Может, когда-нибудь ему, как и Марлин, придётся пройти через рыдания и ужасную, нестерпимую боль из-за того, что Сириус переключится на кого-нибудь другого… так, ну всё, хватит! Возвращаемся к эссе.

Что там?

…заклинание ужасной, нестерпимой боли.

[Да Салазара твою в душу мать!!!]

Римус швырнул учебник на пол и растёкся по кровати.

Можно ему просто побыть счастливым?

Для разнообразия, в конце-то концов!

Перевернувшись на живот, он вжался в лоскутное покрывало и глубоко вдохнул яркие ноты любимого одеколона, которым пропиталась его постель. Низ живота сразу же свело от приятной истомы, уносящей сознание всё дальше от учебы, насмешек вселенной и назойливых страхов.

Сириус был в его постели.

Не раз. И не два.

Они урывали возможность улизнуть в спальню в течение дня — если удавалось сбагрить Мэри, разумеется. Ненадолго. Но за это насыщенное «ненадолго» Римус успевал вознестись на небеса [не раз и не два]. Потом, конечно, приходилось больно приземляться, падая обратно на землю, так как он всё ещё пытался работать над своим табелем, и прилагать всю мощь силы воли, чтобы не поддаваться на уговоры Блэка смотаться наверх «ещё разочек». Римус не обладал феноменальной памятью и харизмой, чтобы выезжать на экзаменах только на них, поэтому через скулёж вырывался из лап воистину ненасытного Сириуса и заставлял себя переться в библиотеку. Если там были Сохатый и Лили, он был в относительной безопасности.

Наверное, ради этого «ненадолго», можно и порыдать потом от нестерпимой боли…

И пока Римус, зарывшись в покрывало, торговался с любящей опрокидывать его жизнью, [пиздец подкрался незаметно] на лестнице послышался суматошный топот. Настороженно приподнявшись, он покосился на дверь. Может, свернут в другую комнату? Здесь же живут ещё пять десятков парней.

Не тут-то было. По ушам ударил чрезмерно высокий голос, и Римус, спохватившись, поправил одеяло, подогнул колени и накинул на себя мантию-невидимку.

— … не рассчитывай убежать от меня, Блэк! — Распахнулась дверь, ударив несчастной ручкой о стену и запустив набыченного Сириуса, тащившего вцепившуюся в его мантию не менее набыченную Макдональд. Тот потянул за завязку, и верхняя одежда осталась в руках брюнетки, а затем её кинули на пол и перешагнули.

— J’en ai marre de toi, — цокнул Сириус, подходя к своей кровати.

— Чё ты там вякнул, лягушатник хренов?

Настрадавшиеся виски моментально запульсировали. Надо валить, он сегодня свою порцию уже выслушал. И только Римус подумал по-быстрому прошмыгнуть к выходу, Мэри вернулась и предусмотрительно закрыла дверь, наложив заглушающий барьер.

Опять западня!

— Говорю, обожаю тебя, Макдональд, — любезно перевёл Блэк [наверняка враньё], — аж задушить в объятьях хочется. Ударение на «задушить».

— Сейчас умру со смеху.

— Да поскорей бы… — выдохнул Сириус, рухнув на кровать и проведя ладонью по лицу.

Римус обреченно откинулся на спинку. Вероятно, являть себя уже поздно.

— Блэк!

— Что «Блэк»? Мэри, у тебя эти дни, что ли? Хватит ко мне цепляться. И к Лунатику тоже. Ты не находишь, что лезешь своим курносым носиком не в своё чертово дело? У меня твои угрозы поперек горла уже.

— Давай скажи ещё, что они безосновательны, — скрестила руки Мэри посреди комнаты. Вот теперь точно поздно. — Я знаю тебя, Сириус. Знаю, что на твоём избалованном нарциссическом уме. В Хогвартсе изобилие других девчонок и, раз уж ты теперь действительно трахаешь всё что движется, парней! — [ауч] — Почему ты взялся за наших общих друзей?

— О господи… — упал тот на лопатки.

— Одной Марлс тебе было мало?! — У Римуса предательски запершило в горле.

— Хватит приплетать Марлс, — абсолютно безэмоционально.

— С чего это? — С подчеркнуто надменной интонацией. — Ты забыл, как сладко запевал мне про серьезные намерения? Я её не обижу, Мэри. Я изменился, Мэри. — Годрик, ему ведь совсем не нужно этого слышать [подслушивать]. — Я вот хорошенько помню. Для тебя люди, как вещи: взял, поигрался, выбросил!

