички меня, которую не забыть.

И я бы отдал все, что у меня есть.

Отдал бы свою жизнь, свое сердце, свой дом.

Я бы отдал все, что у меня есть,

Чтобы ты вернулся назад.)

Непринужденная мелодия, выворачивающая душу, забиралась в спальню через замочную скважину. Еле усмирив дрожь, Римус открыл верхний ящик прикроватной тумбочки, где лежали два его подарка. Больше всего он хотел бы взять рисунок Марлин с собой — взять с собой хотя бы эту маленькую частицу его прошлой жизни. И, конечно же, он не мог сделать и этого. Ему останутся только воспоминания, упрятанные в ларец от чужих лап, потрошащих его сознание.

Он пробежался в несчитанный раз по счастливым парням на диване, запечатывая каждый штрих под веками, сморгнул выступившую влажную плёнку и достал лежавший в углублении ключ. А затем подошёл к кровати Блэка и положил две эти вещи под подушку.

Нечестно по отношению к Сириусу таким образом просить сберечь их у себя. По отношению к Сириусу нечестно абсолютно всё. Он заслуживает большего, чем найти это трусливое послание под подушкой. Он заслуживает хотя бы письма. Но, кажется, Римус таки понял, почему отец никогда не мог написать ему больше двух строчек.

Сириус заслуживает больше двух строк на лысом пергаменте. Но всё, что Римусу нужно было бы ему сказать, не поместится и на холсте размером с доску объявлений. А Римус никогда не умел писать письма.

И в последний раз окинув комнату, в которой он прожил шесть лет, Римус спустился в шумную, забитую празднующими окончание года гриффиндорцами гостиную и сразу осушил подхваченный с фуршетного стола бокал хереса, норовившего подняться обратно по гортани. Так, что проглотить горький алкоголь пришлось дважды.

— Воу, и с чего мы налегаем на пойло? — Возник перед ним разгоряченный от танцев Сириус. — Готовишься к очередной чумовой речи? — Поиграл тот бровями, и у Римуса скрутило все внутренние органы. А только что смоченное горло враз пересохло.

— Сириус, я…

— Не-не-не, ничего не говори и смотри сюда, — наклонился к нему Блэк, прошибая нутро терпким парфюмом. В нагрудном кармане виднелся кончик самокрутки, и Сириус подмигнул ему так, что предательский орган, качающий кровь, пропустил удар, — сбежим минут через десять?

— Сириус…

— Знаю-знаю, я лучше всех, — сверкнул жемчужной улыбкой Блэк и с ней же попятился к танцполу. — Десять минут, Лунатик!

У него не было этих десяти минут.

У них не было.

Серьёзно? И это их последний диалог?

Наверное, так даже лучше.

Сириус выглядел просто ослепительно, и словно ему это ничего не стоило. Но его главным украшением была не излюбленная чёрная куртка. Его глаза, улыбка излучали мерцающий свет. А ведь когда-то Римус сравнивал его с беспросветной тьмой, в которой можно только безвозвратно заблудиться. Блэк был счастлив в моменте, кружа в танце под The Turtles Маккиннон, откидывая падающие на лицо пряди, по-доброму смеясь, потому что Марлин всегда сбивчиво повторяла извинения за то, что она не умеет так хорошо танцевать. Естественно, танцевала она чудесно.

Римус обогнул по широкому кругу общую комнату, не отводя от них взгляда. Две пары на их фоне отошли к фуршету, и тогда ему открылся вид на ещё одних друзей.

Me and you and you and me. No matter how

They tossed the dice, it had to be. The

Only one for me is you and you for me.

So happy together.

(Я и ты, и ты и я. Неважно, как

Бросили эти кости, так и должно было быть. Лишь

Ты одна для меня, ты для меня.

Так счастливы вместе.)

Джеймс с закрытыми глазами прижимал к себе Лили. Они, медленно покачиваясь, проворачивались вокруг оси в каком-то своём ритме. В своём мире. Сохатый всё-таки был прав, они созданы друг для друга, и Римус так был рад, что он застал начало их, несомненно, долгих и крепкий отношений. Можно даже сказать, чуточку приложил к ним руку.

У камина в отвернутом кресле сидел Хвост, притоптывая в такт музыке ногой. Мэри же в гостиной не было — она пошла на вечеринку Когтеврана, чтобы провести последний вечер с Кори. И несправедливо быстро закончив обход, Римус пришёл к подпирающей стенку у прохода к портрету Доркас, которая, задумчиво водя пальцем по горлышку бокала, смотрела на Сириуса поднимающего заливисто смеющуюся Марлин за талию. Само собой, смотрела она не на Блэка. И для Римуса это было очевидно уже как месяца два.

Пристроившись рядом, он невзначай прочистил горло и перехватил её взгляд. Медоуз, даже не смутившись, сделала глоток вина, и её тёмные губы превратились в ровную линию.

— Мы не так близки, чтобы это обсуждать, Римус.

— Ага, — так и есть. Так и есть… ну точно! Они не так близки. И Римус, забрав у неё бокал, вылил в себя всё содержимое и, всучив его обратно, обхватил запястья мулатки. Девушка настороженно нахмурилась. — Доркас, послушай. Мне сейчас нужно уйти. Пожалуйста, передай им, что мне пришлось. Мне пришлось, но я вернусь, хорошо?

— Ты на перекур, что ли? — Прищурилась она, аккуратно высвобождая руки из его хватки. Пальцы Римуса и так уже ослабли.

— Да, на перекур, — тон вышел абсолютно бесцветным.

— Ладно, — кивнула она максимально убедительно, будто говорила с явно перебравшим вина человеком. — Долго не пропадай.

Римус, отшатнувшись, будто он на самом деле перебрал с алкоголем, послал ей ни черта не убедительную улыбку. А затем оглянулся на подбежавшего к Сохатому Сириуса, размахивающего той рукой, что не лежала на плече Марлин, указывающей на граммофон. Видимо, затеялся спор о смене пластинки, в котором Блэк проигрывал, так как Эванс грозно тыкала в его грудь пальцем.

С ними всё будет хорошо.

И пока возмущенно закатывающий глаза Сириус машинально не взглянул в его сторону. Пока Сириус не прочёл на его уже из последних сил державшемся лице всё, что Римус успешно скрывал от него до этой секунды, он вдохнул аромат родной гостиной и, больше ни разу не обернувшись, вышел за портрет.

Ноги сами спустили его по движущимся ступенькам, которые даже не устроили ему ни одного препятствия, и довели через второй этаж, парадную лестницу и Большой зал к главным дверям. И только он ступил на улицу, его словно за поводок дёрнули вперед, не дав даже мгновения на передышку.

Обвивающая шею петля из двух уже знакомых запахов тащила его дальше, а тело словно окончательно подчинилось рвущемуся в лес зверю.

Тёплый свет из окон хижины лесничего размывался, когда он поднимал на неё глаза, а стоило их снова опустить, по щекам сбегали обжигающие дорожки.

Прямо как несколькими часами ранее, когда он упал на колени второй раз. Не на заросшую травой землю между гранитными плитами. На сырой холодный песок.

— Думаешь, тебе удастся заткнуть мне рот моим же способом?

Римус вытер без спроса вырвавшуюся непозволительную влагу. Он должен быть сильным. Огни хижины остались позади.

— Я не боюсь этого сказать. У нас нет времени на глупые страхи, и я не хочу терять ни минуты.