Попущено было Всевышним и нашествие наполеоновское в 1812 году, попущено за французоманию дворянства, чрезмерное увлечение вольтерьянством и презрение к вере отцов. Орудием этой кары поспешили стать французы и явившиеся вместе с ними польские отщепенцы, как и отщепенцы многих стран Запада. Они, подобно зверополякам, пытались осквернить священный град Москву, надругаясь над его святынями, грабя и убивая. Ужасен был конец этих нелюдей. В июне 1812 года пересекли границу России более 600 тысяч варваров, затем «великая» в своём изуверстве и грабительстве армия получала несметные пополнения. И число перешедших Неман с запада на восток превысило в общей сложности 1 миллион человек. Но назад унесли ноги не более 20 тысяч человек, да и то на флангах. Жалок был вид тех, кто, подобно шакалам, брёл по Русской земле на запад, так и не удовлетворив свои алчные многомятежные нечеловеческие хотения. Предводитель этого бандитского сброда Наполеон, объявленный безнравственной пропагандой великим, нашёл свой бесславный конец, отравленный в изгнании теми, кого он считал своими верноподданными.

Сталин хорошо знал летопись прошлого. Всеми силами оттягивая войну, готовя к ней Державу, «разрушенную до основанья» так называемыми верными ленинцами и их пособниками – троцкистами, он ни на минуту не сомневался, что Божья кара за вероотступничество и отречение от Царя не замедлит обрушиться на землю Русскую и русский народ для вразумления и излечения от грехов смертных.

Сталин знал, что теперь, когда орудие Божьей кары занесено над землею Русской, необходимо доказать свою твёрдость, свою веру в Бога, свою неукротимую волю к победе. И что пример такого поведения ежедневно, ежечасно, ежеминутно и ежесекундно надлежит показывать именно ему, как взявшему на себя священный долг послушания – долг государева служения, заповеданного Всевышним.

Кто же он, товарищ Сталин, кто он, кормчий великой Державы, заслонившей в те дни мир от коричневой чумы, от опустошающей всё живое саранчи ХХ века?

Кем он сам осознавал себя, находясь на посту, который заставлял отдавать все силы, здоровье, энергию, личную жизнь на алтарь Отечества?

Помнил он, как ступил на этот нелёгкий путь, путь служения высшей правде, путь служения людям. Это не просто путь служения, это путь, говоря языком духовным, оперируя категориями духовными, принятыми в православной церкви, – ПОСЛУШАНИЕ!

В чём оно, это ПОСЛУШАНИЕ? Быть может, он ещё в юности выразил это в своём стихотворении, в котором были такие слова:

Быть может, он именно в этом осознавал своё служение, своё высшее Послушание? И шёл на свой подвиг, подвиг борьбы за счастье народа, подвиг борьбы за свободу России, подвиг борьбы за справедливость, высший подвиг борьбы за души, за то, чтобы «приблизить жизнь народа во всём её реальном многообразии к евангельскому идеалу».

И далее пророческие строки. Юный Джугашвили словно видел итог этой своей титанической деятельности, видел то, что Россию, которую он спасёт от саранчи Запада, Россию, в которой он будет стремиться приблизить жизнь к евангельскому идеалу, накроет ночь бесовщины горбачевизма и ельцинизма.

И он писал в далёкие юношеские годы:

Но он стоял на своём духовном посту твёрдо, потому что верил:

«Как бы ни развивались события, но пройдёт время, и взоры новых поколений будут обращены к делам и победам нашего Социалистического Отечества. Год за годом будут приходить новые поколения. Они вновь подымут знамя своих отцов и дедов и отдадут нам должное сполна. Своё будущее они будут строить на нашем прошлом».

На каком прошлом? Конечно же на том прошлом, в котором Сталин, говоря словами песни Александра Вертинского, «в народа могучие руки обнаглевшего принял врага».

Однажды мать Иосифа Джугашвили пришла в Тифлисскую духовную семинарию и попросила начальство отпустить с ней сына до конца дня по неотложным семейным делам.

Руководство пошло навстречу, и вскоре они уже шагали по узким и кривым тифлисским улицам.

Иосиф поинтересовался, далеко ли они направляются и что это за семейные дела.

– Потерпи, – сказала мать. – Сегодня ты узнаешь очень много важного для себя. Сегодня ты узнаешь правду о своём отце!

– Об отце? Зачем мне эта правда? Вспоминать его не хочется… Как он относился к тебе!

– Тот, о ком ты подумал, не был твоим отцом! – обронила мать загадочную фразу.

– Что? Я не понимаю…

– Потерпи. Недолго осталось. Вон, видишь особняк? Там нас ждут… Просто прошу тебя – ничему не удивляйся. Сегодня ты увидишь очень близких друзей твоего отца – настоящего отца. Они тебе о нём всё расскажут!

Конечно, эта краткая информация ничего не открыла и ни к чему не подготовила – разве только к тому, что Иосиф решил ничему не удивляться и выслушать всё, что собираются ему сказать неведомые пока люди. Он даже не стал расспрашивать мать, что это за странное заявление. Какой ещё такой неведомый и тайный отец? Ведь он до сих пор считал своим отцом Виссариона, от которого никогда и ничего хорошего не видел и от которого натерпелась мать.

Особняк богатый. У входа швейцар. Иосиф отметил, что Екатерину Георгиевну он, судя по тому, как встретил, знал давно, никаких вопросов не задавал, а сразу предложил пройти в гостиную на второй этаж.

– Ну вы знаете, в Белую гостиную! – сказал он, поклонившись.

Мать и сын поднялись по мраморной лестнице. На втором этаже встретила горничная, которая распахнула перед ними дверь.

За покрытым светлой скатертью круглым столом Иосиф увидел двух незнакомцев: один был в полковничьем мундире, второй – просто в обычном гражданском костюме, подчёркнуто опрятном, хорошо подогнанном. Оба встали. Подтянутость и стройность полковника не удивили. А вот под гражданским костюмом второго незнакомца Иосиф безошибочно определил ту же самую военную выправку.

– Присаживайтесь, Екатерина Георгиевна, – с почтением, обращаясь к матери Иосифа, сказал полковник. – Вот здесь будет удобнее. – Он придвинул стул и, повернувшись к Иосифу, прибавил: – И вы присаживайтесь, господин семинарист. Какой вы уже взрослый!

– И какое поразительное сходство! – прибавил второй незнакомец, подошедший ближе и неожиданно положивший на стол перед Иосифом фотографию военного в генеральской форме.

Иосиф взял фотографию, внимательно посмотрел на лицо генерала, от которого повеяло чем-то неизъяснимо родным, тёплым.

– Кто это? – вырвалось у него.

– Ваш отец! – пояснил человек, положивший фотографию. – Ваш отец, генерал-майор Генерального штаба Николай Михайлович Пржевальский!

– Где же он? Он тоже приехал? – спросил Иосиф, решив, что его просто таким образом хотели подготовить к важной встрече.

– К сожалению, он погиб, – вздохнув, сказал полковник, – погиб за Россию, за Веру, Царя и Отечество. Он, талантливый учёный и блестящий разведчик, отравлен на боевом посту – отравлен англичанами…