Мария Ли вспыхнула и замолчала.
Ужин был великолепен и прошел вполне традиционно, как и все подобные ужины, иногда прерываемый спокойной и не слишком интересной беседой. На самом деле, если бы не великолепие обстановки и сервировки, Марии было бы довольно скучно, даже невзирая на цветистые и многочисленные комплименты ее величественного кавалера. Она немного завидовала тем, кто сидел на другом конце стола, ибо там, сквозь сверкающие блики хрусталя и серебра виднелось лицо Филипа, оживленное и сияющее, а в паузах она могла слышать его негромкий смех.
«В каком прекрасном он настроении!» – думала Мария Ли.
Филип и в самом деле был в прекрасном настроении. Его красивое лицо, в последнее время столь мрачное, теперь озарялось улыбкой, он смеялся и вел остроумную и легкую беседу с соседями по столу.
– Филип, кажется, очень счастлив, не так ли? – вполголоса заметил Джордж миссис Беллами, сидевшей рядом с ним.
– Должно быть, вы скверно умеете судить по лицам о настроении, если считаете, что он счастлив. Я наблюдаю за ним весь вечер – и сделала совершенно противоположный вывод.
– Вот как? Почему же? Взгляните: он смеется.
– Разве вы никогда не видели, как человек смехом пытается скрыть свои страдания? Не смотрите на смеющийся рот – взгляните в его глаза. Они наполнены страхом, они расширены от ужаса – особенно когда он смотрит на своего отца и мисс Ли. Вот, посмотрите… О, нет, он несчастлив, и если я не ошибаюсь – будет еще несчастнее к концу этого вечера. Нас не просто так здесь собрали.
– Надеюсь, что нет, надеюсь… В любом случае, нам придется вести себя в соответствии с тем, что мы знаем. Давайте сменим тему? Вы прелестно выглядите сегодня.
– Разумеется, я прелестна. Хотелось бы мне вернуть вам комплимент – но увы, по совести говоря – не могу. Вы когда-нибудь видели подобный сервиз? Только взгляните на это блюдо.
– Оно великолепно! – со вздохом сказал Джордж. – Я никогда раньше не видел всю коллекцию и даже представить не мог, что буду есть с этих тарелок. Да и доведется ли мне такое в дальнейшем…
– Да! – негромко произнесла миссис Беллами, одарив Джорджа странным взглядом своих больших глаз. – Если вы и дальше будете слушаться меня – доведется. Говорю вам это наверняка – а я никогда не ошибаюсь. Тише, что-то сейчас произойдет. Что такое?
Ужин подошел к концу, и в соответствии со старомодным этикетом скатерть была убрана. Теперь перед гостями сиял полировкой старинный дубовый стол с массивной столешницей дюйма в два толщиной.
Когда по бокалам разлили вино, старый сквайр жестом приказал слугам удалиться, затем шепнул что-то на ухо мисс Ли, отчего она залилась румянцем, и поднялся со своего стула посреди воцарившейся мертвой тишины.
– Взгляните на лицо своего кузена! – почти беззвучно шепнула миссис Беллами.
Джордж последовал ее совету: лицо Филипа ужасно побледнело, черные глаза блестели, словно горящие угли…
– Друзья и соседи! Среди вас или ваших отцов я прожил много лет, – начал свою речь Дьявол Каресфут, и его голос, несмотря на кажущуюся мягкость, с легкостью заполнил весь зал. – Если предание не лжет, то именно в этом самом зале и за этим столом единственный Каресфут, когда-либо произносивший торжественную речь по собственному желанию, освободил себя от собственного бремени. Это был мой предок в восьмом колене, старый йомен Каресфут – и та речь была для него очень важна: в тот день он посадил у воды Посох Каресфутов, великий дуб, ознаменовав тем самым зарождение нашего дома, дома сельских джентри. Прошло несколько столетий с тех пор, как мой предок стоял вот на этом самом месте, где теперь стою я – и наверное, он так же, как и я теперь, опирался рукой на этот стол, обращаясь к похожей компании… Возможно, она была не так пышно разодета, а возможно – не сочтите за неуважение – была одета и попышнее, но это не столь важно. Главное – компания была такой же душевной, как и нынешняя. Тот саженец дуба превратился в самое большое дерево в округе, и мне подумалось, что и я, по примеру моего предка, должен собрать под древней крышей этого дома старых друзей и соседей, чтобы поделиться с ними моей радостью.
