Уже не нужно, — нашёптывалось в подкорку.

Но Римус всё равно не поворачивал назад. И выбежав из главных дверей, он сразу же увидел расплетающиеся от стадиона группки учеников. Под диафрагмой что-то сжалось. Помимо того, что подсказывало острое зрение, он поймал ноты страха, горя, и донесенный ветром мандраж враз перекинулся и на него.

Да что происходит, мать вашу?

Вопрос, бившийся об стенки черепа, почему-то так и не оформился в слова — даже когда мимо него уже проплывали силуэты без лиц. Нарастающий гудящий гул перенёс его на несколько месяцев назад. Примерно так же он себя ощущал на вокзале, отправляясь в Годрикову Впадину со старым чемоданом. Обращённые в его сторону растерянные взгляды, перешёптывания, прохожие то врезались в него плечами, то обходили за метр, как прокаженного. И в ничтожном миге от того, чтобы схватиться за голову, рухнуть на землю и закричать от беспомощности, его развернули за плечо на сто восемьдесят градусов. Это уже было не шестое чувство.

— Римус, — впились в него взволнованные карие глаза, а знакомый голос разом вывел его из поглотившего морока, впитавшего тревогу половины школы. — Ты почему не в лазарете?

— Я-я только оттуда, мне лучше… — озираясь вокруг.

— Нет, ты должен быть в лазарете, — настойчиво произнёс префект, а Римус вообще уже ничего не понимал. Мимо прошла ревущая взахлёб Эммелина Вэнс, и Нейт, сжав пальцы на локте, заставил посмотреть только на него. — Римус, ты меня не слышишь. Тебе. Нужно. В лазарет.

И Римус отшатнулся на подогнувшихся коленях. И на них же ломанулся обратно в замок, ощущая на затылке прожигаемую сопереживающим взглядом дыру до тех пор, пока не оказался внутри.

Сначала он бежал так, словно за ним гналось нечто неведанное, тёмное, но потом он ускорился ещё сильнее, словно ему во что бы то ни стало нужно было это обогнать. И он ни за что не мог пропустить вперед мысль, предположение, догадку, почему ему вновь потребовалось возвращаться в лазарет. Почему матч закончился так рано, почему каждый второй уходящий с поля выглядел либо потрясенным, либо опустошённым. Почему плакала Эммелина. Но стоило вырулить в последний оставшийся коридор, она сама вырвалась на передний план, распихав локтями всех огораживающих от самых худших мыслей стражей рассудка.

Потому что прямо возле той самой двери, из которой он вышел от силы полчаса назад, собралась вся переполошенная команда Гриффиндора вместе с девчонками и Питером. Вот только одного члена команды он так и не досчитался.

Бледный Поттер, заметив его, моментально потерял лицо и двинулся навстречу. И, кажется, Римус снёс того, подобно ничего не весившему препятствию, но тот упёрся ногами в пол, вынудив его замедлиться. Такие же бледные Эванс, Маккиннон и Макдональд одновременно прикрыли рты ладонями. Тогда-то до Римуса и дошло, что Джеймс без конца что-то тараторит и пытается повернуть его к пустой части коридора.

— …в руки, Лунатик, возьми себя в руки! — Поттер вытаращился так, что у него покрасневшие глаза должны были вот-вот вывалиться.

— Что случилось?!

— Сперва остынь, — тот отвернул его от толпы, обхватив за щёки. — У тебя опять глаза светятся. Римус, пожалуйста!

Паника, выходящая из берегов, остыванию не способствовала, но он заставил себя глубоко вдохнуть и выдохнуть, и когда Поттер выдохнул сам, Римус убрал его руки, при этом не отпуская предплечья. А голос всё равно был больше похож на утробный рык.

— Что случилось? — И чуть не рассмеялся от неозвученного ответа. — Ты качаешь головой? Серьёзно? — Он, блядь, головой качает. Ебануться. — Сохатый, где он?

— Он… Лунатик, он с Помфри, она всё сделает, всё будет хорошо. — Поттер больше себя успокаивал. — Она нас не пускает… мы не ходили к тебе, честно…

Джеймс будто не мог выговорить то, что от него просил Римус, как вдруг на его ладонь, чересчур сильно сдавливающую руку друга, легла ещё одна — небольшая, гладкая и тёплая. И от проникающего заботливого взгляда, с которым Римус столкнулся, он разжал пальцы и отошёл от Поттера.

