Тут я, наверное, должен дать вам, милая девушка, некоторые пояснения. Не знаю, бывали ли вы в моем районе или нет…

Девушка помотала головой.

– …Тогда объясняю. Пройти от остановки домой (а живу я в единственном доме по тупику Либкнехта) можно двумя путями: либо напрямую через парк, как и делают все жители днём, либо обходя его по более или менее обитаемым улицам. Парк хоть и невелик, но огибать приходится не только его, а и примыкающую территорию автобазы, так что крюк получается приличный. Но тем не менее вечером все мы так вкруголя и ходим. И дело здесь даже не в том, что в неосвещённом и запущенном парке можно ногу сломать. Просто с заходом солнца, когда и милиция боится туда сунуть нос, собираются различные компании, пьют и чем ещё занимаются, одному Богу известно.

Её обнаружили где-то здесь. Как мне рассказывал следователь, скорее всего, она зашла вовнутрь, наткнулась на грабителя или хулигана, побежала обратно и успела проскочить в калитку, но преступник догнал её уже на улице и нанес удар по голове.

Сколько раз я приходил на это место, пытался представить, как же это угораздило её, женщину отнюдь не храброго десятка и вполне благоразумную, совершить этот опрометчивый поступок – свернуть напрямую, через парк! И ответ всегда был очевиден – дома её с нетерпением дожидался любимый муж, голодный и капризный…

Я разыскал ту бригаду «скорой», которая подобрала её; они подтвердили, что шансов выжить после такого удара не было. Молодую пару, которая вызвала медиков, я найти так и не смог, да к тому времени уже и не хотел…

…Вдруг обнаружил, что иду по тёмной аллее. Понял, что задумался (это случалось со мной в последнее время всё чаще и чаще), и сделал это автоматически. Молодой месяц давал так мало света, что дорожка скорее угадывалась, чем виднелась. Первым желанием было, конечно, вернуться на проспект, где горели фонари и встречались редкие прохожие. Но тут я понял, что точка невозврата уже пройдена, и я обязательно пойду дальше. Мне необходимо было именно сегодня пройти этот путь до конца…

Ночь не помеха – дорогу я знал наизусть. Как говорят, нашёл бы и с закрытыми глазами. Сейчас на развилке направо, потом до того, что осталось от богадельни; обогнуть её, а там уже и выход проглянет. Я двинулся дальше и тут поймал себя на мысли, что пытаюсь идти какой-то крадущейся походкой и вдобавок постоянно оглядываюсь. Вот и зияющий пустыми оконными проёмами бывший странноприимный дом: и днём-то вид останков здания из тёмно-красного кирпича радостных чувств не вызывал, а уж ночью и подавно. В моё время все знали, что в этом некогда двухэтажном особняке была немецкая женская богадельня (от неё, кстати, и парк в обиходе стали именовать Немецким, игнорируя меняющиеся официальные названия); после революции устроили детский дом, а во время войны оборудовали замаскированный командный пункт; тогда же его и разбомбили. А сейчас молодежь всего этого не знает и называет попросту графскими развалинами.

Я почти обошёл здание, как боковым зрением приметил несколько сигаретных огоньков. Стараясь ступать как можно тише, завернул за угол. Не заметили, Бог миловал… Я вышел уже на финишную прямую, ещё десяток-другой шагов, и парк кончится, а там дом близко. Странно: квартира, ещё несколько минут назад ненавистная своей пустотой, вдруг представилась надёжной, желанной крепостью.

«Стой! Кому говорю, стой!»

От этих слов у меня в буквальном смысле подкосились ноги. Первым желанием было броситься бежать, но какое там – не только бежать, но хоть как-то ускорить шаг я был не в силах. Ноги, да и руки заходили ходуном.

«А ну, стой, падла!» – кричавший был совсем близко, я уже слышал, как тяжело бухали его ноги. Или это кровь стучала у меня в ушах? Сейчас догонит… И что, тоже размозжит череп? И зачем я пошёл через парк, кому и что хотел доказать?

Я остановился и обернулся. Пожалуй, лучше встретить смерть лицом, чем затылком. Неизвестный подбежал и тоже остановился. Даже в темноте я увидел, что это совсем ещё мальчишка, сопляк. От него за версту разило спиртным, но очень уж пьяным он не казался.

