Сириус неподвижно лежал с абсолютно умиротворённым выражением лица, грудь отрывисто вздымалась под опоясывающими бинтами, а на правом виске был приложен компресс. Но хуже всего был запах запёкшейся крови, смешивающийся с запахом корений, исходящим от мази.

Если его снёс бладжер и удар о землю предотвратили, то откуда кровь?

— Переломы залечатся через пару дней, но с травмой головы всё немного сложнее, — донёсся издалека обеспокоенный голос целительницы, стоявшей совсем рядом. Бладжер угодил в левый бок и отбросил его на смотровую башню. — Сейчас мы не можем узнать о степени урона…

Джеймс что-то ответил за них обоих, а Помфри произнесла что-то ещё. Римус уже не слышал — подо лбом было нагревшееся тонкое одеяло, а в руке раскаленная ладонь Сириуса. Вроде Сохатый гладил его по спине. Вроде прошло несколько часов. Вроде с какое-то время его гладил не Джеймс, а Лили. Или Марлин.

Римус слышал только сводящий с ума стук секундной стрелки и боялся пошевелиться, чтобы не всполошить замершие мысли, только повторяя про себя: всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё-будет-хорошо, всёбудетхорошо… а стрелка отбивала секунды всё громче и громче, и когда он поднял голову, за окном уже сгустился сумрак и с ним снова сидел Джеймс — переодевшийся и вопросительно ему кивнувший. Римус посмотрел точно в направлении раздражающего тикальника, и стекло на часах треснуло.

— Ого…

— Прости, — провел свободной рукой по лицу Римус, — …просто бесит.

Поттер нашёл в себе силы невесело усмехнуться.

— Не извиняйся. Не так радикально, но он тоже останавливал эти часы, когда мы с тобой сидели.

Римус уставился на друга, словно тот только что дал подсказку к какой-то давно забытой нерешенной задачке. Он не смог вспомнить её суть.

— Лунатик, всё будет хорошо. Мы не должны думать иначе, понимаешь?

— Я пытаюсь, — сжал он безжизненную ладонь.

— Давай попробуем отвлечься?.. Как прошло полнолуние? Судя по тебе…

— Нормально прошло, — отрезал Римус. Даже если отвлекаться, то только не на эту тему. — Сохатый, я просто не могу. Не сейчас. Я не могу перестать думать о том, что будет, когда он очнётся… а если он потеряет память? — Джеймс тоже думал об этом, как бы ни запрещал себе, и лишь протёр глаза под очками. Мерлин… — Ладно, что в итоге с Кубком?

— Когтевран заберет. Мы на третьем месте.

— Хреново.

— Да, — с пустым взглядом перед собой. Зашибись отвлеклись. Как вдруг Джеймс спохватился, и ещё до того, как Римус повёл головой вправо, его ладонь слабо сжали в ответ. Но Римус напрягся ещё сильнее. — Бродяга? Бродяга, ты очнулся?! — Подался тот вперёд, в отличие от него, со счастливым облегчением.

Сириус, поморщившись и приглушенно охнув, разлепил веки. Гладкие черты исказились от боли, передавшейся Римусу через прикосновение. Серые глаза вскользь окинули его, Поттера и слабо вернулись обратно на Римуса.

— … вы кто? — И Римуса затрясло. Сохатый рядом сглотнул, беззвучно разомкнул губы, сомкнул, разомкнул, и тут пересохшие губы Блэка растянулись в искривленную пародию улыбки. — Пфф, ну у вас и рожи, вы бы видели.

— Лунатик, разрешаю, врежь ему, как только выйдет отсюда, да посильнее, — на полном серьезе отчеканил Сохатый, пока Блэк пытался смеяться через кашель.

— Я врежу прямо сейчас по переломанным рёбрам, — страдалец засмеялся и закашлялся ещё громче, пока они еле сдерживались, чтобы не прибить его на месте.

— А нехер обсуждать квиддич, когда я валяюсь при смерти, — прохрипел Сириус, оцарапав короткими ногтями внутреннюю сторону ладони, смотря на Римуса и умудряясь забавляться. — Неплохо выглядишь.

— А ты дерьмово, — подавляя желание действительно треснуть Блэка. Или себя. Или просто наконец-то разреветься.

— Пиздёж, я всегда великолепен, — ну, хоть с головой всё так же. Всё так же не в порядке. Сириус сделал попытку приподняться и мучительно скривился. Ему было очень больно, и в своём репертуаре он не хотел это никому демонстрировать.