— Прости… — тот кивнул, мол, ничего.

— Римус, — переместила Лили ладонь на его скулу, — послушай меня. Он упал с метлы, но всё обойдётся, слышишь? — Она говорила словно на другом диалекте. Смысл улавливался лишь в общих чертах. — Падение затормозили, но бладжер угодил в левый бок и отбросил его на смотровую башню, — оперируя голыми фактами. Без качания головой и сочувствия. — Бывали травмы и похуже. Сириус поправится. Давай просто подождем, хорошо? Мы не будем ничего надумывать, — обратилась она уже к Джеймсу.

— Он хоть в сознании?

— Нет, но придёт, — без капли сомнений ответила Эванс. Совсем немного её уверенность подействовала и на него, и на Поттера. Римус скользнул лопатками по стене.

Теперь, обладая информацией, у него получилось унять кипящие эмоции, отсеять голоса возле двери и прислушаться к возне по ту сторону. Решительная речь мадам Помфри, комментирующей свои действия и отвечающей на подрагивающие вопросы Макгонагалл, шелесты, постукивание склянок. И сердцебиение. Сбитое, но сильное. Всё будет хорошо. Он поправится. Поправится…

— Как это вообще случилось? Почему? — Наконец его голос стал его голосом. И он звучал отнюдь не решительно.

Подруга взглянула на Джеймса, и тот, тоже взяв себя в руки, подсобрался.

— Это же Слизерин, — у Эванс аж лицо перекосило. — Не в том смысле, Лили! Но играют они грязно. С ними нельзя расслабляться… никто и не расслаблялся, Лунатик. В общем, там было дело трёх секунд. Эйвери послал крученый бладжер в Доркас, и Кэмпбелл еле успел отбить его, а счет шёл на секунды, и он не хотел, так получилось, но направил его прямо в Регулуса, — и дальше Поттер мог уже не продолжать. Римус ударился затылком об стену. — Он гнался за снитчем и ни черта не видел, и времени почти не было, чтобы даже битой замахнуться… Бродяга просто вылетел перед ним…

Римус перевёл взгляд с Джеймса на Лили и лишь моргнул, так как силы окончательно его покинули, чтобы кивать или говорить. Ему нужно было переварить, процедить услышанное, представляемое в мельчайших подробностях, дорисованных уже воспаленным воображением. Однако что-то его напрягло в словах Сохатого — конечно, кроме каждого сказанного слова. Что-то на первый взгляд незначительное, но словно именно эта деталь была самой важной, преломляющей свет, озаряющий картину в целом.

Но у него не получалось пока поймать её, поэтому — вынужденный тупо сидеть в коридоре, не имея никакой возможности помочь — он тупо спросил:

— … а Регулус что?

— Поймал снитч, — бесцветно ответил Джеймс.

Ясно.

Спустя несчитанное количество бесконечных минут они уже все сидели на полу, подпирая стенку с двух сторон от двери в лазарет. Римус через прикрытые веки ощущал бросаемые на него настороженные взгляды Мэри и Марлин. Как пить дать, они увидели вспышку в его глазах на подходе сюда, но сейчас ему было плевать на это с самой высокой хогвартской башни.

Он слушал только ритм сердца Сириуса, его неравномерное дыхание и запрещал себе думать о чем-либо в принципе. И когда за дверью послышались торопливые шаги, он первым подскочил к входу, а затем ручка опустилась, и подскочили уже остальные.

Целительница выглядела очень измотанной, но так выглядели здесь абсолютно все присутствующие.

— Он стабилен, — сразу сказала она самую важную информацию, — но я не могу пустить всех, только двоих. Ему нужен покой, — и это она сказала, уже смотря только на них с Джеймсом.

— Идите, — подтолкнула их Лили, — главное, всё обошлось. Мы подождём в гостиной.

Римус, оставив позади расспросы и уточнения, прошёл мимо целительницы, декана, и как только он перешагнул порог, узрев закрывающую койку ширму, его замутило. Он ещё никогда не стоял по эту сторону от ширмы. Каждый шаг давался через силу, будто он ступал по зыбучим пескам, но Джеймс взял его за руку, и благодаря ему Римус таки преодолел последнее расстояние. И благодаря ему же не грохнулся на колени, когда ширма сдвинулась.