Я молчал. Пацан тоже: похоже, он и сам толком не знал, как себя дальше вести. Я немного успокоился. До хладнокровного убийцы он не дотягивал – так, гопота.

«Чё не останавливался, а? Прохилять хотел?» Мое молчание и неподвижность его обескураживали, и он попытался себя завести. Правую руку он держал в кармане куртки. Что там, нож? Или кастет? Может, я ошибался, и он ждёт только повода, чтобы прикончить?

Но тут его внимание привлёк мой пакет.

«Чё там? А ну, покажь! – он порылся и выудил бутылку. – О-па! По ходу тут водонька! Конфискую! В такое время с водкой здесь не ходят, знать надо!»

Он забрал её и, довольный, пошёл к своей компании. Через несколько шагов обернулся и крикнул: «Вали отсюда, старик! Шевели поршнями! Вредно в твоем возрасте пить, ласты склеишь!»

…После нескольких безуспешных попыток я попал-таки ключом в замочную скважину; в прихожей скинул на пол плащ, из последних сил добрался до постели, рухнул и мгновенно заснул.

Проснулся посреди ночи и почувствовал, что в квартире что-то изменилось. Я сел на кровати, огляделся в темноте и… увидел Галю! Она сидела в кресле у окна, в свете уличного фонаря, смотрела на меня и ласково улыбалась.

«Ты? Ты же ведь…»

«Умерла? Нет, как видишь, жива и здорова».

«Но как же так? Я же тебя похоронил… И там, в морге… Ничего не понимаю»

«А это была не я. Ты похоронил совсем другую женщину. Вспомни, ведь у той убитой весь череп был раскроен, лицо – кровавая каша. Разве ты опознал тогда меня? Да и хоронили-то в закрытом гробу».

«А вещи, паспорт?»

«Паспорт я подложила. И вообще, не придирайся. Тебе что, мало того, что я здесь?»

«Но зачем ты это сделала?»

«Я освободила тебя. Помнишь, как много лет назад ты хотел уйти? Все эти годы ты жил со мной из жалости, боялся оставить одну. А теперь я тебя отпускаю».

«Галочка, о чём ты говоришь, я без тебя жить не могу, я хотел сегодня умереть, потому что…»

«Да, я знаю, я слежу за тобой. Потому я здесь. Если ты меня по-прежнему любишь, обещай, что больше никогда не сделаешь попытки самоубийства. Обещаешь?»

«Обещаю. Но ты вернёшься?»

«Нет. Что сделано – того не воротишь».

Она встала из кресла. Никогда не замечал, что она такая высокая.

«Галя, подожди, мне надо тебе многое рассказать. Да, да, я же сегодня… похоже, отправил на тот свет твоего убийцу. Ну, то есть не твоего, а, получается, той женщины…»

«Когда это?» – она нахмурилась.

«Вечером. Я пошел через парк, а он отобрал у меня бутылку с отравой. Я мог предупредить его, когда он только увидел водку. Мог потом догнать, или крикнуть, но не стал. Испугался, что он рассердится и пробьёт мне голову. А сейчас мальчишка наверняка мёртв».

Галя с облегчением вздохнула:

«Успокойся, милый. Ни через какой парк ты сегодня не ходил, никого не травил. Я шла за тобой от самого кладбища. Ты обходил парк стороной. Тебе почудилось».

Она подошла и положила прохладную руку мне на лоб:

«А теперь прощай. И не делай, пожалуйста, больше никаких глупостей. Спи».

…Я проснулся поздним утром, по частям собрал одеревеневшее тело и спустился во двор, на лавочку. Неподалёку две женщины – одна из них наша дворничиха, вторая была мне незнакома – обсуждали последнюю новость: как вчера опять кого-то покалечили в парке – всю ночь разъезжали «скорая» и милиция. Из обрывков разговора, доносившихся до меня, я понял, что мина, невольно оставленная мною, сработала. Оставалось только выяснить, каковы жертвы.

Не буду утомлять вас излишними подробностями о том, как я получил необходимую информацию; скажу лишь, что пострадал только один человек, он жив и находится сейчас в той самой больнице, куда год назад доставили тело моей Галочки.

Я поднялся на отделение и прошёл на пост.