— Позову Помфри, — поднялся Римус, но Сохатый, надавив на плечо, опустил его на стул.

— Я позову, — и только Джеймс вышел за ширму, смешинки в серых глазах померкли.

— Как полнолуние? — Что, блядь?

— Ты серьезно? — Похоже, сейчас из него всё-таки хлынет пара ласковых. — Ты чуть не расшибся на своём квиддиче и спрашиваешь о полнолунии? Мозги вконец закомпостировались?

— Но я же не расшибся, — пожал здоровым плечом Блэк, удержав лицо. — Римус, успокойся.

— Не в твоём положении просить меня успокоиться.

— Да чё ты взъелся? Я же не наезжаю на тебя, когда ты тут просыпаешься весь израненный.

А Римус сам не въезжал, почему он так злился. Потому что Блэк тут лежит со сломанной половиной тела и отпускает шутеечки? Потому что беспокоится о Римусе, вместо того чтобы позволить беспокоиться о нём? Потому что всем своим видом показывает, как ему наплевать на случившееся, когда Римус чуть не двинулся от страха, что мог потерять его? Что за безалаберное отношение?

Хер с ним — к Римусу. Прежде всего, к себе?

Хвала Годрику, подоспела мадам Помфри, и Джеймс отвел его, готового взорваться, к другой койке, пока она проводила осмотр.

— Лунатик, ты чего?.. — вполголоса.

Римус, выругавшись, мотнул головой и, не выдержав картины, как Блэк отмахивается и улыбается целительнице, сел на кровать спиной к нему.

Что ты упустил? Что?

Это упущение буквально выскальзывало из рук, как он ни пытался его поймать. Он был слишком уставший, голодный, раздраженный, чтобы суметь сконцентрироваться. А потом ему словно выдали два крюка, чтобы зацепиться за него.

— Мальчики, время до отбоя почти истекло, — оповестила целительница, и дверь отворилась, впуская в больничное крыло ещё одного посетителя.

Натужные смешки за спиной тотчас стихли.

Регулус бегло пробежался холодным взглядом по нему, по Джеймсу, его верхняя губа дрогнула, а потом он, шумно вдохнув, направился прямо, уже смотря сквозь них.

Они с Сохатым, мягко скажем, шокировано проводили слизеринца, свернув себе шеи, и одновременно отвернулись, отведав немого приказа Блэка-старшего немедленно испариться. Помфри с поразительной проницательностью ушла в кабинет, сболтнув что-то про какие-то зелья.

И стоило оказаться снаружи, Римус оттащил Сохатого дальше по коридору и, со всем трудом усмиряя желание рвать и метать, развернул к себе.

— Времени почти не было?!

— Не понял? — Поправил очки тот.

— Говоришь, Кэмпбелл отправил бладжер в Регулуса. Времени отбить его битой не было или почти не было? — Поттер, замявшись, потупил в пол, в стену, издал какой-то невнятный мычащий звук. — Джеймс.

— Я-я не знаю, я был на другом конце поля. Но…

— Сириус умеет играть, Сохатый. Он на прошлой игре отбил такую же подачу от тебя! Он умеет играть, умеет охеренно быстро реагировать. А ты мне говоришь, что он не успел замахнуться?

Поттер сто процентов смекнул, к чему он ведёт, но, отказываясь верить, нахмурился.

— Ты думаешь, что… он нарочно это сделал?

— Я лишь знаю, что Сириус умеет быстро реагировать, — пятясь к противоположной стене и оседая всё ниже, — умеет, Сохатый. Умеет… — повторял и повторял он, как полоумный.

И пробравший друга озноб уведомил, что тот тоже пересмотрел в корне изменившиеся обстоятельства. Потому что, блядь, Сириус умел играть! Он на лету отбивал любые бладжеры — рикошетные, крученные. Однажды он отбил мяч с жалким обрубком биты.

Все эти юмористические отмашки, перескакивания с темы на тему. Если бы не это поведение, Римус может быть и принял бы на веру, что всего-навсего дело в Регулусе, мол, от угрозы брату у того мозги отказали на пару с инстинктом самосохранения.

Но и в уравнении имело место беспечное поведение, и дело было в Регулусе.

Сириус просто подставился. Наказал себя. Сдался. Опустил руки.

— … ты слышишь их разговор? — Осторожно поинтересовался Поттер.

— Нет, — соврал он. Римус слышал их даже через заглушающий барьер.