Макдональд с вздымающейся грудью выжидающе уставилась на будто прикинувшегося мёртвым Блэка, а Римусу отчасти стало уже интересно, что тот ей ответит.

— М-да, ты задела меня за живое.

Это что, блядь, за ответ? Кажется, у него глаза из орбит полезли. Как и у Мэри, которая вновь включила ультразвук.

— Сейчас я нахрен оторву тебе кое-что «живое»! — Рванула вперёд Макдональд, и Сириус с реакцией мангуста кувыркнулся назад, спрыгнул с кровати и пробежал в ванную, захлопнув дверь прям перед её курносым носиком. — Думаешь, я с дверью не справлюсь?!

— Мэри, давай честно! — Крикнул он по ту сторону. — Что я сейчас ни скажу, ты всё равно не передумаешь меня кастрировать. Так зачем мне пытаться оправдаться?.. — Пунцовые губы подруги выровнялись в поджатую линию. Видимо, в словах Сириуса был толк, да и тон наконец обрёл искренние оттенки. Тяжелой усталости и щемящей безнадёги. Так-то Римус никогда не видел, как они общаются наедине — это же технически невозможно [ну, только при наличии мантии-невидимки], поэтому, по сути, и не представлял, насколько они близки. Но по потухшему запалу в синеве глаз подруги, а теперь только за ней Римус и мог наблюдать, прочиталось, что она тоже прочувствовала эту смену в голосе Блэка. Тот, судя по шуршанию, скользнул вниз и приложился затылком о дверь. — Предлагаю сделку. Пили меня сколько и когда пожелаешь, но оставь в покое хотя бы Лунатика.

— Приносишь себя в жертву? — Тронула её лёгкая улыбка. — Благородство проснулось? — Сириус не отозвался, и она, поводив губами из стороны в сторону, щёлкнула языком и спустилась на пол, принимая, очевидно, аналогичную позу. — Ладно… рискни. Попробуй оправдаться.

Кто ж знал, что если между молотом и наковальней проложить дверь, то можно обойтись без жертв.

— Тебе Марлс вообще рассказывала, почему мы разошлись?

— Нет, она же кремень, — усмехнулась подруга, и тот же печальный смешок послышался из ванной, прокатившись внутри Римуса. Этот разговор не для его ушей, но даже заткни он их, всё равно бы слышал каждый вздох Блэка, каждый пропущенный удар сердца.

Любопытно ли ему, что у Сириуса на душе? Бесспорно. Но Римус лучше бы заглянул в неё, когда тот сам бы ему открылся. И он с радостью поступился б своим любопытством, вот только деваться уже было некуда.

— …я не играл с ней, Мэри. Никогда.

— Да знаю я, — обхватила она свои колени.

— Сначала было сложно, конечно… но она понимала, принимала меня и стала самой дорогой мне девушкой. Я правда думал, что мы дойдем до этой чуши, что люди называют «долго и счастливо». Помнишь?

— Помню… — Мэри улыбнулась так, словно вот-вот начнет плакать, — такой бред.

Это что-то только их. Личное.

У Римуса ещё сильнее сдавило в груди, и он отвернулся, ревностно подгоняя, как назло, задерживающиеся перед витриной с его болевыми точками слова.

— Бред, но на какое-то время я поверил и захотел его. А затем… выяснилось, что я не замечал другого очень важного для меня человека. Он всегда был рядом, но я не видел, не хотел видеть… И когда я разглядел его, с нового ракурса, как бы я ни старался думать только о Марлс, уже не получалось.

— После Рождества, — уронила голос Мэри, Сириус легонько стукнулся затылком, и Римус всё-таки повернулся, чтобы рассмотреть её выражение. Понимающее.

— Я обещал ей стараться лучше, обещал остаться с ней, а ей это было уже не нужно. Она должна быть единственной для кого-то. Мне жаль, что я перестал подходить для этой роли… — подруга шмыгнула, зачем-то притворившись, будто у неё просто зачесался нос. — И они оба знают меня, Мэри, — твёрже и громче произнёс тот, — ты лишь впустую тратишь силы, «открывая» им глаза. Но ты права, я не изменился. Мне плевать на чувства людей. Посторонних людей. А вы все… вы для меня всё… ну, кроме Хвоста, он на полставки.

— Дурак, — шлёпнула она тыльной стороной ладони по двери. Дурак. Самое милое, что Римус слышал от Мэри.