Никто из сидящих здесь не может глядеть на старика, который просит сейчас вашего внимания, не осознавая то, что сам он давно уже понял: дни его сочтены. С жизнью прощаться трудно. Когда человек стареет, ужасы Неведомого кажутся ему столь же пугающими и громадными, какими казались и в юности – а то и страшнее. Однако ж с этим приходится примириться – наш уход есть жесткий и неизбежный факт. Старый человек понимает это – и оглядывается вокруг в поисках утешения. Таковых утешений он находит всего два: во-первых, с годами утихают его страсти и исчезают интересы, имевшие такую силу в молодости, и, во-вторых, Природа в неизбывной милости своей дарует молодость и силу новому поколению, которому предстоит заменить изношенную дряхлость того, кто вскоре погрузится в забвение. Жизнь моя почти окончена, и вскоре тихое кладбище за церковью потребует свою дань – но я буду жить в своем сыне. Мысль эта приносит мне удовлетворение – насколько вообще может радовать меня мысль о семье – а кроме того, я спокоен за столь долго собираемое наследство, за имущество и достояние, которые во многом помогли этой земле стать такой, какая она нынче есть.
Однако же вы, наверняка, удивлены и желаете знать – что же это за особая цель, с которой я пригласил вас сегодня вечером в мой дом. Будьте уверены – я сделал это не для того, чтобы заставить вас выслушивать мрачные проповеди о не очень-то интересном факте моего приближающегося конца… Нет! Я пригласил вас по совсем иной, радостной и вполне определенной причине. Одно лишь желание давно владело мной: перед смертью я хотел увидеть на своих коленях ребенка моего сына, маленького Каресфута, того, кто когда-нибудь займет мое место и место своего отца. Вероятно, дождаться его я уже не успею – но должен вам сообщить, что первый шаг к этому уже сделан. Я говорю о помолвке моего сына – и мисс Марии Ли, юной леди, что сидит справа от меня.
– Посмотрите на его лицо! – прошептала миссис Беллами Джорджу во время аплодисментов, последовавших за словами старого сквайра. – Скорее! Смотрите!
Филип вцепился обеими руками в столешницу, словно желая подняться. На лице его отразилась смесь ужаса и гнева, и выражение это было столь пугающим, что его трудно было бы забыть, однажды увидев. Впрочем, оно лишь промелькнуло на лице Филипа, и миссис Беллами, внимательно наблюдавшая за ним, была единственной во всей собравшейся компании, кто отчетливо все видел. Через мгновение Филип уже улыбался и раскланивался во все стороны, принимая поздравления.
– Вы все знаете мисс Ли! – продолжал тем временем сквайр. – Вы знали до этого ее отца и мать. Она – росток славного рода, девушка, согревшая мое сердце, девушка, которую я искренне люблю – и которую любят все, знающие ее. Помолвка Филипа с мисс Ли – самая радостная новость для меня за много лет. Пусть же Бог и смертный муж отнесутся к Филипу так, как он отнесется к Марии Ли! А теперь довольно – я и так задержал вас своею речью. С вашего позволения, речам конец, да и поздравлениям тоже – избавим Филипа от смущения. Но прежде, чем сесть и замолчать, я хочу еще проститься со всеми вами – ибо мне восемьдесят три, и я чувствую, что многих из вас вижу в последний раз. Я хотел бы быть для вас соседом получше, да и много в моей жизни было такого, что я хотел бы исправить. Теперь уж слишком поздно – но я все же надеюсь, что некоторые из вас помянут добрым словом старика, которого между собой называют Дьяволом Каресфутом. Поверьте мне, друзья мои, в старой пословице есть истина: не так страшен дьявол, как его малюют. Я поднимаю тост за моего сына Филипа и его будущую жену Марию Ли!
Тут все вскочили, движимые общим воодушевлением, и принялись пить за здоровье жениха и невесты. Речь старого сквайра растрогала многие сердца – и не одна пара глаз увлажнилась слезами. Затем дамы удалились, уводя с собой Марию Ли – естественно, смущенную столь неожиданной славой, свалившейся на нее в одночасье.
